Анна Книппер - Милая, обожаемая моя Анна Васильевна
Ясно, что все перечисленное составляло прекрасную питательную среду для мышей, тараканов и всякой другой живности. Во время одной из фрагментарных и потому безнадежных уборок я в отчаянии воскликнул: "Что мыши и тараканы! Звероящеры и птеродактили - вот какие твари должны выползать из углов этой квартиры!"
Дом наш не миновала судьба булгаковского дома No 13 или доходного дома из "Собачьего сердца". Пожара, к счастью, у нас не случилось, но разрушение дома шло неумолимо. Оно набирало силу в копошении густонаселенных коммуналок с их стирками, готовками, грязью и скандалами, а позже - это продолжается и по сей день - частой сменой случайных, чаще всего одиноких жильцов, основную массу которых составляют либо несомые ветром судьбы старики и старухи, ищущие приюта лимитчики или молодожены, попавшие сюда по цепи квартирных обменов. Почти все жильцы дома - временщики, ждущие какого-то другого, как они надеются, постоянного жилья; это же, приютившее их сегодня, они и домом-то своим не считают, а потому в нем не грешно и отломать, и плюнуть, и выбросить в окно или спустить в унитаз что угодно и т.д. Не буду вдаваться в анализ этого печального явления - корни его глубоки и разветвлены.
Одним из наиболее неприятных следствий постепенного разрушения систем жизнеобеспечения дома стали закупорки канализации, впервые проявившиеся году в 65-м, а позже все учащавшиеся, пока они не стали постоянным кошмаром для нас, живших у самого устья реки домовых помойных и фекальных вод. Смешно сказать, но вначале разливы этой реки происходили преимущественно по красным дням: 7 ноября, 1 Мая и т.п. Начиналось все с ильфовского "ночного бормотания унитаза", редкие вначале фразы которого учащались и становились акустическим предупредительным сигналом. Затем к глубоким тектоническим всхлипам канализационных бездн добавлялись гейзерные выбросы воды из унитаза. Такое состояние могло длиться убаюкивающе долго, ощущение опасности слабело, и мы начинали посмеиваться. Тетя Аня, например, повесила однажды такое обращение к посетителям сортира:
Друзья, поднимайте сиденье:
Ему грозит наводненье!
Гораздо хуже
Садиться в лужу!
Рано или поздно приходил какой-нибудь красный праздник, граждане Страны Советов, в том числе и жильцы нашего дома, особенно обильно пили, ели, а также и гадили. В унитаз, по-видимому, летело все подряд, в трубах где-то образовывались тромбы, и в один прекрасный момент, войдя в кухню, мы обнаруживали тянувшуюся от дверей уборной струйку воды. Я надевал на себя что погрязнее и приступал к вычерпыванию ведрами новых поступлений из унитаза. Особенно хорош я бывал, когда совершенно взмыленный и злой выплескивал ведра с дерьмом под ноги счастливых после- или преддемонстрационных прохожих с большими бумажными цветами и воздушными шарами (вспоминается картина кого-то из Герасимовых под названием "Они видели Сталина": сияющие от счастья мальчики идут по мосту и как будто бы слышишь, как они тараторят "а ты, а я, а он..."). Ситуация казалась мне наполненной неким символическим смыслом, и сам я при этом ощущал себя не носителем ведер с дерьмом, а выразителем протеста.
Водились, как я уже говорил, в доме и мыши, а оборону от тараканов приходилось держать неусыпно, иначе их полчища достигали какого-то немыслимого, прямо-таки мифического размаха. Иногда набегала клоповья орда, и это, пожалуй, было самое мерзкое. И тем не менее все бытовые сложности переносились сравнительно легко - все это случалось не где-нибудь, а дома, среди своих, без привычной перспективы в любой совершенно неожиданный момент лишиться домашнего тепла, как это неоднократно уже бывало с Анной Васильевной.
БУДНИ, ПРАЗДНИКИ, ВСТРЕЧИ
Утро начиналось не с восходом солнца. Все, кому распорядок жизни диктовал ранний подъем, а к их числу относились Оля, у которой в 1965 г. родился сын Иван (тоже фамильное имя - в честь прадеда Ивана Алексеевича Вышнеградского), сам Иван - ему нужно было ходить в детский сад, а потом в школу, - прочно обосновавшаяся у нас на Плющихе моя дочь Маша, а частенько и сам я - все мы старались проделать свои утренние дела возможно тише, но при такой толпе - возможно ли это! Басом взревывал понукаемый Иван, гремела на кухне посуда, лилась вода и т.д. Совершенно ясно, что тетя Аня поднималась тоже и устраивала нам завтрак, который хотя и бывал слегка подсурдинен утренней тишиной в душах и неполной готовностью тела к дневной деятельности, однако же, всегда проходил в светлой тональности ожидания предстоящего дня, а с ним удачного свершения всего, что он нам сулил. С таким настроением мы уходили из дома, и оно действительно помогало встречать события дня, в том числе и неудачи, так как каждый ощущал за собою прочный тыл - дом, в котором тебя ждут с любовью вне зависимости от твоих успехов или неуспехов. Мы уходили, и начинался обычный разворот утренних дел: пошуршав хозяйством на кухне, вышмыгивала в пробег по окрестным магазинам Наталья Николаевна; тетя Аня, нежившаяся в постели с книжкой, принималась за утреннюю зарядку - очень своеобразную, ею самой скомпилированную неизвестно из каких исходных материалов: все разминочные движения могли быть выполнены прямо в постели сжать-разжать пальцы, закрыть-открыть глаза, что-то делать с ногами и т.д. Затем Анна Васильевна поднималась и уходила в ванную, плескалась там, приводила себя в порядок и напевала при этом какую-нибудь простенькую песенку, вроде "Расцвела сирень-черемуха в саду" или "Эх, дороги, пыль да туман..." - в зависимости от мыслей и настроения.
В это время возвращалась Наталья Николаевна и, раздеваясь в передней, выкладывала агентурные сведения о состоянии прилавков: "В "Молочной" у Долгого (Долгий пер., теперь ул. Бурденко) дают "Вологодское" (имелось в виду сливочное масло) или "Свежий зеленый лук в зеленном напротив" и т.д. Из ванной появлялась Анна Васильевна - свежая и приветливая, в длинном синем халате, который достался ей в наследство от Василия Ивановича Вайнонена. Она заглядывала в Тюлину комнату, именовавшуюся вследствие неописуемой захламленности по-разному - и тоже в зависимости от настроения - от "берлоги" до "тюленьего лежбища", и сообщала похрапывавшей хозяйке, что день уже идет, каша и кофий грозят остыть и пора уже приниматься "за великие дела", сама же убегала по указанным Шиной адресам. К ее приходу Тюля уже сидела за столом в ожидании завтрака.
Попутно замечу, что вещи жили в Тюлиной комнате своей собственной очень независимой жизнью и буквально сопротивлялись любым попыткам упорядочить их, от кого бы эти попытки ни исходили - от хозяйки комнаты или тем более извне. Однажды, занимаясь именно этим совершенно безнадежным делом, среди множества предметов на вершине так называемых антресолей я обнаружил картонную коробку с надписью на ней: "Огарки и обрывки". Я раскрыл коробку, ожидая увидеть там нечто совершенно не соответствующее объявлению, что было вполне в духе правил, действовавших на этой территории, и был поражен - в коробке действительно лежали свечные огарки и обрывки веревочек. Я предложил Тюле такую формулу: "Есть, товарищи, определенный беспорядок, и давайте его соблюдать!"
Завтрак - это ежедневное событие, которое заслуживает портретирования. Обычное меню: обязательная каша, чаще всего так называемая размазня сметанообразной консистенции разваренный продел - или жиденькая киселеобразная овсянка; и то и другое готовилось только на воде. Во мне привычка к утренним кашам неистребимо укоренилась сложными путями всех привычек, и среди них существенным является символический смысл утренних каш, своеобразного флага дня, означающего, что какой-то порядок в жизни сохраняется. Привычка есть привычка, и теперь без каши утром я затоскую; к тому же мне это кажется вкусным - каша со сметаной, с какой-нибудь зеленью ну, скажем, с петрушкой, укропчиком или луком. Иногда утренняя каша заменялась чечевичной похлебкой - это была обожаемая еда, ее встречали криками восторга и замечаниями, что за такую похлебку можно отдать не одно только право первородства, как, по свидетельству Ветхого Завета, сделал не помню уже, кто именно из библейских персонажей.
Что будем пить - чай или кофе, - этот вопрос решался путем коллективного обсуждения, если не было каких-нибудь неожиданных персональных предпочтений или инициатив, когда, например, Оля говорила решительно: "Вы как хотите, а я сегодня хочу кофе!" - и все дружно галдели, захваченные ее кофейным энтузиазмом: "А что, действительно, давайте-ка выпьем сегодня кофейку!"; но бывало и так, что подавалось вместе и то и другое. Чай по утрам тетя Аня частенько готовила из вчерашней заварки, которую кипятила в кастрюле: получалось душистое варево густого чайного цвета, пившееся обязательно с молоком. Бывало, что утром же подавался лечебный киселек, приготовленный из дрожжей с луком. И ко всему этому был, конечно, хлеб, часто в виде гренок на молоке и яйцах.
