Иван Мележ - Дыхание грозы
— Так я и знала! — тихо отозвалась Анисья. Апейка пожал ей руку, успокоил. Мысленно возразил Голодеду: "Так разве ж она против этого выступала! Она ж говорила, что для того, чтоб быстро росла промышленность, надо, чтоб и сельское хозяйство не было в упадке. Хорошо велось. Правильно говорила!"
— Товарищи, надо иметь в виду, — разъяснял Голодед, — что даже и при «жирном» сельском хозяйстве и при широко развернутой легкой промышленности, если у нас не будет крупной машинной индустрии, мы рискуем превратиться в хорошую колонию индустриальных держав. В этом основной вопрос…
Из большинства прений, что здесь проходили по моему докладу, заканчивал Голодед, — видно, что коллективизация сельского хозяйства БССР находится уже на такой ступени, когда при всех попытках кулака дезорганизовать бедноту и середняка, которые стремятся в коллектив… мы видим… что уже сами бедняки и середняки начинают агитировать друг друга за коллективизацию. Мы слышали с этой трибуны, что именно сами крестьяне и крестьянки говорят, что коллективизация — это единственный путь подъема сельского хозяйства БССР… И вот, именно учитывая это, я и поставил в своем докладе вопрос ребром о том, чтобы до конца тысяча девятьсот тридцатого года удесятерить количество колхозов и площадь под ними. Это задача трудная, однако мы должны ее не только поставить, но и решить. Чего бы это нам ни стоило!..
3Все дни были заполнены заседаниями. Заседания шли утром, шли вечером. На утренние спешили, едва рассветало, с вечерних возвращались поздним вечером. После дневных забот ужинали шумно, долго; долго не могли угомониться.
Апейке до поздней ночи не спалось. В темноте, разреженной светом с улицы, еще будто сидел на сессии, перебирал услышанное, обдумывал, оценивал выступления, суждения ораторов. Особенно пристрастно разбирал он в мыслях доклад о коллективизации, с которым выступал нарком земледелия Рачицкий. С нетерпением ждал он доклада, внимательно вслушивался в каждую мысль, в каждый факт, — деловито, беспощадно анализировал все в тихой темноте ночи. Чем больше вдумывался он, тем больше определялось двойственное впечатление от доклада. Нарком довольно сдержанно говорил об успехах и правдиво сказал о трудностях, мешающих разворачивать коллективизацию. "Неплохо было бы иметь пару тысяч тракторов к весне — для подкрепления колхозного движения, которое мы имеем, однако надеяться на получение в ближайшие годы того количества тракторов и машин, которое нам нужно, не приходится". Рачицкий не скрывал, что очень мало специалистов для колхозов, разумно добавил, что специалисты, которые нужны, должны иметь особую подготовку для работы в огромных хозяйствах. Нужда в специалистах, сказал он, превышает предыдущие плановые расчеты самое малое в десять раз! "Этот вопрос нам решить не под силу, — откровенно докладывал он, — и на ближайшие годы мы в этом отношении будем иметь большие трудности…" После этого, сжимая руками края трибуны, лобасто подавшись вперед головой, почти не шевелясь, Рачицкий возмущался: "Есть попытки запугать, что организационно и технически мы не будем способны обслужить то колхозное движение, которое имеется сейчас и которое нарастает все с большей силой, не сумеем это движение приспособить к нашей организационной способности, технической вооруженности и финансовой возможности. Такие настроения, по-моему, очень вредны, и их надо "ю всей решимостью, со всей силой пресекать!"
Рачицкий заранее. объявлял, что колхозы не получат соответствующей техники и что денежная помощь будет недостаточной. "Наша главнейшая задача на ближайшее время, — говорил он, — это…
мобилизовать все ресурсы, которые имеются у самого крестьянства, и полностью направить их на социалистическую реконструкцию в сельском хозяйстве".
И тогда, в зале, и особенно потом, ночью, когда заново обдумывал все, беспокоило Апейку недоуменное: и специалистов для колхозов почти нет, и техники мало, а словно бы грех — считаться с этим. Невесело было на душе, когда вспоминал, как Рачицкий, отметив, что часть колхозов засорена "кулацконэпмановским элементом", заявил, что будто из-за этого "колхозы уклоняются от сдачи излишков продуктов и сырья, не выполняют договоров по контрактации". Рачицкий заявил, что надо вести решительную борьбу с такими «лжеколхозами»; теми колхозами, каким, думалось Апейке, может, наиболее необходимо терпеливое внимание, разумная помощь!
Разве ему, наркому земледелия, не известно было, что эти «лжеколхозы-» часто не выполняли договоров потому, что только становились на, ноги!
Одной фразой нарком отметил, что особое внимание общественности надо обратить на подготовку колхозов к весенней сельскохозяйственной кампании. «Кампания», которая для многих была первой колхозной весной!
С пристальным вниманием ждал Апейка, что скажет в содокладе Тарасенко, председатель Климовичского райисполкома. Климовичские руководители были героями сессии: их хвалили, по ним призывали равняться; Апейка слушал это с недоверием — каждый раз вспоминалось то, что видел и слышал в Жлобине. Тарасенко вышел на трибуну необычно для героя скромно — в стареньком пиджачке и темной рубашке, с озабоченным, выпуклым лбом, деловито собранный. И заговорил сдержанно, по-деловому: фактами, цифрами. Не таясь, открыто повел речь о трудностях, о сомнениях, о неполадках.
Разумно сказал, что организовывать колхозы из раздробленных хозяйств это совсем не то, что создавать их на помещичьих землях, как было раньше. Отметил, что были товарищи, которые вообще сомневались в возможности создать хорошие коллективы "в наших условиях со старыми традициями земельной политики". Не скрывал, что даже не все члены партии сразу и легко поверили в колхозы. Что "твердой стеной" стали поперек колхозной дороги женщины.
Привлекала его манера говорить: это был словно не содоклад, а беседа очевидца, который глуховатым голосом, просто, открыто рассказывал все, что видел, что происходило на его глазах. Но он был не только хорошим рассказчиком, а и вдумчивым, разумным человеком, — Апейка убеждался в этом чем дальше, тем больше. Взять хотя бы то, что он особенно — выделял мысль: организовать колхоз намного легче, чем закрепить, наладить его. "Особенно мы трудно чувствовали себя при составлении внутреннего распорядка колхоза, — говорил он спокойно, рассудительно. — Это ж не колхоз, который объединяет каких-нибудь пять — семь дворов. Это колхоз, который имеет шестьсот рабочих рук, это, что называется, целая фабрика. Им необходимо дать каждому работу, и надо, чтоб эта работа была продуктивная. Надо, чтоб люди не слонялись по полю или по углам, а чтоб они работали…
Примеров для нас еще не было нигде. Нигде не было таких планов внутреннего распорядка… Бюро районного комитета партии пришлось превратиться в Колхозсоюз. Мы сидели и сами писали, придумывали, каким способом построить внутренний распорядок. Так и составили распорядок, которым пользуются и теперь…"
Он не рисовал идиллической картины: на той земле, о которой рассказывал он, почти не было техники, удалось добиться двух тракторов, тогда как нужно их ни мало ни много — пятьдесят. И не скрывал, что люди — было такое — подавали заявления о выходе из колхоза. И что была угроза, что колхоз распадется. Может быть, только твердая воля районного руководства удержала колхоз: сразу же провели собрание и исключили из колхоза нескольких наиболее зажиточных. Исключили, "возбудив ходатайство переселить их в другое место, на земли запасного фонда". В другом сельсовете "почти целая организация" заявила: ни за что не пойдет в колхозы. Тарасенко открыто сказал: "И что вы думаете — пришлось сражаться с этой частью долгое время. И только когда отвели хороший участок для коллектива, вся деревня пошла в колхоз". Он не скрывал, что в районе есть "довольно нездоровые моменты" крестьяне распродают имущество.
Очень гнало агрономов, мало изб-читален… Когда он сказал это, Рачицкий перебил его: читальни самим строить надо! Тарасенко вспыхнул: "Как это можно!.. — Он заговорил жестко, с возмущением: — Вы дайте им хоть первый урожай снять!
У них средств нет!.." Позже он еще раз с упреком заявил:
"Надо закрепить коллективы! А их можно закрепить не разговорами и резолюциями! А конкретной помощью!.."
Он сказал и больше и лучше, чем другие. И все же, вспоминая, вдумываясь в его содоклад, Апейка чувствовал, что понимал Тарасенко не все верно. По его выступлению выходило, что почти все те, кто не хотел идти в колхоз, это кулаки или, во всяком случае, настроенные ими. Не только из того, что слышал в Жлобине, а и из выступления Тарасенко убеждался Апейка, что крестьяне в Климовичском районе, не все конечно, но, видно, многие, были в колхозах не по доброй воле, а под страхом выселения на "запасные земли". Под страхом зачисления в кулаки или подкулачники. Из выступления можно было понять, что переселено там на запасные земли уже немало. "Нет, там, видно, не очень-то давали возможность крестьянам раздумывать…"
