Донбасский декамерон - Олег Витальевич Измайлов
Гиммель привлек к своей деятельности тех из бывших сослуживцев, кто имел хоть какой-нибудь «обменный фонд». Через некоторое время «Общество» стало крупнейшим складом. В домике на Лютеранской сохло самодельное мыло «кила», стояли корзины с мидиями – их добывали там же, где и сегодня, – в окрестностях Балаклавы, по сезону – абрикосы и помидоры. Но главное – книги, украшения, статуэтки – все, что хорошо обменивалось на хлеб, дороже которого в то время в Севастополе ничего не было.
Нам неизвестны истинные объемы «хлебозаготовок» лейтенанта Гиммеля, на нее намекает только квитанция о сборе за использование «Обществом» помещения купца Малюка, оставшегося бесхозным и взятым на баланс городскими властями. В этом доме (или складе, неясно) читались платные лекции по искусству и истории. Господа флотские офицеры во множестве своем были людьми начитанными, не чета армейской простоте.
Среди тех 38 человек, которые состояли в «Обществе», нам не удалось найти известных фамилий, в основном это были младшие офицеры, а также пара кондукторов и боцманов старой службы – кастовость пришлось послать к черту в тех условиях. Единственно интересное имя – мичман Нолланс. Не он ли послужил Константину Паустовскому прообразом мичмана Коланса, который пас коз на Историческом бульваре? Все может быть.
Гиммель исчез неизвестно куда, скорее всего был убит уголовниками за хлеб, в сентябре 1920 года. Без него «Общество» стало рассыпаться, да и члены его кто в эмиграцию отправился, а кто уехал из Севастополя на Южнобережье и внутренний Крым, где все-таки было больше шансов спастись и от голода, и от превратностей судьбы. Последнее упоминание об этой организации взаимовыручки встречается в «Известиях временного революционного комитета гор. Севастополя» буквально одной строкой – мол, прекращается действие договора ревкома с «Обществом взаимной помощи бывших офицеров императорского флота».
Между тем в ноябре, а тем более в декабре 1920 и январе 1921 года Севастополь накрыла просто беспощадная волна голода. Люди мерли часто, и никого не удивляла тележка с трупами, подбираемыми на улице. Конечно, это было далеко от того, что через два десятилетия будет происходить на улицах блокадного Ленинграда, но призрак того ужаса просматривался вполне. Хотя, конечно, как-то и плохого качества хлеб пекли. И о том, что его ценой была жизнь, рассказал Константин Паустовский в свой «Повести о жизни»:
«Пекарь вынес мне буханку хлеба, но, не давая в руки, спросил:
– Во что вы ее завернете? И в чем понесете?
У меня не было ни газеты, ни кошелки.
– Э-э-э! – укоризненно протянул пекарь. – У вас его уже в подворотне отнимут. Как же я вам выдам хлеб? Нету никакого смысла мне его вам выдавать.
– Неужели так уж и вырвут? – спросил я.
Пекарь рассердился:
– Вы что, с луны свалились! Вырвут и раздерут по клочкам. Они у ворот дежурят целые сутки.
– Кто это «они»? – спросил я.
– Ей-богу, товарищ, не иначе вы свалились с Марса. Как кто? Голодные, конечно».
В урагане последующих событий потерялась память и о том голоде, и уж тем более о лейтенанте Гиммеле с его оборотистым «Обществом», скромная история которого говорит о том, что род людской не вымер только потому, что люди в отличие от животных научились делиться пищей друг с другом.
* * *
Утром следующего дня чтецы сошлись в столовой почти вовремя. Все были как-то заметно помяты, особенно Панас.
Повар подал бутерброды и сказал, что сегодня больше ничего не будет – трудности послевоенного снабжения.
Палыч лениво мешал ложечкой чай с финиковым сахаром, поставляемым дружественным Алжиром.
Донна не спеша допила мятно-ромаш: овый настой и повернулась к Панасу.
– Сегодня я предлагаю начать с очень близкой для вас темы.
– Гадости говорить будет, – скривился Панас, – лучше про Донбасс или Одессу.
– Про Одессу будет позже, а пока вот такое.
История об украинском национализме и советском социализме Александра Довженко
25 ноября 1956 года выдающийся советский украинский кинорежиссер Александр Петрович Довженко скончался от инфаркта. За пару лет до этого был первый, а вообще сердце больное было у него смолоду.
«Грудная жаба», так по-народному звал свою болезнь Довженко, лишь изредка называя медицинским термином – стенокардия. Болезнь эта часто развивается в условиях длительного стресса, вынужденно сдерживаемых эмоций и чувств. У Александра Довженко таких обстоятельств было предостаточно как раз в последние 12 лет жизни.
Сначала было трудно, но хорошо.
В молодости были бедность и, несмотря ни на что, упорное учение – так он попал в учительский институт в заштатном городишке Глухов. Первая мировая война прошла мимо него. В буревой 1917 год медкомиссия признала его негодным к военной службе.
Но в годы Гражданской войны Довженко послужил и в войсках УНР, и в Красной армии. Впрочем, тогда это было обычным явлением в биографии. Вспомним хотя бы украинского поэта из Донбасса Владимира Сосюру. Кстати говоря, точно так же как и Сосюра, молодой Довженко был в годы крушения старого мира воодушевлен идеями украинства, казачины и прочей мишуры, которой на Украине местечковая учительская интеллигенция старательно засевала умы подрастающего поколения.
Так же как и Сосюра, Довженко быстро разочаровался в украинском национализме и принялся просто жить, приспосабливаясь к новой действительности. Врожденная романтичность, цепкость взгляда, особая внимательность к деталям могли сделать из него кого угодно. Он побывал: журналистом, беллетристом, дипломатом (в 1921–1923 годах жил в Берлине и Мюнхене, где посещал академии художеств), художником-карикатуристом.
Но судьба взяла его за шкирку и привела в кино.
Очень быстро Довженко понял, что в молодом тогда еще виде искусства карьеру можно сделать только в качестве режиссера. И мысли свои он воплотил в модернистских, очень романтичных фильмах – так называемой трилогии Довженко – «Звенигора», «Арсенал», «Земля». По сути дела, эти три картины и составили славу Александра Петровича как режиссера.
Но подлинную массовую известность у советского зрителя, карьеру украинского кинематографиста № 1 и немалые по тем временам деньги принесли ему фильмы, сделанные на заказ: «Щорс» (1939) и «Мичурин» (1948).
Правда, первый – снятый, как говорят, по заказу Сталина, – стал культовым и знаменитым, а второй получился этакой кривоватой попыткой оправдаться, вернуться в большое кино, от которого Довженко отлучили усилиями первого секретаря ЦК КП(б) У Никиты Хрущева и министра культуры УССР, поэта Николая Бажана.
Вообще, опала стала для Довженко громом среди очень и очень ясного неба.
К 1944 году, когда все и произошло, он был известен и прославлен, имел правительственные награды, премии и приязнь главы государства,
