Повесть о днях моей жизни - Иван Егорович Вольнов
Верховой согласно мотнул головой и подхлестнул лошадь.
-- А? Что ты сказал? -- спросил он, осаживая кобыленку.
Он был в поту, без шапки, с бороденкой набок, возбужденно радостный. Сунув флажок подмышку, он стал вытирать подолом рубахи лицо. Лошадь билась от оводов, жадно впившихся в мокрые бока ее.
-- Ты чего примчался? -- строго спросил старик и топнул пяткой.-- Неймется? Начальник сказал: через три часа. -- Он ткнул пальцем в солнце; палец был черен и тверд, как древесный корень. -- Я курил с ним в горнице, -- добавил старик.
Мужик даже не обратил внимания на окрик или не понял его. Соскочил с лошади, юркнул в рожь и присел.
-- Ну, как, -- через минуту спросил он оттуда, -- машина скоро будет? Держи лошадь-то, а то убежит, враг. Вот, сволочь, до каких пор не едут с машиной... А овода в яровине -- земля не держит...
Красный флажок из кумачового лоскута он воткнул в землю напротив себя.
-- Дурак, -- раздраженно ответил старик. -- Потерпеть не можешь? Неуч...
Взрыв паровозного свистка заставил подскочить их. К станции подходил товарный. Бросив лошадь, наискось, по хлебам, путаясь ногами в колосьях, падая, матерясь, они стремительно помчались к станции. Старик кричал, что мужику надо скорее ехать обратно. Мужик, поддерживая обеими руками расстегнутые штаны, посылал старика в омут, он только издали глянет на него и зараз махнет в обратную, у него не лошадь, а чертова зверюга, он на такой лошади царя обгонит.
В глазах обоих рябила вереница медленно плывших вагонов.
Старик подбежал к поезду первый.
-- Что, нету? -- спросил он, задыхаясь, кондуктора, стоявшего на тормозной площадке.
Тот удивленно поглядел на его возбужденное лицо, на космы седых волос дыбом, на другого мужика, суетливо гнавшегося за ним по ржи.
-- Проходи, проходи, дед, нету.
-- Нет, брешешь, есть, -- азартно воскликнул старик, взмахивая кнутом, и побежал вдоль вагонов, заглядывая на площадки. Он был жалок. А за ним, не выпуская штанов из рук, гнался мужик с бородкой набок. Они добежали до паровоза. Струя холостого пара так напугала их, что старик на миг онемел.
-- Тут он, у вас? -- умоляюще протягивая руки, спросил он, робко подвигаясь к подножке паровоза.
Два чумазых парня высунулись сверху и спросили, что ему надо.
-- Малый мой...
-- Что? Кричи громче...
-- Ваньтя наш... тут?
Парни переглянулись, и один помоложе, молокососишка, ответил:
-- Нету, весь вышел. Тебе, дед, не холодно в полушубке?
Мужичонка, вероятно, видал виды, он начал во весь голос лаяться с машинистами, а под конец, разжав руки, показал им такую козу, что чумазые озорники аж взвизгнули. А старик очумело метался по другой стороне поезда.
Он успокоился и затих лишь после того, когда самый главный начальник станции -- он был в красном картузе и светлых пуговицах -- сказал ему, что в этой машине люди не ездят, что он приедет с другой машиной, лучше, наряднее, та будет с окошками, как в хате, и что эта машина придет через полчаса. И начальник при этом поглядел не на солнце, как все, а на белую круглую хреновину, которую достал из кармана и которая сама открылась.
IV
Человек вышел из вагона и постоял на площадка. В руках его был небольшой чемодан. На миг человек растерянно поглядел на маленькую в зелени акаций и молодых осин станцию, такую маленькую и тихую, что у него аж сердце заныло, и он крепче сжал ручку чемодана. Потом он медленно стал сходить на платформу. И когда он сошел и стал оглядываться вокруг, люди, бывшие на платформе, въелись в него взглядами и стали следить за каждым движением его.
Человек был брит, в шляпе и городском белье. Из-под шляпы, над ушами, выбивались пряди светлых волос. Человек был в коричневом легком пальто, перетянутом по талии поясом, и перчатках. Человек пошел в станцию, и все напряженно глядели в спину его. Тогда, будто повинуясь их воле, человек не вошел в станцию, а свернул вправо, под колокол, наклонился и поставил чемодан у стенки. И все сразу же заметили, что на ручке его чемодана болталась какая-то четырехугольная штучка с бумажкой посредине и что оба конца чемодана облеплены бумажками -- серыми, красными, розовыми, больше розовыми.
Человек порылся в кармане, вынул платок. Все продолжали напряженно глядеть на него, каждый на своем месте, и всем показалось, что руки его дрожат. Человек вытер лицо и тоже оглядел всех по очереди. Улыбнулся бабе, изнемогавшей в любопытстве. В коленях бабы торчал мальчик лет пяти с выгоревшей головкой.
Ушедший поезд был еле слышим.
Человек направился к начальнику станции. Сторож, стрелочник, телеграфист, телеграфистка, баба отступили. Начальник отставил вперед левую ногу, а руку заложил за борт белого кителя. Человек подошел к начальнику, приподнял шляпу и спросил, может ли он получить багаж.
-- Да, конечно, -- ответил начальник. -- Издалека изволили прибыть?
Начальник на весь участок славился деликатностью и уменьем поговорить с образованными людьми.
Человек порылся в карманах и подал начальнику багажную квитанцию.
-- Я из Петербурга, -- сказал он.
-- Член Думы Бубликов? -- догадливо спросил начальник.
-- Нет, нет, не член, -- сказал человек.
Начальник бережно принял квитанцию и побежал к кладовой. Но его опередил сторож.
-- Сейчас принесут, -- сказал начальник, возвращаясь.-- Ну, как там в Петрограде?.. Кстати, как теперь надо говорить: Петроград или Петербург?.. Простите, если я утомил вас разговором.
-- Я думаю, все равно: Петербург, Петроград. В конце концов это не важно, -- проговорил человек.
-- Конечно, конечно! -- с жаром согласился начальник. -- Ну, как там у вас, в Петербурге, кончилась революция?
Человек улыбнулся.
-- Мне думается, нет, рано, -- сказал он.
-- Да неужели? -- воскликнул начальник и засмеялся, потому что думал, что человек шутит. -- А у нас, знаете, кончилась, у нас лягушек за три версты слышно.
Сторож в это время нес из кладовой еще чемодан, облепленный бумажками, нес и покряхтывал от удовольствия.
-- Василий, -- сказал ему начальник, -- чем дурака-то валять, возьми да сбегай на деревню за подводой.
