Панас Мирный - Гулящая
- А как же деньги Вовку и Кравченко за аренду? - спросил Кирило.
- Деньги я верну,- сказала Христя и хотела бежать к себе в комнату.
- Стой. Эти деньги тебе останутся. Выручишь с хозяйства, Кирило,вернешь, а может, я пришлю из губернии.
Кирило чуть не прыгал от радости.
- Вот это, пан, по-божески, да, это по-божески! - сказал он.
- Так слышишь? Когда я уеду, скажешь им. Скажи, пусть уж заодно и за Христю помолятся.
- Что ты? Что ты? За что это? Разве имение мое?
- Тсс! - зашикал он и махнул Кирилу рукой - ступай, мол, себе.
Тот, поклонившись, вышел. А Колесник встал, походил по комнате, подошел к Христе, взял ее за голову и прижал к ее белому лбу пухлые губы.
- Это за ум,- сказал он, поцеловав ее,- а это за сердце! - и, склонившись, он прижал губы к ее высокой груди.
У Христи от радости только глаза сияли.
11
Через два дня они уехали. Никогда еще Христя не была так довольна и весела, как в эти два дня. Она ожила, расцвела, словно свет опять увидала. И таким он показался ей прекрасным и милым, а люди такими добрыми и предупредительными. Уж на что мрачна и неразговорчива была бабка Оришка (Кирило не утерпел и рассказал ей про наказ Колесника), и та ей казалась уже не такой страшной, как раньше. Христя подарила ей на память свой черный платок.
- Носите на здоровье и меня вспоминайте! - сказала она, не замечая, что Оришка вырвала этот платок у нее из рук, точно хотела отнять его, и даже спасибо не сказала, даже головой не кивнула.
На что ей эта благодарность, если она чувствует себя такой счастливой? Не замечала она и того, что Кирило ходит за ней, как за собственным ребенком, в глаза ей глядит, предупреждает всякое ее желание, прямо молится на нее. Она и ему подарила шелковый платочек на кисет.
Кирило прямо ошалел от радости, он обеими руками схватил этот платочек, прижал к губам и, поцеловав, с дрожью в голосе сказал:
- Не буду я шить из этого платочка кисет. А как стану умирать, велю в гроб его положить. Он мне и на том свете будет напоминать про добрых людей, мне с ним и в земле легче будет лежать.
Они выехали после обеда, уже под вечер. Не успела во двор усадьбы въехать повозка, как слобожане стали робко собираться под горой у дороги. Они бы, пожалуй, и в усадьбу явились, если бы Кирило строго-настрого не приказал им и носа туда не показывать. Только когда повозка спустилась с горы, Колесник заметил серую толпу мужиков; сняв шапки, они кланялись и желали ему счастливого пути. Ребятишки не утерпели и, визжа на все поле, пустились вдогонку за ними.
- Кирило все-таки не выдержал,- сказал Колесник и отвернулся. Зато Христя то и дело озиралась, низко кланяясь и улыбаясь ребятишкам, которые, обгоняя друг дружку, как мячи, катились по обочинам дороги. Визг, шум и гам, словно галочий крик, не стихал ни на минуту. Если б не сухая дорога, по которой колеса повозки громыхали, как по мостовой, этот оглушительный детский крик, верно, скоро прискучил бы Христе. А сейчас он ее забавлял: она то оглядывалась назад и махала рукой, словно что-то бросала детишкам,и они устремлялись вперед, так что крик их настигал повозку, то отвертывалась,- и крик смолкал, только колеса тарахтели по наезженной колее.
- Да будет тебе забавляться с этими щенками,- сурово сказал Колесник, надвинув на голову легкий капюшон своего серого плаща. Христя, прикрывшись платком, понурила голову.
До самой Марьяновки они ехали молча. Слышен был только конский топот, грохот колес, да возница, покрикивая порой на какую-нибудь из лошадок, стегал ее кнутом, чтобы не отставала.
Солнце садилось, когда они въехали в Марьяновку. Мягкий оранжевый свет разливался над хатами, садами, огородами, в глухих углах сгущались темные тени, вечерний сумрак стлался по земле. Воздух был неподвижен, пыль стояла столбом и не оседала. Там, за этой густой завесой пыли, слышалось блеяние овец, где-то мычала корова, бык ревел на всю деревню, говор, крики баб сливались с его призывным ревом. Перед отходом ко сну деревня шумела; скоро она затихнет,- как только солнце спрячет свой светлый лик и ночная тень ляжет на землю, все смолкнет до утренней зари.
Пока ехали по деревне, Колесник супился и не глядел по сторонам, зато Христя, поминутно вертя головой, все разглядывала. Каждая хатка, каждый уголок были ей знакомы, со всеми ними было связано ее прошлое. Там она еще ребенком испугалась собаки, тут справляли Купала, а там собирались на гулянье, и теперь вон сколько видно девушек. Все это, живо напоминая ей прошлое, казалось, радостно приветствовало ее, словно она встретилась со старыми знакомыми и они стали вспоминать о минувшем. Все было ей мило. Только шинок на том месте, где стояла их хата, неприятно поразил ее. Проезжая мимо, она отвернулась, чтобы даже не видеть его.
Когда они миновали Марьяновку и выехали в поле, солнце уже село. Только запад горел оранжевым огнем да тучи, нависнув над ним, багровели, как сгустки крови, а кругом все тонуло во мраке. Над полями вставала темно-зеленая вечерняя тень, небо стало исчерна-синим, и в густой его синеве пробивались желтые точки,- это загорались звезды. Тихо и уныло вокруг, только изредка во рву застрекочет сверчок или издали долетит крик перепела. Одни лошади топочут, бегут трусцой да колеса громыхают по сухой дороге.
- Если б ты знала,- сказал Колесник так жалобно, что Христя вздрогнула, не узнав его голоса,- если б ты знала, как мне не хочется ехать в этот треклятый город!
Христя молчала.
- И так всякий раз. Едешь - как на казнь! - проговорил он, помолчав.
- Почему же?
- Эх,- вздохнул Колесник.- И почему не дано богом человеку жить так, как ему вздумается? Как ему хочется? Отчего всякий раз, когда он чувствует себя счастливым, откуда-то из-за спины или из самой глубины сердца отзовется вдруг воспоминание и отравит его счастье? Отчего это?
Христя молчала, не зная, что сказать, не понимая, на что намекает Колесник.
- Ну, на что мне жена? - выпалил он, не дождавшись от Христи ответа.На что она мне теперь, когда есть у меня другая и лучше и милей? Женили меня молодым парнем, чуть не мальчишкой, чтобы не распустился. Разве я видел свет, знал людей, разве мог шевелить мозгами так, как теперь? Только стал на ноги - показали мне девушку. Вот тебе невеста. Бери за ручку и веди в церковь. Я и послушал дураков, чтобы потом проклинать тот день и час, когда она явилась на свет и когда стала моей нареченной. Кто ее выбрал, кто женил меня? Родители! "Поженим детей",- сказали они и поженили на нашу беду. С первого же года начались у нас нелады, споры и перекоры. Свой дом хуже тюрьмы стал! Ты ли в гостях, у тебя ли гости - слова лишнего не скажи, чужую жену приветить не вздумай, пошутить с девушкой не смей. Вечно на ножах! "И такой-сякой! И пропала-то за ним моя бедная головушка, и жизнь-то свою я за ним загубила". Пока молод был, стерегся, да и ее жалел. А потом заела она меня, загрызла вконец... Плюнул на все: будь ты неладна! И вот теперь люди винят меня, говорят: "Не держится ни закона, ни обычая". А что мне, слаще было, когда я крепился, держался? Счастлив я был? Посадить бы их на горячий под,- небось закричали бы: горячо! А тебе, вишь, нельзя. Ты молчи! Вот теперь приедем в город - надо идти к ней, к хозяйке, на поклон. Чтобы голову намылила. Как, скажут, был в городе - и не был у жены? А что мне и глядеть-то на нее тошно, это им все равно. Эх, жизнь! Никогда не выходи, Христя, замуж: свяжешь себе руки, вовек не развяжешь. Будь лучше вольной птицей. Лучше, говорю тебе, так.
Христя глубоко-глубоко вздохнула.
А Колесник, помолчав, продолжал. Его мучили мрачные мысли, тяготили недобрые предчувствия, голос его был от этого жалобен и возбуждал сочувствие. Перебирая печальные события своей жизни, он дошел, наконец, до Веселого Кута. Зачем он его купил?
- Вот скоро будет земский съезд. Вывози кривая из вражеского стана! Вывози... Где уж там тебе, колченогой вывезти... чует мое сердце: не сносить тебе, Кость, головы! - пророчески сказал Колесник и умолк.
Христя огляделась: как море, простирались вокруг них поля, одетые ночною тьмой. Нигде не шелохнет, только звезды мерцают в темном небе. Ей стало тоскливо-тоскливо, как может быть только в пустыне. Они долго ехали молча.
- Вон уже светит моя мyка своими злыми глазами! - проговорил Колесник, подняв голову.
Христя посмотрела - далеко за горой, словно догорающий пожар, колебался, трепетал в ночном мраке желтый свет. Христя поняла, что они подъезжают к городу.
- Я сойду на базаре, а ты поезжай к Пилипенко в гостиницу. Хоть Пилипенко и враг мой, но у него номера получше... Жди меня, я заеду за тобой,- прошептал Колесник, когда они въехали в город. И, поймав ее руку, он молча прижал ее к своему сердцу. Оно у него молотом стучало в груди.
- Тпру!.. Стой! - крикнул он, когда они въехали на базар.
Колесник встал.
- Спасибо вам за компанию! Спокойной ночи! - громко сказал он, еще раз схватил руку Христи и, сжав ее так, что Христя чуть не вскрикнула, пошел быстрым шагом и вскоре скрылся в ночной тьме.
