Крольчатник - Ольга Владимировна Фикс
– У кого – у них?
– Да к хиппам она каким-то подалась знакомым. Спасибо, девка там одна оказалась, со здешними знакомая, да знаешь ты ее – ее Викой звать. Так вот Вика эта позвонила Вальке, рассказала ему что и как. Ой, они тут с ума сходили! А я, конечно, мог им подсказать, но решил на всякий случай помалкивать. Со стороны знаешь как забавно было смотреть! Бегают, мечутся, гадают – куда Ольга пропала? С чего она вдруг в бега бросилась, все вроде хорошо было? Ну а как Вика им позвонила, Валька с Денисом поехали и сразу ее забрали. Ольга еще ехать не хотела, говорят, матом их поливала, из рук по дороге вырывалась, еле довезли! Никаких резонов не слушала. Денис ей: «Ты о детях своих подумай!» А она ему: «Да на кой они мне нужны, эти дети, раз я сама себе теперь не нужна?» И здесь она тоже поначалу на всех кидалась. Да и сейчас еще, бывает, косится. Не замечала? Эх, Ольга, Ольга! А я ведь ей когда еще говорил: раз ты шлюха такая, спираль надо ставить!
– Ты говорил? Когда это?
– Ну когда? Когда у нее еще только Джейн одна народилась.
– Погоди, а самому-то тебе тогда сколько было?
– Ну восемь, а что?
– Так откуда ж ты тогда слова-то такие знал? Ну там, спираль и так далее?
– Ну откуда? Книжки надо читать! В книжках ведь все написано.
На это у Марины не нашлось ничего возразить, и она в который раз посмотрела на Володю с легким испугом. «Гофмановский какой-то персонаж, ей-богу!» – подумалось ей. Володя поймал Маринин взгляд и усмехнулся.
4
Вечером того же дня к Марине заглянула Ольга. Ольга молча села на край кровати, сгорбившись и обхватив руками колени, и долго-долго всматривалась в одну точку – Марина потом проверила на всякий случай и убедилась, что в этом месте на обоях не было даже цветка. Глаза Ольги были тусклые, рыжие волосы свисали нечесаными сальными прядями.
Посидев немного, Ольга резко тряхнула головой и выдохнула без предисловия:
– Не могу больше так жить! Так все надоело! Жизнь здешняя надоела.
– Но почему?
– Не настоящая она! Никто так не живет!
– Ну хорошо, а как же живут? Вот мне лично, например, казалось, что все живут по-разному.
– Ей казалось! Ты, Марин, не обижайся, но просто ты еще маленькая. А на самом деле люди живут вдвоем, чтоб только ты да я, и больше никого.
– Подожди, как это «никого»? Они ж не в вакууме живут? А куда ж тогда все остальные люди деваются?
– Ну, остальные… – Ольга в задумчивости убрала волосы со лба. – Остальные, они все как бы вокруг оказываются. И родители, и друзья, даже ихние дети.
– Оль, а этим твоим двоим, им как, не скучно?
– Может быть, иногда и скучно.
– Ну тогда мне совсем непонятно, что во всем этом хорошего и зачем к этому так уж стремиться.
– Да пойми ж ты, что по-другому жить попросту невозможно! И потом, скучно становится иногда и не как правило, а вообще-то это большое, настоящее счастье. Эх, да что с тобой разговаривать! Все вы тут блаженные какие-то! – Ольга резко отвернулась и опять уставилась в свою точку.
Марина осторожно потрясла ее за плечо:
– Оль, ну а вот скажи мне по-честному, сама-то ты видела когда это самое счастье? С тобой что-то такое бывало или, может, с друзьями какими-то?
– Со мной не бывало, а с друзьями – сколько раз! Хотя вообще-то как узнаешь? В душу же к человеку не заглянешь. Со стороны, по крайней мере, казалось, что у них все путем… Ах да при чем тут это? – Ольгины плечи опять бессильно поникли. – Просто, понимаешь, Марин, я так ужасно устала! У меня больше ни на что нет сил! Никому я тут не нужна.
– То есть как это «никому»? А детям? А детям своим?
– Ох, это только так говорится – детям! Ну подумай сама, что я могу им дать? У меня ж нет ни своего угла, ни постоянного заработка, мне не на что купить им одежду, даже выдать им каждому по куску хлеба с маслом! Представляешь, сколько нужно хлеба на пятерых?
– А твои картины?
– А что картины? Кое-как прокормиться на них, может быть, и можно, но уж квартиры на эти деньги точно не купишь! А потом, когда же я стану писать картины, если с утра до вечера буду заниматься детьми? Знаешь, я тут недавно видела Ванькиного отца, ну мужа своего бывшего. Так он мне сказал: «Оля, но ведь это же кошмар – быть в наше время матерью пятерых детей! Это же тупик, мрак и ужас!» Так он сказал. И добавил, что содрогается при одной лишь мысли о том, чтобы иметь с этим со всем хоть что-нибудь общее. И ведь он же не зверь, Марин, ты не думай, он играет на гитаре, поет песни, любит стихи, читал мне когда-то по ночам Пастернака.
– Да? А по-моему, он дурак, и никакой Пастернак тут не поможет. Дурак и сволочь. Ну хорошо, ну не любит он тебя, так ведь не один же он на свете! И подумай, ты жила без него здесь почти три года, что такое вдруг с тобой случилось?
– Марина, ну как же ты не поймешь, что одних детей женщине мало? А меня… Меня ведь здесь никто не любит по-настоящему.
– Как то есть? А мне казалось, Илья… все-таки у вас же ребенок…
– Илья?! Да на кой я ему сдалась?! Ты вообще когда-нибудь замечала, как он на свою Машу смотрит?
– Да, замечала, конечно. Только все равно я, убейте меня, не пойму, что у них там за отношения. Ну хорошо, но тогда Денис или, может быть, Валька…
– Валька, по-моему, любит тебя, если уж так, начистоту, говорить. А Денис… Ну, вообще, конечно, на первый взгляд, кажется, что он любит всех, но на самом деле, на самом деле, ты знаешь, Марина, я сама только недавно это поняла: по-настоящему Денис любит одну Алену, а другое все у него – ну как бы тебе сказать, от отчаяния, что ли, из-за того, что она так к этому относится.
– Не привлекает, одним словом, Алену это твое счастье для двоих.
– Ну знаешь, с таким отцом, да
