Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный
с Верой Галактионовой мы до этого виделись пару раз. первый – в особняке на Комсомольском, её внимательно слушал Серджио Шаргунов в большом зале, вследствие этого мы ужали разговор в коридоре, потому что уже мне надо было убегать по делам газетным летним (год соответственно 2003-й, «Независимое Обозрение»)… второй раз, недавно, она сама заглянула в нынешний Лёхин угловой полукабинет, и мы предложили ей чаю, а потом и коньячку. очаровательная, спокойная и светлая писательница искала собеседников в полумёртвом флигеле, и нашла. то ли Лёхино басовитое мужское обаяние и властное гостеприимство, то ли наше численное превосходство – повлияли и на обаяние гостьи, она как бы распушилась. я вгляделся в естественно-светлые корни волос писательницы – о, блОндушка, и тут воспоминанье о тебе, думы, какой ты будешь в эти зрелые летА! сняв светлую куртку, Вера развернулась во всю свою нестареющую красу. глотнула коньячку, уловила нашу иронию при упоминании православия, – причём нам даже говорить с Лёхой ничего не надо, чтоб ощутить себя советским обществом безбожников достаточно двух человек и улыбчивого молчания… Вера с надеждой вгляделась в слякотный пейзаж Цветного бульвара за окном:
– А, впрочем, это скучно, безысходно… Звонит вчера поэт, хороший, давно знаю, всё болеет – курит много. Говорит горячо, нежно: «Я понял, что такое душа!».
– Г-х-хм, любопытно, – Лёха обаятельно-курительно прокашлялся, придвинулся чреслами к Вере и одновременно подмигнул мне незаметным ей левым глазом.
– Это, говорит, словно стеклянный шарик – из тела улетучивается, уменьшается, уменьшается, всё абстрактнее, до бесконечно малого сжимается, и созерцает… Хм, шарик… Вот и всё. Как-то глупо, по-моему.
женщина с бульвара перефокусировалась на нас, как на могущих что-то изменить в этом мире настолько к лучшему, что даже мысли подобные не будут занимать телефонный эфир. Лёхе всё не сиделось, он подлил коньячку в гранёные рюмашки из-под одноразовой водки, а я ободрил писательницу киноцитатой:
– Верите в существование души? Уже есть тема для разговора.
– Да тут не вопрос веры – он же образ ищет. А если вся идея неверная – зачем тиражировать бессмыслицу, какие-то формы ей подыскивать, метафоры?
– Мне кажется, не шарик, а уголки всё же остаются, цепляют живых – уголки книжных обложек, страниц, вот там остаётся нетленным многое, если востребовано.
– Книги тоже не вечны…
эти вот искания и привели, вероятно, очаровательную писательницу в нашу компанию. дошагав до конструктивистского здания за Староконюшенным переулком – когда-то серого, теперь светлого, выцветше-лимонного, – мы повернули сразу же за ларьком печати. наша троица поднялась по зашарканной деревянной крутой лестнице с балясинами, словно в архангельский дворец древнего зодчества. многолетняя прокуренность ближайших комнат и наличие в них тощих сотрудников да иконок не оставляли сомнений: мы пришли в литературный журнал начала 21-го века. в длинный и узкий коридор власти умов. пока мы интеллигентно толклись у пачек нераспроданных журналов прошлого года, сотрудники сделали какие-то волшебные движения руками в одном направлении, и в конце коридора, где сиял электрический свет, появился Сергеев, сделал добрый пригласительный жест и блеснул очками. и даже подождал нас возле стола секретарши – о, эта советская планировка и субординация!
кабинет главного редактора не менял меблировки со времён большевистского гнёта. лишь православные святыни возле сейфа указывали датировку нулевыми. святыни расположились справа, за Т-образно завершающим два длинных стола рабочим местом главного редактора. святыни являли собой: плоский, но всё же скульптурный серебряный лик святого, и некий застеклённый диплом, вручённый журналу иерархами РПЦ, судя по серебряно-зелёному дизайну. туда-то, за начальственный стол, и водрузился Сергеев, и.о. главного, довольно посверкивая очками. робкий солнечный свет Арбата наполнил через широкие окна с балконом длинный кабинет. Историк сел спиной к окну, а мы с Верой – рядышком, по ошуюю и.о., но на почтительном расстоянии от стола Бородина.
и. о. Сергеев предложил не таить даров, и Лёха извлёк из-под стола бутылку. стаканы и штопор тотчас были принесены расторопной секретаршей. такая незапланированная планёрка секретарше явно нравилась: молодые мужчины лучше привычных старпёров. солидные мужчины пошутили насчёт неисповедимости господних путей: недавние оппоненты, мы встретились на мирных переговорах с Сергеевым, и он зовёт писать для журнала, приводить авторов… Лёха довольно улыбался и красовался на своём месте, даже слегка отражаясь в лаке стола планёрок – будто это он пошёл на повышение. мы с Верой не преминули отметить, что к его галстуку и тройке этот светлый стол идёт даже больше, чем свитерному Сергееву его нынешний. глотнули, заговорили, закурили (и.о. сделал исключение для дорогих гостей, секретарша поставила пепельницу). заздравные тосты переросли в монологи, как на брифинге – благо пространство расположило.
то ли вино как-то сильнее коньяка в «Собутыльнике» вдохновило писательницу, то ли присутствие мужчин, но она после наших политических ремарок и реплик Сергеева о наборе новой команды, нарисовала яркое будущее. выходило, что «афганцы», крепкие и решительные мужчины, государственники, советские люди, вынужденные зарабатывать охранниками – придут на первый этаж, где под вопросом существование магазина и быкуют арбатские братки. главная статья дохода журнала, книготорговля и аренда сувенирной лавки (взимаемая с неё плата) таким образом будут надёжно защищены. ведь у «афганцев» есть и планы на будущее, как у нас – надо теснить криминал, возвращать родину, надо бить не только словом олигархический режим (это уже мы вворачивали с Лёхой, ощущая сомнения наделённого непривычными полномочиями Сергеева). каким-то образом Галактионовой через яркий образ будущего журнала-коллективного-организатора вспомнились её «Пять четвертей накануне тишины» и пошла эксклюзивная расшифровка, дело скучно-музыкальное… Лёха понял, что пора подлить. бутылка иссякла, и я рассчитал срок докуривания своей сигариллы к полстаканчику ещё, не спеша… наше соседство почему-то дало отрицательный заряд: ироничная реплика, которая бы при видимости лица только усилила углубление в роман – показалась Вере вражеско-большевистской. она то и дело спотыкалась об неё и оглядывалась на меня, как на готового прыгнуть на спину волка. вероятно казался враждебным и заморский дым от чистого табака: коробочка «Кафе Крем» так уютно смотрелась на лакированной столешнице
