Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный
однажды напившись порядочно в кремлёвском буфете, уже в сумерках мы вышли к Библиотеке Ленина – какую-то вдохновенную покаянность обрели, на фоне первого снежка. пили уже там, у глубинного входа в библиотеку и на стеклянном фоне спуска в метро (там «понизили» бюст Калинина – с первого этажа загнали в андеграунд к банкоматам). и зачем-то – пиво после водки, и дворик Эпохи открывался по-новому, и она продолжалась говорящим детством в немолодых уже увольнях. точно так же, сидя в новом служебном уголке Историка, мы однажды распивали пивко из пластиковой бутыли – оно обманчиво пенилось и поначалу казалось вовсе без привкуса. но экономия на стеклотаре всегда отражается во вкусе пивном – немного нефтяном, с клопами некими. такого-то пива, с подобающим названием «Багс», bugs – и разрешил налить влетевший в свой кабинет младший Куняев:
– Пиво? Н-налейте… Немного.
испив тут же, стоя, благодарно пенного, Куняйчик уселся за заваленный рукописями стол. он забежал ненадолго, вовсе не чтоб разбирать наслоения чужих творчеств, то есть исполнять свои прямые обязанности. взялся за телефон, поговорил с кем-то нежно (Историк коварно мне подмигнул), потом полуобернулся к нам, как бы подзуживаемый педагогическим мотивом – и заговорил внезапно и радостно о своём:
– Ну, Ллёшахх, поздравь, у-удалось пробить, скоро выходит моя книга о Есенине в ЖЗЛ!
– О, ну за это надо не пивом! – отозвался вечно тостующий Историк, прирождённый тамада.
я придал конкретики восторгам:
– Удалось прослушать аудиозаписи, как читал, да даже пел почти Есенин про «эитого человеика»?
– Ну, ты ещё спрашиваешь! Конечно! А как Клюев пел да на высоких?.. Ну, этого вы не слышали, поэтому с вас поллитра.
мы деловито собрались и сбегали за коньячком как раз туда, куда уголком смотрели оба ближайшие окна Историка. где Цветной бульвар упирается в мост – там два магазинчика. в них Историк закупался покрытыми плёнкой тарелочками с гречкой и котлетами, чтобы на рабочем месте перекусить, в них (в ближнем к «Нашему Собутыльнику») мы выискивали всякий раз дагестанский коньяк, что разливали тут поблизости, на Мосазервинзаводе, что на улице Макаренко – волею московских судеб именно там, через стенку от винного конвейера, проходили первые репетиции Эшелона в 2001-м. и часто по их вине вышибало пробки, песенки наши обрывались…
выбрав скромный на вид мерзавчик, мы вернулись и, запивая, пакетным «Липтоном» дубильные пары, чествовали Буратинко, есениноведа и клюеведа. когда он, так же внезапно и импульсивно как пришёл, выбежал, схватив свою мятую «Аляску» («нну всё, ребята, спасибо за компанию, надо бежать!»), – Лёха принялся его пародировать, благо коньячное веселье надо было во что-то воплотить. пересел за стол, состроил лицо поуже, нахмурился и стал хватать бумажки рукописей и бегло просматривать их:
– К такой-то матери!.. Такххх, такхх. Так стихи не пишут! В-вечный Дима Чорный!
так разделывался редактор Буратинко с рукописями в присутствии Историка, благо что корзина стояла подле. зато на шкафах – точно таких же, как закупали школы в восьмидесятых, только частично уже без стеклянных дверец, – красовались подшитые, в пыльных картонках, архивы, причём вовсе не «Нашего Собутыльника», а газет, чуть ли не «Литгазеты»… надо сказать, что в корзину полетели уже мои «коллаборационистские» вирши, рифмованные. надо полагать, что так действительно было лучше. далее пародист Историк и вовсе раздухарился: зазвонил телефон и он, подождав, но как бы не снимая маски Буратинки, снял трубку и ответил благостным, рдеющим голосом Казинцева, заливаясь его же елейной улыбочкой:
– Аль-лё?
собеседник явно не понял юмора, тогда Историк заговорил ещё более убедительными комиссарскими интонациями Куняева-младшего, как бы очень усталого:
– Дахх, такххх… Ннет, ухожу на совещание, кхх такой-то мматери! Прривет!
моему восторгу не было предела, я долил коньяк в заросшие по граням чайными отложениями стаканы, но Историк и не думал униматься – пародирование всех деятелей «Нашего Собутыльника» было едва ли не самым вдохновенным в его работе. поняв уже, что ничего тут изменить к лучшему не удастся, притеснённый, почти на улицу выставленный в своём уголке, он стебался над каждой мимической чёрточкой тех, через чьи руки проходило немало талантов, а попадали они чаще всего – «к такой-то матери».
однажды, не найдя никого на месте в высоких кабинетах, к нам заглянула Вера Галактионова. милейшая, обаятельная светловолосая дама, сохранившая благодаря занятиям литературным свою сексуальность в немолодые годы – она, почувствовав, что мы атеисты, причём ироничные, пожаловалась на телефонного собеседника:
– Ну, о чём с ним говорить? Позвонил… Говорит, я понял, что душа это бесконечно малая точка… Точка… Грустно как-то, безысходно.
мы угостили, явно блиставшую прежде красотою среди счастливцев-ровесников, светловласую мастерицу прозы крепким чаем, и я вспомнил эпизод из здания Союза писателей на Комсомольском проспекте, в большом зале. тогда мы пересеклись там с коллегой Шаргуновым, всё хотели поговорить в коридоре (я спешил по газетным делам), но он с пиитетом остался «послушать Галактионову» – там же выступал Воронцов, в своих фирменных полусапожках, как у Историка, только с полиэтиленовой поддёвкой. переминаясь с ноги на ногу, очкарик кивал сам себе и потом клонил голову на бок – мол, неужели вам не ясно, сейчас всё расставлю по полкам. а позже там устроил празднование своего юбилея Чеширский Поп Казинцев – куда позвал в массовку, конечно же, и нас, и всех своих любимчиков из «молодёжного номера» 2005-го года. сперва наш поп произнёс пространную речь на сцене, которую завершил заклинанием пустоты, то есть взыванием ко власти – по поводу вымирания коренных русских:
– Так зачем же вы посылаете их в Чечню, когда знаете, что через год их и так будет катастрофически меньше?!
а потом подозвал к боковине, под портрет с осуждающим нас в своей шинели Твардовским сотоварищи, где ждали столы и, специально привезённый попом с Югов кальвадос. едкий, горелый привкус грушевой настойки повлиял
