Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
– Ладно, ладно! – устало кивнул Морис. – Все равно я совсем не о том хотел с тобой поговорить. Послушай, какого черта ты выкинул такой фортель с месье Дюран-Рюэлем?
Анри весело рассмеялся:
– А, так он тебе рассказал?
– Да, рассказал! И ему, между прочим, было совсем не до смеха!
– А что мне оставалось делать? – пожал плечами Анри, все еще усмехаясь. – Он изъявил желание прийти ко мне в студию и взглянуть на картины. Ну, я и сказал, чтобы приходил. Видел бы ты его физиономию, когда он переступил порог «Белого цветка» и девчонки начали с ним «работать». «Но, барышни, я пришел по делу… я женатый человек!»
– Но ты хоть понимаешь, что Дюран-Рюэль – самый крупный торговец живописью во всем Париже и что он может сделать для тебя?
– А что он может сделать?
– Только не прикидывайся дураком. Ты и сам это прекрасно знаешь. Да художники готовы валяться у него в ногах, а ты приглашаешь его в бордель! Боже мой, Анри, неужели тебя и в самом деле ничто не волнует?
– Ну, практически ничто. Хотя вообще-то я сожалею об этом дурацком эпизоде с Дюран-Рюэлем. Надеюсь, тот факт, что мы с тобой друзья, не повредит твоему бизнесу. Мне бы очень не хотелось, чтобы ты страдал из-за меня. Я просто хотел немного повеселить девчонок. Жизнь-то у них тяжелая и безрадостная. А теперь расскажи мне о выставке. Народу много ожидается? Как думаешь, удастся что-нибудь продать? Если хочешь, я быстренько сделаю несколько натюрмортов с цветами. Почему-то именно цветы раскупаются лучше всего.
– Не волнуйся, продажи будут. Кажется, люди начинают понимать, что ты можешь делать не только афиши. Я очень рассчитываю на Камондо. Если он что-нибудь купит, то можешь считать, что жизнь удалась. Он покупает лишь самое лучшее – Мане, Дега, Ренуара. И не какие-то жалкие крохи, а многие холсты. Ненавидит расставаться с деньгами, но за приглянувшееся полотно может дать очень хорошую цену. Говорят, что он собирается передать свою коллекцию Лувру… В чем дело? Ты даже не слушаешь. Тебя что, не волнует судьба твоей же собственной выставки?
– Ну, конечно, волнует, – равнодушно отозвался Анри. – Просто ужасно волнует.
– Врешь ты все. Тебе наплевать и на выставку, и на Камондо, и вообще на все. И не воображай, будто я не догадываюсь, зачем ты задумал устроить все это шоу.
– Ты ведь мой друг, да? A жизнь быстротечна – помнишь? И раз уж ты не позволяешь мне помочь твоему магазину в финансовом отношении, то самое малое, что я могу для тебя сделать, так это устроить здесь выставку своих картин. Жаль только, конечно, что они не слишком коммерческие. Тогда ты мог бы выручить за них больше денег. Ну, так как там насчет обеда?
Морис замялся.
– Ясно, – понимающе покачал головой Анри. – Ты пригласил на обед Рене и хочешь побыть с ней наедине. На твоем месте я поступил бы точно так же.
Он поднялся с кресла и встал у стола.
– Я очень рад, что ты наконец-то нашел себе девушку по сердцу, старик. Тем более такую красавицу! К тому же она влюблена в тебя просто до неприличия. Если вы все-таки соберетесь пожениться, то не забудь пригласить меня на крестины вашего первенца, я буду его крестным отцом. Что ж, Морис, спокойной ночи. Увидимся завтра.
В тот вечер за обедом Морис и его возлюбленная говорили об Анри.
– Неужели никто не может ему помочь? – вопрошала она.
– Боюсь, что нет. – Морис задумчиво стряхнул пепел с сигареты. – Он страдает, умирает от одиночества. Я хорошо знаю Анри. Просто поразительно, что человек с такой жаждой жизни, по сути, и не жил. Есть люди, которые жить не могут без любви, и он один из них. Все это время он еще на что-то надеялся, а примерно год назад или около того понял, что все напрасно. Это было крушение надежд. А вместе с тем пропало и желание жить. А как можно помочь такому человеку?
На следующий день состоялось открытие двойной выставки Анри. Вскоре после того, как часы пробили четыре, к магазину начали подъезжать первые экипажи. Критики прибыли чуть позже, стараясь не слишком лезть на глаза, но в то же время делая все, чтобы не остаться незамеченными. Повесив зонтики на руку, они прохаживались перед картинами вместе с толпами рядовых зрителей, время от времени подходя поближе, чтобы лучше рассмотреть холст, затем отступали на шаг назад, со знанием дела качая головой и делая какие-то пометки в своих каталогах. К половине шестого вечера в маленькой галерее собралось довольно много народу. Посетители смотрели картины, оглядывались по сторонами, отыскивая в толпе знакомые лица. Мужчины вытягивали шеи, стараясь разглядеть хоть что-нибудь из-за дамских шляпок. Морис, на котором по такому случаю были брюки в тонкую полоску и визитка, переходил от одной группки к другой, успевая лишь раскланяться с гостями, перекинуться с ними несколькими фразами и принести извинения от имени отсутствующего художника, которого сразил внезапный недуг.
Позднее в прибыл сам граф Иссак Камондо и вместе с ним был господин с военной выправкой в длинном пальто с меховым воротником. Едва они переступили порог, как по комнате эхом пробежал взволнованный шепот: «Вон тот высокий, это Милан, король Сербии… Ну, тот, который несколько лет назад отрекся от престола…»
– Лично мне приглянулась вот эта картина, – заметил Камондо, останавливаясь перед полотном, на котором была изображена женщина в клоунском наряде, застегивавшая корсет. – Но где подпись? Я не вижу подписи. – Близоруко щурясь, он принялся снова разглядывать картину. – Я не имею обыкновения покупать неподписанные произведения. Все картины в моей коллекции имеют авторскую подпись.
– Как это предусмотрительно с вашей стороны, господин граф! – улыбнулся стоявший рядом Морис. – Подпись поставлена в правом нижнем углу. Там же и дата. Полагаю, нет нужды лишний раз обращать ваше внимание на достоинства этой работы, уверенность композиции, совершенный цветовой…
– Сколько?
– Всего лишь шесть тысяч франков.
Любитель искусства болезненно поморщился:
– Шесть тысяч франков! Послушайте, ведь Лотрек все-таки еще слишком молод…
– Рафаэль тоже был молод, господин граф. Разумеется, в экспозиции имеются и менее дорогие работы. Но только вот эта
