говорили они. Ресторан наполнялся слушателями. Открывалось вино. Бассам вышел на улицу покурить. Рами рассказал про венгерского отца. Он чтил память павших каждый День памяти, но с проходящими годами стал все больше замечать манипуляцию этим временем, ностальгию, образовывающуюся индустрию. Скорбь. Страх. То, как прошлое сегодня сформировало настоящее. Каково испытывать бессилие перед этим. Рами налил еще один бокал вина. Темы менялись, противоречили друг другу, возвращались. Полеты над Освенцимом. Делегации в Берген-Бельзене. В чем разница между «помнить» о чем-то и «никогда не забывать». Ресторан кружился, как калейдоскоп: пересекалось так много граней. Он удивился, когда на следующее утро понял, что хорошо выспался. Он вышел на улицу и пошел за дворником, который посвистывал так, будто впервые вышел на работу. Утренний свет саднил и слепил желтизной. Он прошелся по Майну. Его поразила высота линии горизонта. Это была страна, подумал он, которая выталкивала себя наверх. Позднее тем же утром они провели первую встречу с адвокатской конторой в Инненштадте. Когда закончили говорить, в комнате воцарилась полная тишина. В ресторане на Гетештрассе их ждала журналистка. Ее глаза жадно и нежно блестели. Она разложила вопросы по полочкам, копала под острыми углами. Она хотела знать, что Бассам думал об арабском ответе во времена Второй мировой войны? Что Рами считает о второй палестинской интифаде? Не кажется ли им, что они нормализуют конфликт? Рами наклонился. «Каким образом горе нормализует конфликт?» – спросил он. Он чувствовал, как раскрывается: непостижимая свобода. Интервью наслаивались одно на другое. К вечеру вокруг них собралась толпа из двухсот человек. Рами мог услышать любой шорох в аудитории. По первому ряду украдкой передавали коробку с носовыми платками. Он чувствовал, как тело освобождается от напряжения. Они продолжали путешествовать на поездах по всей стране. Станции горели неоновыми огнями. Музыка раздавалась на платформах. Не развевалось никаких флагов. Вагоны были удобные. Они дремали друг у друга на плечах. По вечерам залы были заполнены до отказа. Рами рассказал, что он выходец из Освенцима. Слушатели присели на краешки стульев. Он видел, что в их глазах что-то промелькнуло. Возможно, он был для них головной болью, плохим напоминанием, он знал это, но потом они подошли к нему, чтобы поговорить, пожать руку, благодарили за потраченные усилия. Он все еще пытался найти трещину в этом фасаде: отстраненное отрицание, ненароком упущенное слово. Ничего. Они сели на самолет до Берлина, пошли к оставшейся части Стены. Прекратите преоккупацию, прошептал он Бассаму. Они бесшумно засмеялись. В центре «Шалом-Рольберг» Рами сказал аудитории, что все стены когда-нибудь рухнут, по-другому быть не может. Однако он не настолько наивен, чтобы не понимать, что будут построены новые. Это был мир стен. И все же его долг – пробить трещину в той, которая была самой заметной для него. Они поехали на юг в Лейпциг и прошли под аркой Бухенвальда. Рами он напоминал древние руины. Надпись на железном каркасе можно было прочитать только изнутри.
Jedem das Seine. Они вышли вместе. Каждому свое. На собраниях они уступали друг другу слово. Иногда это было похоже на комедийное шоу. Ты первый. Нет, ты первый. Они были Асси и Гури, Эбботт и Костелло. Однажды, под занавес встречи, Бассам дотронулся до локтя Рами, улыбнулся и сказал: разве евреи недостаточно настрадались? Их личная шутка. Журналист ничего не понял. Рами включил на телефоне ролик с израильского телевидения и показал ей отрывок из комедийного шоу «Хахамишиа Хакамерит». Рами и Бассам долгое время использовали этот клип, чтобы выпустить пар. Многие слова они знали наизусть.
На старт. Внимание! Все дело в бамбино на шестой дорожке. Давай, заканчивай свою работу. Сперва журналистка смотрела на это все с каменным лицом, а потом в конце позволила себе небольшой смешок смущения. Рами посмотрел его снова в поезде до Ганновера. Вольфганг, засмеялся он, убери голову с моего плеча, я достаточно настрадался.
119
Бассам получил записку от профессора теологии из Мюнхенского университета имени Людвига и Максимилиана: «По вашему образу я бы хотел прожить остаток отведенных мне дней».
118
МИЗАНСЦЕНА: Беговая дорожка в Штутгарте, Германия. Чемпионат мира 1995 года. Немецкий ОРГАНИЗАТОР ИГР вот-вот спустит курок стартового пистолета на стометровом беге с барьерами.
ОРГАНИЗАТОР ИГР
На старт. Внимание!
Рядом со стартовыми колодками выстроились несколько высоких, хорошо сложенных бегунов со всего мира, рядом с коротким худым ИЗРАИЛЬСКИМ АТЛЕТОМ. Забег вот-вот должен начаться, и к дорожкам подходят два АППАРАТЧИКА, раздвигая препятствия, чтобы добраться до ОРГАНИЗАТОРА ИГР.
АППАРАТЧИК ОДИН/ДВА
Простите, простите, минутку внимания! Добрый день и добрый вечер. Мы от израильской делегации, и мы хотели бы попросить вас об услуге. Смотрите, буду с вами честен, все дело в бамбино на шестой дорожке. Самый маленький. Он, как бы это сказать, не очень быстрый. Даже медленный. Очень. Но очень талантливый. Очень. И мы хотели попросить вас об услуге. Ничего серьезного. Просто дайте ему пять или шесть метров форы.
Организатор игр в смятении поворачивается за помощью и зовет своего друга Вольфганга, но никто не отвечает.
АППАРАТЧИК ОДИН
Ну, что скажете? Только шесть метров! Он все равно последним придет! Мы просто хотим, чтобы было не так стыдно! У него мама на трибуне сидит, знаете ли.
Израильский атлет на стартовой линии приставляет палец к губам, прося их замолчать.
АППАРАТЧИК ОДИН
Посмотрите вон туда, вон его мать. Очень храбрая женщина.
Немецкий организатор игр осторожно машет стартовым пистолетом в ту сторону, куда указывал аппаратчик. Мать атлета нигде не видно.
АППАРАТЧИК ОДИН
После всего, что ей досталось пережить – она вернулась сюда, чтобы увидеть, как будет бежать ее сын! Это разбивает нам сердце!!!
ОРГАНИЗАТОР ИГР
Вольфганг?
АППАРАТЧИК ОДИН/ДВА
Вы только посмотрите на них, они же все на стероидах. Только он на куриных ножках, как на палочках от мороженого. А что нам всего-то нужно? Просто чуть-чуть помочь, чтобы… чтобы… облегчить историческую несправедливость. Что говоришь? Восемь метров?
Организатор игр снова зовет Вольфганга, но ответа нет.
АППАРАТЧИК ДВА
У вас, язычников, каменное сердце. Вам нравится нас унижать.
АППАРАТЧИК ОДИН
Успокойся, Фельдермаус.
АППАРАТЧИК ДВА
Это мне-то успокаиваться? Собака должна успокоиться. И как тебе не стыдно? Тебе должно быть стыдно. Ты разве не смотрел «Список Шиндлера»? Все телеэкраны мира направлены на нас. Тебе плевать! Разве еврейский народ недостаточно настрадался? Разве еврейский народ недостаточно настрадался?!!!
АППАРАТЧИК ОДИН
Успокойся, Фельдермаус, не трать на них времени.
АППАРАТЧИК ДВА
Мы что, у вас медаль попросили? Победы? Мы всего-то девять метров попросили. Почему ему так нравится нас унижать?
Он схватил стартовый пистолет организатора игр и приставил его к своей шее.
АППАРАТЧИК
