Песня первой любви - Евгений Анатольевич Попов
— Рано утром встал я спозаранку, а на часах уж семь часов утра, — бормотал он.
А на широченных мраморных ступенях дети поселка играли «в классы». В поселке чрезвычайно много детей. Их воспитывают. Дети любят играть «в классы» на мраморных ступенях ДК!
Расчертили и играют. Мальчики и девочки.
Один мальчик смошенничал. У него камушек, который он пинал, попал через меловую черту в надпись «Огонь», а он камушек подвинул свободной ногой. Которые дети заметили, так те сразу закричали: «Огонь! Огонь! Сгорел! Сгорел!»
Мальчик важно отвечал.
— Нет, — отвечал мальчик. — Я не сгорел.
Тогда дети закричали:
— А, хлюздишь! Хлюздишь! Ты — хлюзда-мнузда!
«Хлюзда-мнузда» не вынес оскорбления и вышел из игры. Тут случилась какая-то неизвестная женщина. Она тревожно спросила этого ребенка, вышедшего из игры:
— Сережа, а где наша Лена?
— Сколько раз отвечать, что заходил Павел, и они уехали на мотоцикле! — заорал мальчик Сережа.
— Ага. Ну, играй, играй. Ох, беда, беда… Опять этот Павел…, — сказала неизвестная женщина и тихо ушла.
А Сережа был в резиновых сапожках, в свалявшемся шерстяном костюмчике и нейлоновой курточке. Вышедши из игры, он тотчас подозвал какую-то собаку из свободных и стал ее дразнить, пинать сапогом в морду. Собака зарычала и ухватила озорника за штаны. Но она любила его, и он ее тоже, и они упали на мраморные ступени и стали по ним кататься, создавая безобразие. Потом собака надоела мальчику, он крепко пнул ее напоследок и стал проситься обратно «в классы».
Старшие — «вывод собак». Младшие — «в классы». А что же делают самые маленькие?
А самые маленькие еще ничего не понимали ни в классах, ни в собаках, ни в фильме «Девушка без адреса». Они либо смирно лежали в колясках, либо нетвердо стояли на земле, поддерживаемые мамашами. И с вежливой улыбкой смотрели на чуждый для них социум.
Я вот тоже: смотрел, смотрел и, заскучав, очень ждал скорейшего начала киносеанса. Для развлечения я разглядывал у людей пальто, желая, если вы помните, купить себе подобное аналогичное, но за дешевую цену. Всякие я видел пальто, и некоторые мне даже настолько нравились, что я согласился бы купить их за указанную цену. Но не об этом я! Не об этом! Я не об этом, я о себе, летающей тарелке и коммунизме.
6
Потому что тут вдруг я увидел ИХ. И заныло, и я сразу полюбил ИХ горькой, но, конечно же, безответной любовью, хотя сразу догадался, что это АГЕНТЫ ВЛИЯНИЯ. Они выделялись. Он по виду — здоровенный мужик в кепке. Заполярный лось. Она — маленькая, в широких брюках по моде, в каком-то зеленом плащике таком.
Это я их выделил, а так они совершенно ничем не отличались от остальных. Я специально смотрел, не выделяет ли их еще кто-нибудь, кроме меня, но нет — все спокойно приняли их появление, их проход через собачников, через детей с играми, через меня. К кассам ДК.
Я поплелся за ними. Они были, якобы, тоже равнодушны. Они, якобы, не замечали меня. Они тихо переговаривались.
«Он как будто прикидывается, что из МАТЕРЫХ, что ли? — приглядывался я. — Здоровенный мужик. Заполярный лось. Или волк. А она — или дочь его, или юная жена. Прикидываются, что они и есть та самая наша СОЛЬ ЗЕМЛИ, о которой пишут в советских газетах? Та самая ПОЧВА, о которой говорил Хомяков».
Они подошли к кассам ДК. А я за ними. Куда я денусь? Я их полюбил. Я ловил каждое слово их нарочитого, направленного явно на меня разговора.
— Ты хочешь кино смотреть? — спросил он.
— Эту-то глупость, — сказала она.
— Может, посмотрим? — спросил он.
— Смотри, как хочешь, — ответила она.
— Мне тоже без разницы.
— Да? Хотя там, говорят, комический артист Эраст Гарин играет, ужасный, говорят, хохмач.
— Тогда давай я билеты на самое позднее возьму на всякий случай, — предложил он.
— Бери.
И он пошел, а она занялась своей сумочкой. Она, якобы, не смотрела по сторонам. Она, якобы, не замечала меня. Я подпирал колонну.
Возвратился «лось» он же «волк». Уже с билетами.
— Ну, пошли, — сказал он.
— Идем, — сказала она.
А я за ними. Осторожно, медленно. Я гуляю якобы.
— У, какие собачки! — сказала она.
— Собачки! — сказал он.
— Собачки, — сказала она. — Миленькие какие!
Двинулись. Я за ними. Повторяю, напоминаю: я не понимаю, почему. Почему, например, именно они стали объектами моей любви? Почему это выпало именно мне? Чем я заслужил такое их доверие? Еще раз терпеливо объясняю неверующим: в дурдоме я не сидел и сидеть не собираюсь.
Двинулись. Раскланивались со своими знакомыми. Останавливались поболтать. Речи их были по-прежнему пусты, бессодержательны, но как же я любил их обоих.
Встали около «Северянки». Он — «лось», «волк». Он, наверное, весь лысый под кепкой, а уж зубы-то точно металлические. Как у всех местных. У нее — волосы распущены до плеч. Как у всех местных.
— Пошли, что ли, к твоей Ольге зайдем, — сказал он.
— Ну, идем. Песенки новенькие послушаем, Высоцкого, — сказала она.
И они исчезли.
Они вошли в подъезд. В ту самую дверь, которая вела к той самой квартире, в которой находилось то самое окно, из которого доносились давеча звуки той самой песни «Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз», окно, из которого высовывалась тогда та самая напугавшая меня зеленая физиономия инопланетянина в усах.
Исчезли. Их поглотила дверь. А я глянул на часы. Мать честная! Да я ведь в кино опоздал! Без киножурнала-то ладно. Без киножурнала я переживу, хотя и это неприятно. Я привык, я люблю советский киножурнал «Новости дня». Без киножурнала я переживу, но смотреть кино без начала всё равно, что смотреть его без конца. БЕЗ КОНЦА во всех смыслах этих двух моих ПОСЛЕДНИХ (тоже во всех смыслах) слов на Земле.
Да, последних. Ибо я вдруг отчетливо понял, что для меня они сейчас исчезнут навсегда, потому что коммунизм — это дело добровольное. Я — реалист. Я описываю только то, что вижу, чувствую. Я вдруг отчетливо понял, что могу стоять здесь, около подъезда, хоть всю жизнь, но эти существа никогда САМИ не возьмут меня с собой, потому что я никогда не смогу объяснить им, что люблю их, нуждаюсь в них. Или — или. Я никогда не смогу заговорить с ними, потому что мне с ними не о чем говорить. Мне скорей с начальницей и начальником есть больше о чем говорить, чем с ними. Они уходят
