Федор Сологуб - Том 5. Литургия мне
И странная тоска объемлет ее и сменяется равнодушною скукою. Кажется ей, что она уже нескончаемо долго сидит на своем превысоком троне. Она оглядывает себя, — на ней белое, тяжелое платье из шумящего глазета, и на плечах ее тяжелая багряная порфира, — красный бархат и белый мех. На ее ногах — лиловые башмаки. Голову давит что-то тяжелое, — Сусанна догадывается, что на ней корона.
— Дайте мне зеркало, — говорит она тихо.
Но как бы тихо ни говорила царица, слова ее услышат. Две прекрасные девушки в вишнево-алых одеждах, с маками в черных волосах, держат перед нею зеркало, и блестит золотая рама. А из-за стекла смотрит на Сусанну бледное, гордое лицо с гневно горящими глазами. Низко на лоб надвинута соболья шапка, и на ней многоцветно сияющая корона, золотая, с самоцветными камнями, похожая на митру старого епископа.
Какая тяжелая! И как блестит! Глазам больно.
И шепчет Сусанна:
— Не надо. Уберите.
Уносят зеркало. И опять ждет чего-то Сусанна.
Что же ей делать? Что делают державные царицы на своих превысоких тронах?
Вот подходят к ней вельможи в раззолоченных одеждах и говорят ей что-то. Слова их сливаются в смутный гул.
И говорит кто-то льстивый, низко перед нею склоняясь:
— Георгия сделать генералом.
Сусанна улыбается. Георгий, который ловит рыбу в море?
— Ну что же, — говорит она, — пусть Георгий будет генералом.
А это что блестит на столе направо? Золотые монеты. Кто-то, похожий на хозяина прачечной, говорит:
— Эти деньги не отдать ли нищим, слепым, хромым, убогим?
— Отдай, — говорит Сусанна.
Слышен визг нищих где-то внизу. Летят вниз золотые монеты. Вельможа, похожий на хозяина прачечной, бросит горсть народу, а другую горсть сунет в свой карман.
Сусанна хочет сказать что-то и не может. Она смотрит в другую сторону и видит на столе длинный, широкий, острый нож.
— Это что?
— Это меч, — говорит ей грозный судья, — казнит злодея.
У грозного судьи страшное лицо, и в руке его бумага. Он подает Сусанне бумагу и говорит низким басом, как дьякон, говорящий эктению:
— Смертный приговор злодею. Подпиши, царица.
И видит Сусанна злодея. Бледный мальчишка в лохмотьях, похожий на воришку, которого недавно поймали на рынке и били. Он смотрит на Сусанну, и глаза его молят и плачут.
Чьи-то ледяные руки под багряницею обшаривают Сусаннины плечи.
— Это — злодей? — спрашивает она.
— Злодей, — страшным голосом отвечает судья.
— И его казнят?
— Голову с плеч.
И уже палач в красной одежде подходит, а злодей падает на колени, дрожит и воет.
Чей опаляющий огонь льется на Сусанну и откуда? Не золото ли ее короны растопилось? Не самоцветные ли каменья текут по телу яркими пламенами?
Вскакивает Сусанна, вопит неистовым голосом:
— Не хочу быть царицею.
И бросается вниз. Как волна плеснула, — раздалась толпа. Как стекло разбилось, — зазвенели смех и плач.
«Где же я?»
Открыла глаза Сусанна и увидела себя на больничной койке.
IVВсе вокруг бело, тихо, чисто. Сусанна лежит на спине и смотрит на высокий, белый потолок. Потом опускает глаза, видит ряд кроватей, слышит тихий говор. От дверей идет кто-то высокий и смуглый, — Георгий!
Сусанна улыбается и говорит тихонько:
— Ну что, пришел? Думаешь, генералом сделаю?
Звенит ложка о стекло, — девушка в белом балахоне приподнимает Сусанну, поддерживая под подушками голову ее, и вливает ей в рот сладковато-горькое лекарство.
Сусанна морщится и говорит:
— Спасибо, сестрица.
Георгий садится на табурет у ее ног, улыбается ей так, что Сусанне вдруг становится радостно, и говорит, подмигивая девушке в белом балахоне:
— Что ж, Сусанна, хочешь быть царицею?
Сестра милосердия наставительно говорит ему:
— А вы ее поменьше спрашивайте, да и сами поменьше говорите.
Сусанна улыбается Георгию и говорит девушке:
— Ничего, сестрица.
И потом милому:
— Ну, что пристал! Побыла я в царицах, будет с меня, больше не хочу.
— Что так?
— А то. Думаешь, легко быть царицею мира?
— А разве трудно? Пей, ешь, веселись.
— Глупый, ничего не знаешь.
Помолчали. Георгий подвинул табурет поближе, пригнулся к Сусанне, спрашивает:
— А моею царицею хочешь быть?
Сусанне сладко-сладко, — и больно-больно. Она закрыла глаза. Слезинка на щеке блеснула и тихо покатилась мимо края нежно улыбнувшихся губ.
Тихо-тихо сказала Сусанна:
— Царицей себе меня ставишь, а держать будешь рабою. Пожалуй, уж и плетку на меня припас.
Георгий вспоминает, как рыжий англичанин здоровался с женою консула. Смуглый красавец берет Сусаннину правую руку в застегнутом у ладони на две пуговки белом тонко-полотняном рукаве и нежно целует эту большую, теперь бледную, но еще с красноватыми, не успевшими отойти от работы пальцами. Говорит:
— На руках носить буду.
Сусанна слушает и улыбается. На душе ее рай, а в сердце поет яркоперая птичка.
Но Сусанна еще слаба. Она закрывает глаза. В ее ушах шум. Ей снится, что это шумит, по камням мутно-белою прядая пеною, горная речка. Там, где она разлилась пошире, от порожка до порожка, можно перейти на ту сторону. Георгий берет Сусанну на руки и входит с нею в воду.
— А на том берегу что? — спрашивает его Сусанна.
— Увидишь, — отвечает он.
Голос его звучит бодро, — голос сильного мужа. Вода мчится быстро и бьется о его сильные нагие ноги. Сусанна знает, что не одолеет его волна, что он выйдет с нею на берег. Но ей все-таки страшно, и тихо-тихо спрашивает она, к его уху наклоняясь:
— Что там, жизнь или смерть?
— Узнаешь, — отвечает он, нежный и суровый, милый друг. Улыбается Сусанна и засыпает крепко. Девушка в белом балахоне говорит Георгию:
— Пусть спит. Еще слаба. Завтра придете, больше поговорите.
Солнышко
Молодая мать работала усердно и радостно и улыбалась. Четким почерком покрывались листы бумаги. Поджидала сына. Вот сейчас придет из гимназии светлый отрок, солнечный ее сын, Богом ей данный, зачатый в минуту великого счастья, упоения и восторга.
Они только двое. Она ушла от мужа года два тому назад. Почему, он понять не мог. Расспрашивал обстоятельно, прежде чем отпустить, — точный, внимательный был чиновник.
— Разлюбила меня? — спрашивал он.
Она пожимала плечьми, улыбалась.
— Не знаю, — говорила спокойным, чуть не скучающим голосом, — уж и любила ли когда-нибудь.
— Полюбила другого?
— Нет, никого у меня нет.
Он взволнованно ходил по комнате. Хотел сделать жене патетическую сцену, но сцены не выходило. И чувствовал в глубине души, что ему все равно, но что это ужасно неприлично.
— Ты подумала, что будут говорить?
— Подумала, — кротко отвечала она. — Да что думать, я твердо решилась.
Ходил, пожимал плечьми. Соображал что-то о деньгах.
— Если у тебя никого нет, то я не понимаю, чем ты будешь жить. Я не могу жить на два дома.
— Буду работать. Не беспокойся, ничего зазорного не сделаю, твоего имени срамить не стану. Займусь работою вполне приличною. Я для этого достаточно знаю.
И ушла от мужа, взяла и сына с собою. Сына, конечно, ни за что бы мужу не оставила, ведь из-за сына и от мужа ушла.
Что больше вырастал мальчик, то яснее становилось для нее, да и для посторонних, их разительное несходство. Матери даже больно было видеть своего сына, ясное свое солнышко, рядом с этим чужим, холодным, ровным человеком. Ее солнышко, и этот начальник отделения!
И вот теперь они одни.
Мать посмотрела на свои маленькие часики, — скоро придет ее солнышко, — вложила лист рукописи в английский лексикон и подошла к камину подбросить дров.
Пылали сухие поленья, тая и распадаясь на яркие уголья. Знойною теплотою веяло от широкого устья камина. Не зажигая лампы, она сидела в качалке, грея бледные руки, успокоенные на коленях. И размечталась, опять унеслась мечтою к далекому, к невозвратному, к тому единственному, благостному мигу. Единственная, сладостная встреча!
И не знала она, что это было, любовь или внезапное вдохновение, наитие силы, движущей мирами и сердцами. Был ясный день, и волны морские торжественно и звучно бились о пустынный берег. В прибрежной роще они были вдвоем, она и он, неведомый, первый раз увиденный и сразу взявший ее душу и поднявший ее выше звезд. Забылся мир, померкло солнце, и голос волн казался непостижимо далеким, — и только его слова, его дивная речь о том, о чем ни от кого другого она не слышала. Глубокие, быть может соблазнительные, слова о человеке.
К вечеру, прощаясь с нею, сказал ей неведомый возлюбленный:
— Я уйду от тебя навсегда, и ты меня больше не увидишь.
— Кто же ты? — спросила она.
