Аркадий Белинков - Сдача и гибель советского интеллигента, Юрий Олеша
(Сохранилось одно историческое свидетельство, которое я приведу.)
Лучший знаток жизни и творчества Юрия Олеши Л. Славин, исследуя эти вопросы, в известной мере приближается к сходным с моими выводам:
"Он жаждал шума вокруг себя, чтоб на него указывали пальцем на улице, как на Толстого: "Вот Олеша!"
Его обошли орденом. Он страдал"1.
1 Лев Славин. Портреты и записки. М., 1965, с. 14.
Он страдал. И как всякий человек сложной душевной организации, он страдал, конечно, не только из-за того, что в общем так никогда и не стал Львом Толстым, и из-за того, что у него буквально из рук вырвали орден "Знак почета". Он не был до конца счастлив, счастлив спокойно, уверенно и твердо. Все было хорошо, а жил он, как человек, которого ранили и в теле которого застрял осколок: иногда ночью, во время бессонницы, когда лишь свет звезды падает на воспоми-нания и никто не слышит тебя, и мрак прячет краску стыда, тогда сердце, которое днем на заседаниях Литфонда и в периоды других видов общественной деятельности бьется размеренно и ритмично, начинает кровоточить.
Люди с неосознанным уважением относятся к ночи. Ночью говорят тише и слышат лучше. Ночью расстреливают людей.
Как хорошо, что Юрий Олеша был здоровым, крепким человеком и любил поесть и поспать.
Днем же человеку всегда некогда, и обычно его мало занимают мысли об осколке. Юрий Олеша предпочитал мраку ночи свет дня. Он любил лето, солнце, зеленую добрую землю, летящих стрекоз, строящиеся здания, веселые лица и успехи на хозяйственном и культурном фронте. Он был осторожен, умен и завистлив.
Он думал не об осколке. Он думал, что необходимо быть несчастным, потому что без этого человек не может быть великим писателем. Но Юрий Олеша не был несчастным человеком. Он был человеком с плохим настроением. Он был осторожен, умен и тщеславен.
Итак, за двадцать шесть лет - от "Строгого юноши" до своей смерти Юрий Олеша еще сто шестьдесят два раза публиковал свои произведения.
Будучи уже немолодым человеком, он, со всей серьезностью, всмотрелся в пройденный им творческий путь. Он увидел, что теперь может, наконец, изжить свою интеллигентность, поторопиться с перестройкой и взяться, хоть и с большим опозданием, но с огромным зарядом энергии за творческую работу. Результаты не замедлили сказаться: именно в эти годы и было создано громадное, с трудом подлежащее учету, количество произведений, сразу же превратив-ших Юрия Олешу из сомнительного покачивающегося попутчика в одного из наиболее ярких и характерных представителей советской литературы эпохи расцвета.
Всего этого он достиг только тогда, когда твердо встал на горло собственной песне и двадцать пять лет, не сходя, простоял в такой позе, создавая высокохудожественные и понятные народу произведения. Но слишком поздно он сообразил, что нужно бросить это интеллигентное манерничанье, это "у меня, знаете ли, свое мнение" и пр. Слишком поздно... Слишком поздно он всем своим чутким, отзывчивым и ранимым сердцем понял, что надо создавать подлинно художественные ценности. Он хорошо себя знал. Уж он-то знал цену всем этим принципам, убеждениям, сомнениям, побуждениям и почем нынче торгуют. Он все знал. Обо всех. И о самом себе. О себе самом особенно хорошо:
"...я был не воин, не мужчина, трус, мыслитель, добряк, старик, дерьмо..."1
1 Юрий Олеша. Ни дня без строчки. Из записных книжек. М., 1965, с. 30.
Человек с таким характером и с такой судьбой стал флагом отечественного благородства, страстотерпчества и моральной вершиной. Все, кто слишком много наврал и по постановлению июньского (1957 г.) пленума ЦК неожиданно почувствовал угрызения совести, берут в руки его томик и через некоторое время чувствуют себя очистившимися.
Человеку с таким характером было, конечно, нелегко в наш динамический и насыщенный продуктами ядерного распада век.
А страдания и переживания? Постойте, постойте, ведь всем известно, что у Юрия Олеши были страдания и переживания. Где муки и поиски, где страстная жажда гармонии? Бессонные ночи, горькие дни? Безнадежность, усталость, сжигающие раздумья, обжигающее отчаяние, горечь и скорбь, желание забыться, зарыться в подушку, опьянеть, чтобы не думать, не знать, не видеть? Где же все это? Где? Во вступительных статьях Виктора Шкловского к двум публикациям "Ни дня без строчки", в книге Льва Славина "Портреты и записки", в предисловии В. Перцова к "Избранным сочинениям", в предисловии Б. Галанова к "Повестям и рассказам", в книге И. Рахтанова "Рассказы по памяти", в статье В. Огнева, воспоминаниях писателей, в разговорах приятелей, в высоком артистизме натуры, в искусстве перевоплощения.
Решающее отличие произведений, написанных в "годы молчания", от произведений, написанных во второй половине 20-х годов, в том, что произошло благотворное возвращение к традиции "Гудка", к художественной практике Зубила. И в этом смысле Виктор Шкловский был прав, говоря, что неудачи писателя связаны с тем, что "он перестал быть "Зубилом", потому что вокруг него не было друзей рабкоров"1 (а может быть, было бы еще лучше приставить к нему кого из напостовцев, и тогда он стал бы премного одаренней содержанием). Удачи же Юрия Олеши безусловно вызваны тем, что "он вернулся с новым опытом в газету и начал собирать новые кирпичи для того, чтобы построить здание, достойное времени"2.
1 Виктор Шкловский. Об авторе и его книге. Предисловие к "Ни дня без строки" Ю. Олеши. - "Октябрь", 1961, № 7, с. 148.
2 Там же.
Широкое идеологическое возрождение "Гудка" было абсолютно органичным и вызвало серьезный резонанс во всем сложном сооружении, которое в бытовой, ненаучной речи именуется просто "писатель". Это возрождение немедленно стимулировало повторение приема эпохи "Гудка": снова одним из капитальных способов изображения становится противопоставление, контраст, антитеза. И снова писателю это удается прекрасно. Внимательно вглядываясь в возрожденный и усовершенствованный прием, поражаешься искусству художника, сумевшего так наивно, поэтично и естественно перепутать седые усы выжившего из ума старика с развевающи-мися хвостами пионерского галстука. Здесь органически совместились огромный жизненный опыт пожилого писателя и его литературной эпохи с очарованием юного литкружковца.
Искусство контраста развело в противоположные стороны героев, намерения, стилистические ряды, авторские симпатии. С большим или меньшим преобладанием прием присутствовал и в газетном фельетоне, и в романах, и в "Списке благодеяний" , и позднее в публицистике Юрия Олеши. И это искусство было лучшим или худшим, но всегда находящимся в прямой и ненарушаемой зависимости от того, куда в этот момент дула вся литература, чего она требовала от писателя и сколько писатель ей уступал.
И в этом смысле наиболее замечательным является программное произведение Юрия Олеши "Наша Родина - Российская Социалистическая республика".
Что же так важно и значительно в этом произведении?
Чувство гордости за Российскую Социалистическую республику.
Безоговорочное растворение автора в коллективе.
Безупречное единство формы и содержания.
Сложная простота зрелого классического искусства.
Патриотический порыв.
"Необъятные размеры. Неисчислимые богатства. Самая большая республика Советского Союза"1.
"Природа ее разнообразна и прекрасна".
"Сосны, кедры, степи, Волга, горы Урала, тайга"2.
1 Юрий Олеша. Наша Родина - Российская Социалистическая республика. "Тридцать дней". 1938, № 4.
2 См. об этом более подробно: История СССР. Краткий курс. Учебник для 3 и 4 класса. Под ред. проф. А. В. Шестикова. М., 1938.с. 7-8.
"РСФСР - с ее величественной Москвой."
И снова - как бы спокойная панорама, могучие крылья полета, покачивающееся пространство...
"Железный Ленинград... юный Комсомольск... Город, где родился Ленин, город, где родился Горький, город, носящий имя Сталина".
Если говорить о чисто литературном значении введения этого сложного при кажущейся простоте приема перечисления, то можно сказать, что Юрий Олеша стоял у истока традиции художественных явлений, сыгравших решающую роль в судьбах советской культуры и роста благосостояния трудящихся. Я имею в виду один из наиболее тщательно разработанных приемов советской классики: повышенное количество географической номенклатуры на единицу текста. Высшим выражением этого приема является классическое произведение В. И. Лебедева-Кумача "Песня о Родине" (со стихами "От Москвы до самых до окраин, С южных гор до северных морей"), несомненно, оказавшее влияние (как и все творчество этого удивительного поэта) на формирование художественной системы Юрия Олеши последнего двадцатипятилетия его литературной жизни.
Дальше происходит разрушительный перелом текста. Здесь следовало бы, конечно, говорить об эмфазе, экстатическом выбросе, взрыве.
"Великая Октябрьская Социалистическая революция подняла к свободной творческой жизни ранее угнетенные национальности. И в этом подъеме большую роль сыграл русский народ. В социалистическом содружестве народов - русский народ старший среди равных..."
