Аркадий Белинков - Сдача и гибель советского интеллигента, Юрий Олеша

Белинков Аркадий Викторович

Сдача и гибель советского интеллигента, Юрий Олеша

Аркадий Викторович Белинков

(1921-1970).

СДАЧА И ГИБЕЛЬ СОВЕТСКОГО ИНТЕЛЛИГЕНТА.

ЮРИЙ ОЛЕША.

СОДЕРЖАНИЕ

Я пришел домой...

Образ мира

Первая книга о Толстяках

Поэт и Толстяк

Цветок, садовник, узник и каменщик

Проглоченная флейта

"Собирайте металлолом!"

Смерть поэта

Я ПРИШЕЛ ДОМОЙ...

Я пришел домой и увидел на двери нашей комнаты приколотую записку. Вот что там было написано:

"Аркадий. Я опять ничего не успела. Сходи, пожалуйста, в магазин, купи: хлеба полкило, если есть - обдирный, макароны одну пачку, мыло хоз. один кус., соль одна пачка. Я работала целый день и опять ничего не успела. На тумбочке 80 к. Должна быть сдача. Пожалуйста, не потеряй. Целую, Наташа. Извини, что отрываю тебя, но ведь надо же как-то жить. Обязательно возьми авоську. Целую, Наташа".

Я взял авоську, восемьдесят копеек и пошел в магазин.

Через час я вернулся и увидел на двери приколотую записку. Я внимательно прочитал ее. Там было написано:

"Дорогой Аркадий!

Был у вас, к сожалению, не застал. Жаль. Приехал без звонка. Давно хотелось поговорить. Все время думаю о том, что есть что-то неправильное, ошибочное в том, как мы живем, как пишем. Вы понимаете, наша жизнь полна трудностей, забот, волнений, даже радостей (впрочем, не будем преувеличивать), одним словом, всего, что бывает во всякой жизни, а мы, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться, садимся за письменный стол и пишем что-то, никакого отношения к тому, чем живем, не имеющее. Я не раз думал об этом. Это, очевидно, не только наша беда, это какой-то закон, который редко кто может преодолеть. Я всегда в таких случаях вспоминаю Свифта. Жил человек среди других людей, которые, как все люди, были заняты ежедневными заботами, суетой, важнейшими политическими событиями, но когда они садились за стол, то сразу же обо всем этом забывали и начинали писать "Похищение локона" и всю эту кто сентиментальную, кто классичес-кую дребедень. Им даже в голову не приходило, что нужно писать о том, чем живут другие люди, чем, наконец, они сами живут. Эта жизнь не имела отношения к литературе. Считалось, что литература это просто похищение локона или про Муция Сцеволу. А вот Свифт думал не так. Он ел, пил, читал газеты, как и они, ходил на заседания парламента, он писал о том, что видел, что слышал, чем жил сам и чем жили другие. Так написан "Гулливер". Это вот и было важно. Это, а не про Муция Сцеволу, выражающего категорию твердости, оказалось важным через 200 лет.

Ваша беда (да и не только Ваша, все мы хороши) в том, что Вы мучаетесь, страдаете, радуетесь, читаете газеты, размышляете о политике, о жизни, а потом садитесь за стол и пишете об истории и так (я это подчеркиваю, именно в этом смысл), что все написанное не имеет, простите меня, ну, никакого отношения ко всему тому, что так важно. Вы не представляете, как все это меня бесит. Ладно, встретимся, поговорим более подробно. Лена чувствует себя неважно. Сусанке в школе глаз подбили. Звоните. Ваш Андрей".

Я медленно вытащил из авоськи полкило хлеба, коробку макарон, кусок хозяйственного мыла и пачку соли, положил на тумбочку двенадцать копеек сдачи и сел за письменный стол.

- Книги Юрия Олеши, - писал я, - точны, как маленькие макеты нашей истории...

- Но ведь надо же как-то жить, писать... - думал я. - Что же сделал Свифт?

Я медленно кружил по комнате, водя пальцем по книжным полкам.

- Что же самое главное в человеке? - размышлял я. - Внутреннее сопротивление. - Я нарисовал на стекле сигму... Одну, другую... (символ). Сигма - водил я по стеклу пальцем, - сигма, сопротивление... Но все это не так просто... Конечно, сигма важнее всего. Но ведь сигма есть предмет воздействия. А сама по себе... Тогда я начал понимать, в чем дело. Я тяжело вздохнул и сел за письменный стол.

- Р, - написал я, - Р индекс р прямо пропорционально q и обратно пропорционально...

Теперь это все приобрело такой вид:

(...)* - сложная формула (прим. OCRщика)

- Беляев, - написал я, - Н.М. Сопротивление материалов. Издание четырнадцатое. М., Издательство "Наука", 1965, стр. 732, фиг. 615. (Аппроксимация графика). Ну что же, - думал я, - конечно, сигма это только объект воздействия. Но ведь она оказывает сопротивление. Самое главное это взаимоотношения сигмы с миром, - размышлял я, - взаимоотношения сигмы с миром...

Книги Юрия Олеши точны, как маленькие макеты нашей истории.

Медленно и необыкновенно поворачивается на оси десятилетие в книгах Юрия Олеши.

Как десять окон, распахивается время в его книгах.

Удивителен и непривычен мир, встающий с этих разноцветных страниц.

Разочарование в некоторых более поздних произведениях заставило посмотреть, что делали писатели, четверть века не привлекавшие к себе особенного внимания.

Сложившиеся представления о прошлом пересматриваются лишь тогда, когда становится ясным, что было ложным представление о настоящем.

Пересмотренные представления воскрешают искусство, с которым, казалось, покончено навсегда.

Каждая эпоха сосредоточенно и настороженно вглядывается в сделанное до нее, и с особенной внимательностью относится к мнению эпохи-предшественницы.

Эпоха-предшественница выражала свое мнение чрезвычайно авторитетно, но, может быть, слишком громким голосом.

Холодно и величаво поблескивали гранитные изваяния Гуманизма, Добра, Человечности и Заботы о Детях.

По тому, какое забытое или запретное искусство вспоминает новая эпоха, можно понять, что она ищет, какое искусство она хочет, какое искусство ей нужно.

Эпоха Возрождения открыла античный мрамор не потому, что ее терзала археологическая любознательность, но потому, что отвергала средневековое искусство и средневековую концеп-цию. У эпохи были серьезные намерения. Прошлое ей не нравилось, и возвращаться к нему она не собиралась.

Новая эпоха всегда начинает с неодобрения памятников своей предшественницы и, где может, старается их заменить. Эпоха-предшественница полагала, что вместо обелиска Свободы, некогда возвышавшегося на площади нашей столицы, лучше воздвигнуть монумент феодалу на лошади.

(Новая эпоха в первые дни считает возможным в некоторых случаях проверить, правильно ли все то, что было сказано предшественницей.

В некоторых случаях выясняется, что не все сказанное было правильно.

В связи с этим иногда даже возникают смелые проекты внесения некоторых памятников эпохи-предшественницы. Таким образом, быть может, мы доживем и до того дня, когда завершится обещанное нам низвержение еще одного феодального деспота и его жеребцов.

Кроме проектов снесения монументов, есть еще обещанные нам проекты возведения новых: жертвам палачества феодального деспота и его лошадей.)

Исторические явления, с которыми, казалось, покончено навсегда, не успевшие завершить свое поприще и умереть естественной смертью, ждут благоприятных обстоятельств, чтобы явиться и закончить начатое ими дело.

20-е годы не сделали того, что могли и что должны были сделать. Их победили и, победив, долгое время не сомневались, что все сделали правильно. Потом пришла эпоха-наследница, и в первые несколько дней вспыхнули страстные споры - хорошо ли это. Вопрос остается открытым.

Когда убивают царевича, то спустя несколько лет, в трудный год, он воскресает идеей, недовольством, возмущением, названным его именем. Те, кто убил, называют воскресшего царевича "самозванцем". "Самозванец" - это неосуществленное, незавершенное дело убитого. Начинается с того, что о "самозванце" говорят с презрением. Вскоре, однако, выясняется, что имя, идея, возмущение смертельно опасны, и нужно незамедлительно выставлять воевод и искать исторический прецедент. Одновременно с этим употребляются совершенные и испытанные средства для того, чтобы доказать, что самозванец вор и разбойник, а бунт не заслуживает особенного внимания.

Каждая эпоха ждет, жаждет, ищет своих героев, своих поэтов и трубачей. И она всегда получает то, что ей нужно, и то, что она хочет. Последующая эпоха делает предшественнице выговоры. Она не во всем согласна с тем, что было сделано до нее, и считает в некоторых случаях нужным пересмотреть отдельные детали. Но время идет, приходит пора зрелых размышлений, возмужания, и новая эпоха, не торопясь, не увлекаясь и не спеша с окончательными выводами, делает именно то, что ей нужно.

Таким образом, оказалось необходимым проверить кое-что из сказанного о 20-х годах. Тщательное и объективное обследование установило, что все сказанное в основном правильно, однако в отдельных случаях были допущены некоторые извращения.

Преемственность десятилетий была признана органической, и старые обязательства не были заменены какими-то новыми.

В результате тщательного и объективного обследования 20-х годов было установлено, что из указанного периода следует извлечь лишь тех художников, которые удовлетворяли новым повышенным требованиям. В связи с этим были извлечены и высоко оценены такие художники, как Юрий Олеша и Галина Серебрякова.