Другая семья - Вера Александровна Колочкова
Чтобы убежать от грустных мыслей, включил радио, и полилась в салон музыка. Два мужских голоса пели проникновенно:
Собираюсь жить! Очи видят свет,
Сила есть, и ум не теряет нить…
Сколько уже лет, сколько долгих лет
Собираюсь жить, собираюсь жить!
Ах, как точно, как правильно! Будто про него поют… Это он не живет, а только все собирается. Ждет, когда его Алиса полюбит. А сам тем временем…
Собираюсь жить! Сборам нет конца.
Собираюсь все и не соберусь.
Тают в кулаке, вроде леденца,
Сладость детских дней, молодости вкус…[2]
Так защемило сердце от мелодии, от правды слов, что с досадой выключил приемник. Не хватало еще инфаркт получить за рулем. Нет… В конце концов, когда-то начнется эта жизнь, когда-то эти бесконечные сборы закончатся…
А можно прямо сейчас начать жить. Хотя бы телефон включить и глянуть, кто звонил. Зачем он его вообще выключил?
О, как много вызовов-то! И по всем надо сегодня отзвониться. А от Алисы ни одного вызова нет… Как будто и его для нее нет. Вообще не существует.
Подумал так с горечью – и вспомнил! Они же сегодня должны были на день рождения к Юле идти, к Алисиной подруге! А он забыл…
Но ведь могла бы позвонить и напомнить! Вот вся она в этом, в снисходительной гордыне своей! Мол, если сам не вспомнил, то и напоминать не буду.
Кликнул номер – не ответила. Ну что ж, ладно… Другого он и не ждал. Тем более сам виноват, мог бы и вспомнить про день рождения Алисиной подруги. Можно было бы сейчас туда поехать, но он даже не знает, в каком ресторане событие отмечается. Виноват, виноват…
Клара Георгиевна вышла в прихожую, спросила удивленно:
– А где Алиса? Я думала, вы вместе на день рождения к Юлечке пошли…
– Нет. Я по делам ездил.
Соврал так непринужденно, что и сам себе поверил. Даже удивительно, как это у него получилось.
– Устал? Ужинать будешь? – заботливо спросила Клара Георгиевна.
– Нет. В дороге перекусил. Спасибо.
– Ну что ж ты – в дороге… Какой ужин в дороге? Нехорошо… Хоть чаю попей тогда. Алису не жди, я думаю, она поздно придет. Хорошо, если не под утро… Не жди ее, ложись, отдыхай. Юлечка всегда свой день рождения бурно празднует, ты же знаешь… Она женщина свободная, давно с мужем развелась. Отчего бы ей не похулиганить и бурно не отпраздновать? Она так считает, по крайней мере!
Он кивнул, улыбнулся понимающе. Да уж, мол… Бурно – это еще мягко сказано. Юлечка – та еще тусовщица неутомимая. Его всегда удивляло, на чем держится ее дружба с флегматичной Алисой. На том, наверное, принципе, что минус всегда притягивает к себе плюс? Или на чем другом?
Вообще, они дружили втроем. С детства. Третьей подругой была Ася, умненькая и скромная. И он так и не определил, кто из них Алисе был ближе – Юля или Ася. А может, каждая из них выполняла свою функцию… Юля была красивой и смелой подружкой, Ася – некрасивой и скромной. Красивую Юлю Алиса недолюбливала, а некрасивую Асю боготворила. Классика женской дружбы, что тут еще скажешь… Как Алисе удобно, так и дружит.
Вообще, если вдуматься, Алису очень легко по полочкам разложить. Беда в том, что он эти «полочки» не видит. Или обожествляет их так, что не видит. Или не хочет видеть… А что делать? Наверное, любовь из каждого мужика делает незрячего идиота. Мелкое-обыденное видится большим, наполненным каким-то чудесным особенным смыслом, где любое произнесенное слово кажется значительным, а каждый жест – королевским. Обман сплошной, горько-сладкий. И поддаешься ему, как у Пушкина – «…Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад»… Рад, рад и счастлив! А если глянуть на все трезвыми глазами – удивишься сильно и спросишь самого себя тихо – мол, что это такое со мной было…
Но где взять эти трезвые глаза, где? Как стряхнуть с себя это колдовство невыносимое? Не отпускает оно. Не отпускает, черт бы его побрал…
Алиса пришла под утро. Веселая, пьяная. Было слышно, как Клара Георгиевна выговаривает ей тихо, а Алиса отвечает громко и весело. Мол, отстань, мама, я знаю, что делаю. Иди спать, мама…
– Ты спишь? Фил? – так же громко спросила, зайдя в спальню. – Зря не пошел со мной к Юльке, так весело было… Мы из ресторана потом в клуб уехали, там еще оторвались… Ну, помоги мне раздеться, Фил, я не могу сама! Ну почему у тебя такое вечно лицо недовольное?
– Ложись спать, Алиса. Между прочим, тебе рано вставать. Как пойдешь на работу в таком виде?
– Ой, да ну ее, эту работу… Там такая тоска… Бумаги, бумаги… Лица у всех недовольные…
– Что, уже наработалась, да?
– А не дождешься… Я же сказала, что буду работать, значит, буду! Понял?
– Да ради бога, что ты… Спи давай…
– А не хочу я спать! Не хочу… И вообще… Я женщина или кто? У меня, между прочим, потребности есть… Ну что ты ко мне спиной повернулся? Обидно даже, честное слово… Не нравится ему, что жена повеселилась немного… Сейчас я тебе покажу, как спиной к жене поворачиваться, бессовестный муж…
Она сама подлезла к нему, растормошила, завела. И отдавалась со страстью. Понятно, что ж… Организм – он не Тимошка, он своего требует. Ему плотская разрядка нужна. И все тут было, и пело свою песню – и обманная ее нежность, и раскрепощенность, и страсть, и полет, и падение в пропасть… Все то, что мог подарить хмель. Мол, будь и этому рад, бедолага…
Потом она уснула крепко. А за окном светало… Птицы радостно приветствовали новое утро. И сна не было. Смотрел на спящую Алису и думал – за что, за что ему все это, за что? Вот она, его любовь окаянная, спит с улыбкой на губах, разметав густые волосы по подушке. А проснется уже прежней Алисой… С прежней холодной к нему снисходительностью. И все будет, как всегда…
За что ему все это, за что?
* * *
Через месяц Алиса с работы уволилась. И объяснять ничего не стала, поставила перед фактом. Он и не ждал от нее никаких объяснений – зачем? Захотела бы – сама рассказала, что случилось. А может, и ничего не случилось, просто ей надело по утрам рано вставать.
Но тем не менее была своим увольнением недовольна. Злая ходила, раздражалась по каждому пустяку. Или сидела подолгу в кресле, смотрела в одну точку, напряженно сдвинув брови.
Однажды он не выдержал, спросил прямо:
– Что с тобой, Алис? Если так плохо дома, так не увольнялась бы…
Она глянула сердито, пробурчала сквозь зубы:
– Да я бы не уволилась, если бы… Да ну их… Я что, виновата, что они там все придурки убогие? Чуть что – сразу выговор… Можно подумать, что-то страшное из-за одной ошибки случится!
– Так что все-таки случилось, Алис?
– Да ну… Не хочу рассказывать. Терпеть не могу, когда мне замечания делают. И вообще, Фил, не лезь ко мне лучше! И без того плохо, еще и ты тут…
– А я и не лезу. Я просто спросил.
– Вот и не лезь! Ты, кажется, в спальню шел? Иди спи! Это ведь тебе надо утром вставать, а мне не надо! Мне торопиться некуда… Я могу хоть всю ночь тут сидеть…
Ну вот как, как с ней еще разговаривать? Если она любое слово в штыки принимает? Жалости ей не надо, участия тоже. Ей ничего не надо. И любви его не надо. Остается одно – и впрямь идти спать…
Он еще не успел провалиться в сон, когда услышал, как она тихо вошла, как тихо скользнула под одеяло. Попытался было протянуть руки, чтобы обнять, но она проговорила сухо:
– Не надо, Фил… Спи… Тебе вставать рано… Отстань…
Голос злой, раздраженный. Будто он
