Круглые коленки - Ирина Степановская
– Посмотрите на мои трудовые мозоли! А ваши ручки – это ручки лентяек, белоручек! Вам должно быть стыдно, что вы отлыниваете от ручного труда!
– Мы не отлыниваем…
– А почему тогда на субботники приходите с перчатками? Ручки испачкать боитесь? Ну- как быстро, показывайте ваши ногти!
И мы послушно выкладывали свои «белоручки» на крышки учебных столов, исписанных фиолетовыми формулами алгебры и физики, любви и ненависти. «Зу- Зу – корова» не редко попадалось среди формул. Возле буквы «О» с завидным постоянством можно было увидеть сердце в завитушках, пронзенное стрелой. И даже я, не удержавшись, начертила на столе в кабинете химии маленькое, аккуратное «М», примыкающее одной палочкой к «З». Майя Захарова, словно припечатала печатью инициалов свою любовь к этому предмету.
Нашей классной было не жаль тратить урок на ерунду проверок, она считала, что борется за дисциплину, за то, чтобы все в классе были равны в одежде, в ногтях, в прическах. Было в этом, так называемом, равенстве что- то монастырское или еще того хуже – что- то от института «благородных девиц» – одинаковые передники, одинаковые платья, но классной – учительнице истории, это не приходило в голову. Ей нравилась сама идея всеобщего равенства, пусть даже только в форме одежды. Её любовь к «дисциплине» всегда ассоциировалась у меня с садизмом, такое странное, непонятное выражение лица возникало у нее, когда она ловила «на маникюре» Швабру или Синичкину, или еще кого- нибудь. «Ну, помучьтесь теперь, помучьтесь! – приговаривала она и не начинала урок, пока виновные не возвращались. Соль наказания заключалась в том, что ногти приходилось очищать ножницами или ножом. Специальная жидкость для снятия лака продавалась далеко не во всех магазинах, девчонки чаще всего пользовались обычным техническим ацетоном, который прятали в туалете. О, эти школьные туалеты с низкими дверцами в кабинках, с грязными унитазами на которые нужно было карабкаться с ногами и восседать на нем на корточках, спуская по возможности спереди между ног коротенький подол школьного платья. О, эти выкрашенные грубой синей или зеленой краской трубы- стояки, покрытые жабьими пупырями холодного конденсата… Фишка была в том, что классная успевала побывать в туалете раньше нас и конфисковывала заветный пузырек. Куда она потом девала эти трофеи? Неужели относила домой и ставила в шкафчик? Каким образом соотносились с дисциплиной и знанием предмета наши накрашенные ногти, кстати, вполне себе скромные по сравнению с нынешними временами? Не знаю, кому было хуже, тем кто уходил в туалет, или тем, кто оставался слушать нотации? Классную не волновало, что подавляющее число учеников не умеет формулировать свои мысли, она и сама, по- моему, этого не умела, ей было важно, чтобы мы «не ходили в школу, как на праздник». «Здесь вам не фестиваль!» – это ее дословное выражение тогда вызывало насмешки, а теперь стало бы мемом. Но если вдруг выяснялось, что ногти во всем классе накрашены только у Оленевой, низкий лоб нашей классной морщился в некоем раздумье, тонкие губы в слишком яркой, слишком «химической» помаде растягивались в какой- то странной полуулыбке, значение которой мне тогда не удавалось постичь, однако урок начинался своим чередом. Оленеву она не выгоняла.
В конце концов пузыречки с заветной жидкостью девчонки стали постоянно носить в портфелях, передавать, как эстафету. Правда, часто ацетон проливался, и тогда на уроках им страшно воняло, и это было еще более вредно, чем вонь в туалете. Однажды из- за этого запаха Зу- Зу стало рвать прямо на уроке, и в школу пришел ругаться ее отец. Классной удалось как- то отмазаться, но она, перестав проверять ногти, переключилась на измерение длины юбок.
– Девочки, по росту к доске! – теперь командовала она. – Посмотрим, как кто- то опозорится сейчас перед мальчиками! – И мы выстраивались перед доской «в линейку». Некоторые спешно одергивали подолы, подтянутые на талии. Другим, чьи юбки были подшиты, везло меньше. Классная обходила наш ряд с линейкой и с торжеством изгоняла тех, у кого подол был выше десяти сантиметров от середины колена. У меня с моим ростом, высота юбки над коленями составляла пятнадцать сантиметров, и злость нашей «классной» возрастала прямо пропорционально этому расстоянию. Таких, как я, отправляли домой распарывать подшивку, а за отсутствие на уроке ставили «два». Мальчишки не смеялись над нами, им тоже устраивали проверки. Волосы у них не должны были сзади спускаться ниже воротничков рубашки. «Хиппи длинноволосые» – орала классная и отправляла их во время урока стричься в парикмахерскую. Наверное, теперь все это может казаться сущими пустяками, но почему- то во мне живет убеждение, что таким образом наша классная показывала нам наше место – место говна, которое пока еще ничего в жизни «не совершило». То ли она в самом деле так высказывалась, то ли мне теперь это кажется, но я всегда в детстве чувствовала какое- то незаслуженное презрение взрослых к детям. Потом я видела подтверждение этому в поздних советских фильмах. Дети в них почему- то всегда взрослым мешали. А в фильмах «про школу» могли показать плохих учеников, но учителя были в большинстве своем мудры, объективны, высоконравственны, и вообще выше всяких похвал. В моей же жизни учителя были в лучшем случае нейтральны, в худшем – как «классная». И это из- за неё я отдала Мишу учиться в совсем другую школу, хотя добираться туда было значительно дальше и неудобнее. «Классная» наша больше уже не работала, и, к счастью, моему мальчику не понадобилась моя защита, у него в школе как- то все обошлось. А классная наша ушла из педагогики после того, как выяснилось, что оба ее сына в перестройку стали наркоманами.
***
…Вы не поможете мне поднять? – Плед свалился с моих ног в проход. Почему- то, когда летишь заграницу, пассажиры бывают гораздо более предупредительны, чем когда летишь обратно. Может одно осознание факта, что летишь домой, позволяет им уже не надевать маску вежливости? Сосед через проход, к которому я обратилась, плед поднял, но на меня даже не посмотрел. Просто протянул брезгливо руку в мою сторону, как будто боялся запачкаться. Я посмотрела на него и не стала благодарить. И откуда- то всплыл в моём сознании мокрый асфальт и белёсые ворота автомобильной мойки, моя первая машина –
