Владимир Крупин - Повесть о том, как
- Пожалуйста.
Пришла звать на завтрак и осталась послушать баба Маня.
Как опытный оратор, Евланя обрисовал обстановку вообще, потом ее же в частности, потом возвеличил природу и на ее фоне унизил человека, потом за счет унижения природы возвысил человека и хотел блестяще закончить вступление возвышением и человека, и природы, но не связал концов, так как и то и другое уже было унижено.
- Запишите ему еще один - ноль,- попросил внимательный Кирсеич.
- Мог бы и простить,- сказал Евланя.- Это же не моя вина как человека в частности, но как всех вообще.
- Не прощу.
- А я бы простил. Ладно, ноль,- сказал Евланя.- Кстати, странное допускаемое чередова-ние о - у: ноль - нуль, тоннель - туннель и уже упоминаемая эксплу-, а также зкспло-атация. Эх, Кирсеич, а я бы простил. Чужую-то вину.
- Не прощу.
- Пиши,- сказал мне Евланя,- я не такой, как дети его отца.
- Не тронь моего отца! - закричал Кирсеич.
- Кто ваш отец? - спросил я Кирсеича.
- Участник эпохи.
- Не тронь его отца,- сказал я Евлане.- Продолжаем. Чей вопрос? Да, Евлампий Георгиевич, реплика, простите.
Евланя перешел к главной части.
- По-прежнему учитывая неоднородный состав слушателей, для ясности приведу пример: Манилов. Я специально его называю, чтобы Кирсеич меня с ним не сравнивал. Нич-чего общего! Он праздный мечтатель, хозяйство его запущено, он эксплуатирует чужой труд, у меня нет крепостных, но все делается - картошка крупная, в доме нет мух, на столе букет из всех витаминов, а ты, Кирсеич, делаешь одно дело, а другие стоят. А ты в это время стареешь. Старел, вернее, до вчерашнего дня, пока я тебя не законсервировал. Так вот, отдельно взятый человек делает одно дело и стареет. Понимая это, он старается делать враз побольше, но есть очень точная пословица, что одной рукой ухватиться за... баба Маня, заткни уши... невозможно. Так вот, моя система в том, чтобы, ничего не делая, поощрять все. Я начал с простейшего - перестал гонять ос, они уничто-жили мух, перестал подкармливать пчел, они развили свои способности, надеясь только на себя.
- У моих воруют,- вставил Кирсеич.
- И ты не подкармливай. Далее: картошку я сажаю каждый раз на новом месте, не ухаживая за ней. Она прекрасно растет. Земли вокруг много. Нас спасет пространство. Не знаю, как южные люди, а нас, северных, спасет пространство. О грибах. Это совсем просто. Система орошения полей подошла вплотную к березовой опушке. Весной, во время вспашки, я выпил с ребятами, они у леса не запахали, заросло травой, и появились белые грибы. Когда сухо, я включаю агрегат, и к вечеру можно прогуляться с корзиной. Это о себе. Если говорить о формуле пользы для всех, то вначале отдохнем.
- Забыл о себе сказать, что ежедень пьешь,- сказала баба Маня.
- Да, пью. За здоровье молодых и свежих начинаний.
- Ты в своих проектах вовсе о городе не думаешь, а в городах живет каждый второй житель планеты,- сказал я.
- Как-нибудь займусь. Так что, продолжим? Моя очередь задавать вопросы Кирсеичу?
- Твоя.
- Какое удобрение пепел папиросы: калийное или азотное?
- Неважно,- ответил Кирсеич.
- Это не ответ,- сказал я.- Очко Евлане.
- Бесплатно добавляю опыт использования больших перекуров,- сказал Евланя.- К тебе приходят товарищи, ведешь их в огород, папиросы с собой. Небрежно беседуя и куря, они стряхивают пепел, удобряя землю. Водишь их вдоль огурцов. Чтобы больше курили, втравить в разговор о политике или подхлестнуть ожиданием выпивки.
- У голодной куме одно на уме,- сказала баба Маня.
- Нет. Вопрос о пчелах, вопрос специалисту. Как пчела подает сигнал: "Следуйте за мной"?
Кирсеич ответил мгновенно:
- Вибрирует телом справа налево.
- Точно.
- Очко.
- А как: там ничего нет?
- Так же. Но слева направо.
- А как: там никого нет?
- То есть? Кого никого?
- Живой опасности.
- А именно?
- Михаила Ивановича.
- И жены его Настасьи Петровны?
Скоро игра надоела. Кирсеич ушел. Мы с Евланей позавтракали и пошли гулять.
- Ведь все есть в природе,- воодушевленно говорил Евланя.
Мы шли по опушке леса.
- Например,- Евланя встал на одно колено и постучал согнутым пальцем по шляпке белого гриба,- слышишь? Сейчас я стучу по сыроежке. Совсем другой звук. То как по наковальне, то слабо. Или, пожалуйста, масленок, или опята. Пожалуйста, звук шампиньона. Заметь, все грибы от ранневесенних до позднеосенних. Для опыта я собрал их сейчас вместе. Неужели мы всегда будем различать их по времени года, цвету и очертаниям? Ведь это унизительно путать цвет опавшего листа с грибом и кланяться. Мы же люди! То есть надо развить ухо и слышать отклик. Тот же Кирсеич обиделся на меня, что я его обозвал животным. Не буквально, а кротом. Он копал огород. Это работа крота, сказал я. Вообще я тогда хорошо ему сказал: "Не оскорбляй природу челове-ком". Он зря обиделся. Ведь все есть в природе: зерно собирать полевая мышь, грибы и орехи - белки. Надо войти в контакт, они с радостью прибегут и поработают. Думать не хотим! А по три четверти нервных клеток на тот свет утаскиваем. Конечно, они нужны мировому разуму.
- Евланя, прости, что перебил. Какая вчера была погода?
Мы стали вспоминать. Не могли вспомнить. Пошли к Кирсеичу.
- Кирсеич, какая вчера была погода?
Он, довольный, что его попросили, достал тетрадь с заглавием "Народные приметы редких случаев околоземной атмосферы" и зачитал: "Такого-то сентября впервые за много дней появилось солнце. Никакие прогнозы не предсказывали его, посему отношу появление солнца на редкий случай".
- Допиши: и на действие потусторонних сил.
- Может быть, может быть,- согласился Кирсеич, закрыл тетрадь и грустно сказал: - У меня черный стержень исписался.
- И хватит. Пошли к бабе Мане чай пить. Ведь на бабу Маню писал? Про иконы? Ай-яй! А ведь солнышко-то и выглянуло, когда перенесли иконы.
Мы пошли вдоль реки. Мужики мои опечалились, когда я сказал об отъезде.
- И в лес не сходили, грибов не увезешь.
- Я твоими идеями заразился, за грибами не пойду. Но поклонюсь.
Евланя слабо улыбнулся.
- Идея не моя, она есть в природе. В природе все есть. Мы сами в природе, а в нашей природе, Кирсеич, не крути пальцем у виска, запомни: это забава неумных считать непохожих на себя дураками.
Я зашел за рюкзаком, убрал со стола. Мужики стояли у крыльца, и слышно было, как Евланя сердится на Кирсеича.
- Пусть имя даже мое забудут, неважно, кто автор идеи, лишь бы она была. Она носилась в воздухе, здесь воздуха много, я поймал.
- Умный ты прямо до невозможности.
- Пример. Ты сколько решений разных собраний писал?
- О-о!
- Вот и о! А кто знал из сидящих, что ты писал? И даже неважно. Проголосовали все - всё! - решение считается общее, а не твое. Решают все, но готовит это решение один.
Я уложил рюкзак, да и что его было укладывать: опустел. Подмел пол, мусор бросил в печку. Хотел вынести помойное ведро, но оно было пустое, только на дне лежал обгоревший кусочек бересты. Поглядел на прощанье на исписанные простенки и потолки, на пустой передний угол, на черный след от горячего утюга и вышел.
Закрыл двери, отдал ключ Евлане.
- Природа справедлива,- говорил Евланя, стукая по лбу Кирсеича, вбивая в того свои мысли,- у всех одинаково количество нервных клеток. Но тебе-то они зачем? Тебе их вечно не издержать.
- А сколько, допустим, я издержал на идею централизации кладбищ?
- Одну. Если еще туда бульдозер пустишь, то две.
Шли через мостик. Я поднял вершу и выпустил из нее щуренка.
- А может, взял бы? - спросил Евланя.
Баба Маня ждала нас. Не одна. Маша сидела за столом вся зареванная. У нее, оказывается, украли новый половик. Баба Маня собирала ей тряпье. Мне она надавала банок с разным вареньем. Кирсеич сходил за медом.
- А какие грехи у тебя, Маша? - спросил я.
- Свечам не даю догорать, великий грех. Задуваю, будто места не хватает, сама в карман прячу, потом антихристам на порошок для танцев истираю.
- А еще грех? Ты говорила об Аннушке.
- Кофту ее стеснялась носить, вся в заплатках. Мне-то хорошее наподавали. Ой,- вдруг сказала она, и лицо ее стало испуганным.- Ведь я кофту на половики изорвала.
- И этот половик, где кофта, украли?
- Этот,- сказала Маша, крестясь.
- Евланя,- сказал я,- дай ключ Маше от избы. Маша, половик принесут ночью. Поставь на крыльцо лопату.
- Вон твой половик,- показал Евланя в окно. На груде импортных удобрений, прикрывая их, лежала полосатая цветная дорожка.
- А лопату поставить? - спросила Маша.
- Решайте сами.
И снова я был на пристани.
Снова видел мужиков. Теперь уже второй спрашивал первого: "А у меня знаешь, сколько денег было?" - "Сколько?" - "А всех бы нас продал и втридорога бы выкупил!" - "А нам всем, может, и цены нет?" - "То есть,спрашивал мужик,- идем мы как бы за бесценок или же наоборот - неоценимы?"
Отдалялся берег, и мои знакомцы отдалялись. Письма-жалобы Кирсеича я обещал бросить в городе, чтоб быстрее дошли. Маша не провожала, и я не знал, будет ли она ночевать в избе.
