Владимир Крупин - Повесть о том, как
Стук раздался снаружи, и в следующую секунду тишины начала далеко лаять и лаять собака. И кукушка продолжала куковать, и будто на нее лаяла собака.
- Евланя,- спросил я, двигаясь от окна в простенок,- тебе сколько наливать?
- А ты что, уже краев не видишь?
Дверь колебнулась.
- Евланя, давай поставим третий стакан.
- А-а,- сказал Евланя,- и ты понял. Поставь.
Дверь медленно, скрипя в обратную сторону, закрылась. В конце даже как будто кто ее с улицы приподнял и посадил на место.
- Евланя, я здесь ночевать не останусь.
- Как раз сегодня тебе нужно здесь остаться.
- Почему?
- Сегодня полнолуние. Луна не узнает себя в помутневших зеркалах.
- А почему из этого дома уехали люди?
- Да по-разному. Кто погиб, кого раскулачили, кто ушел, как мы с Кирсеичем, на производ-ство. Но мы хоть вернулись. Кто к детям уехал. Ты останешься,- сказал он, вставая.- Так нужно.- И лицо его стало зверским.Водка тебе самому пригодится. Печка пока больше не дымит, изба согрелась. Не провожай. Ночь еще только началась.
И он стремительно подошел к отскочившей перед ним двери.
Я послал ему вслед свинью.
Чего я тут буду сидеть? Посмотрел в печку, прогорает ровно, угарных голубых огоньков нет. Прикрыл отдушину. Посмотрелся в зеркальце футляра электробритвы. Рожа была подзапущена, и я бритьем и умываньем превратил ее в лицо. Рубашка чистая в рюкзаке была. Все равно утюг Евланя унес еще в тот день. Взялся за ручку двери, позакрывал и пооткрывал ее, не выкинет ли она еще чего-нибудь. Нет, молодцом. Оставил свет включенным. Закрыл избу на замок.
11
Когда идешь на танцы, не надо гладить рубашку, думал я от нечего делать. Девушка будет танцевать, глядеть и думать: ах, бедный, и рубашку ему некому гладить! Так будет думать девушка, и это ей силок. "Девушка, простите, моя рубашка не глажена, ах! Но мне было лучше опозориться пред вами, чем не увидеть вас".
Примерно такую ерунду прокручивал я в голове, а сам уже вовсю летел по желтой стерне освещенною поля. На звуки музыки. Не так уж и плохо идти в молодые годы на звуки музыки.
Около клуба теснились белые рубашки. Трещали мотоциклы. Несколько мотоциклов некоторое время тратили энергию, освещая мой подход. Сзади меня освещала луна. Меня просвечивало насквозь. Некоторое время меня рассматривали, потом чей-то голос произнес:
- Ребра у него все целые.
На что ему ответили:
- Вечно за кого-то приходится работать.
В дверях с меня взяли за билет. Я попросил и второй.
- На кого?
Парня, спросившего меня, я вспомнил. Видел на теплоходе. Лицо его заслоняли волосы. Они закрывали глаза, как у некоторых пород собак. Мелькнула мысль, что разбойники закрывали глаз черной повязкой не оттого, что были традиционно одноглазы, а оттого, чтоб не было стыдно грабить.
- Какая разница? Сдачи не надо.
Парень усмехнулся, бросил мелочь через плечо.
Дверь в зал была открыта, туда и оттуда ходили молодые люди. Излишне добавлять, что было накурено и продолжало накуриваться.
- Оркестр! Оркестр! - пронеслось по вестибюлю.
В зале я выбрал место в углу. Угол лишает свободы маневра, но хоть тыл защищен, думал я. На сцене молодежный оркестр заканчивал путаться в проводах. Из-за кулис выпустили привязан-ного за шнур певца. Певец стал пастись, кусая спрятанные в усах губы, и наконец кивнул. Меня так ударило по ушам, что я чуть не оглох. Для начала певец орал без слов, вынуждая зал хлопать и топать вместе с ним. Потом появились слова. Припев я запомнил:
Если чью-нибудь печаль
унести не смогут вдаль
воскресенье, понедельник,
вторник и среда,
обязательно в четверг
будет счастлив человек,
да и пятница, суббота есть всегда.
Эти утешительные слова были вставлены в ритмичную лесенку ударов, и по ней начали, дергаясь, карабкаться первые пары.
Разогревшись, певец сделал задумчивое лицо и загрустил. Свет в зале приглушили, и началось длинное танго. Пары вышли и замерли. И так и стояли. Снова я запомнил только припев. Припев этот был сообщаем с медленным надрывом. Не жалея слез, певец умолял: "Дай мне поверить, дай мне поверить в твою лю-ю-боо-оф!"
И снова медленно орал: "Дай мне поверить!" - как будто кто ему не давал.
Но и это кончилось. Уснувшие пары проснулись и разошлись. По залу прошла Маша, посыпая пол матовым порошком.
- Белый танец,- объявил певец.
Простится невежество, я не знал, что белый танец это дамский вальс. Когда его объявили, я спокойно сидел. Сзади из черного ящика так загремело, что затряслись не только стекла в окнах, но и потолок. Звук материально, как упругий ветер, бил по лицам. Я чуть не слетел со стула, уперся ногами, но поскользнулся. Порошок оказался воском.
Пошли две пары девушек. Потом зашаркали парень и девушка, еще и еще. "Ну хоть нормально потанцуют",- подумал я, вспоминая неуклюжие танцы своей юности и держание руки на отлете.
В быстрых танцах студенты и местные тряслись каждый сам по себе, чем ни чудней, тем лучше, или становились в общий круг. Кто держался за руки, кто махал ими вверху или по сторонам, кто задумчиво качался, сложив руки на груди, кто сцеплял их сзади, как на тюремной прогулке. Ноги же работали, в общем, одинаково. Видимо, простота одежды, отгульное время шефства увольнили нравы, и студенты с радостью на время опростились.
Вот и скажи, думал я, что тряска танца восполняет недостаток физических нагрузок. Ведь день-то работали. Тут же брюзгливо подумал: "Да разве они умеют работать? Вот мы в свое время..." Но это "вот мы" было сигналом старения, и я спохватился.
Через весь зал в мой угол шла девушка. Аккуратная, светлые волосы, голубоглазая. Что-то кольнуло меня, зависть к тому, кто будет с ней. Серые джинсы, куртка, вельветовые голубые туфли. Тебе только и осталось различать цвета, подумал я.
Девушка дурашливо присела передо мной. Я оглянулся - сзади динамик. "Тебя, тебя,- успокоила девушка.- Белый танец". Тут-то я и понял, что приглашен на дамский вальс. Но не вальс извергался из динамика, а что? А как танцевать? Дамский вальс - ясно, что вальс, а белый танец? Вольная трактовка? Сиротливо я вышел на круг своего позора. Девушка, подождав руководства и не дождавшись, обняла меня за шею и повисла. Ногами она изредка касалась пола. Так я и таскался с этим грузом. "Сколько тут? думал я, вспоминая армию.- Две? Нет, больше, три полные солдатские выкладки".
Мелькнула в дверях восхищенная Маша.
- Как зовут вас? - спросил я.
Кажется, она спала. Я читал, что так спят, например, отдельные сумчатые в Австралии. Прице-пятся, висят и дремлют. Но тут такой шум. Так гремит музыка, без конца трещат мотоциклы.
Она подняла ласковые глаза.
- Ты сердишься? Я не хотела идти, девчонки сагитировали. Обычно тут бесплатно, сегодня брали за оркестр. Я не взяла с собой кошелек, но ты за меня заплатил. Этот длинноволосый сказал. Он еще на теплоходе приставал.
- Я вас тоже видел на теплоходе,- ответил я, стыдясь того, что не узнал сразу.
Оркестр разделился на две партии. Одна (лирическая) вела песню "Лебединая верность", другая (площадная) песню "Кони привередливые". Когда первые в припадке изнеможения спрашивали:
Что с тобой, моя любимая?
вторые отвечали:
Чую с гибельным восторгом!
пропадаю!
Танцующим предлагалась любая импровизация, любой перевод музыкального спора на язык танца. Певец был на беспривязном содержании и помогал то одним, то другим.
Вторая партия победила. Они закончили словами:
Коль дожить не успел,
так хотя бы допеть.
- Я прямо оглохла,- сказала девушка.
- Уйдём? - спросил я.
- Так он же прицепится.
- Иди вперед и жди.
12
На улице меня обступили. Сейчас полагалось им задраться, мне не уступить и быть побитым. Выпустят вперед какого-нибудь шибздика, оскорбление от него особенно эффективно. Для начала из толпы нарочито гнусаво задали вопрос:
- Молодой человек, удовольствие желаешь получить?
- Ребята,- ответил я,- вы как будто молодежных повестей начитались.
- А что, нельзя? - спросил сквозь занавеску волос давешний билетер.
- Мы неграмотные,- сказали из толпы.
- Ну, начитались, ну и что?
- Тогда бы был другой разговор. А то какая-то ерунда, раз танцы, значит, драка. Пожалеешь, что нет дуэлей. Там победителей не судили. Вот чего нынче не хватает - уверенности в безнаказанности. Неужели нельзя драться не друг с другом, а враг с врагом или же со своими недостатками?
- А ребро одно у тебя все-таки лишнее. Можешь, если хочешь, выбрать какое.
- Из которого Еву резали,- подсказал голос из толпы.
- Да, выбирай сам, А то скажешь потом, что мы первые начали.
- О, это уже шаг вперед,- сказал я.- И про Еву, и про ребро - все это читаное, но вот чтобы всей толпой заранее обвиняли жертву, заранее страховались - это впервые. Это все-таки прогресс. Значит, появляется комплекс вины многих перед одним.
- Много болтает,- сказали из толпы.
