Хорал [litres] - Кент Харуф

Кент Харуф

Хорал

Посвящается Кэти.

В память о Луисе и Элеанор Харуф.

Хорал (Plainsong) – вокальное исполнение песни в унисон, принятое в христианстве с древности, а также любая простая мелодия или песня без музыкального сопровождения.

© 1999 by Kent Haruf

© Чистопольская К., перевод на русский язык, 2023

. ООО «Эвербук», Издательство «Дом историй», 2025

© Макет, верстка. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2025

Гатри

Один человек, Том Гатри из Холта, стоял в своей кухне у окна, курил и смотрел во двор, над которым всходило солнце. Когда солнце достигло макушки ветряного насоса, он какое-то время наблюдал, как красные лучи отражались от стальных лопастей и стабилизатора над деревянной платформой. Потом он докурил и поднялся наверх, прошел мимо закрытой двери в затемненную гостевую комнату, где лежала в постели она – спала или нет, и прошел по коридору к мансарде над кухней, где спали два мальчика.

Мансарда c полом из сосновых досок давно использовалась под спальню; незанавешенные окна по трем сторонам создавали ощущение открытого пространства. Мальчики еще спали – вместе в одной кровати у северного окна, тесно прижавшись друг к дружке, хотя стояла еще ранняя, теплая осень. Они спали в одной постели вот уже месяц, старший мальчик выпростал руку над головой брата, будто пытался защитить его от чего-то и спасти их обоих. Им было девять и десять лет, одинаковые темно-каштановые волосы и гладкие лица, щеки еще чистые и свежие, как у девочек.

Снаружи вдруг поднялся ветер, налетел с запада, и стабилизатор повернулся, лопасти насоса закрутились в розовом вихре, но затем ветер стих и лопасти замедлились, а потом остановились.

– Ребята, пора вставать, – сказал Гатри.

Он смотрел на их лица, стоя в банном халате в изножье кровати. Высокий мужчина в очках с редеющей черной шевелюрой. Старший мальчик убрал руку, пока оба поуютнее закутывались в одеяло. Кто-то из них мягко вздохнул.

– Айк.

– Что?

– Вставай уже.

– Встаем.

– Ты тоже, Бобби.

Он выглянул в окно. Солнце поднялось выше, свет струился по лестнице ветряного насоса, окрашивая ступени в розовато-золотой.

Когда он вновь повернулся к кровати, то увидел по лицам мальчиков, что те проснулись. Он опять вышел в коридор, прошел мимо закрытой двери в ванную, побрился, сполоснул лицо, вернулся в спальню в передней части дома – высокие окна в ней смотрели на Рейлроуд-стрит, – вынул рубашку и брюки из шкафа, разложил их на постели, снял халат и оделся. Снова выйдя в коридор, он услышал, как они разговаривают в своей комнате голосами тонкими и звонкими, уже обсуждают что-то: сначала один, потом другой, по очереди, обычная ранняя болтовня маленьких мальчиков в отсутствие взрослых. Он спустился вниз.

Десять минут спустя, когда они вошли на кухню, он стоял у газовой плиты, помешивал яичницу на черной чугунной сковородке. Он обернулся к ним. Они уселись за деревянный стол у окна.

– Не слышали утренний поезд?

– Слышали, – ответил Айк.

– Тогда надо было встать.

– Ну, – сказал Бобби. – Мы устали.

– Потому что не ложились допоздна.

– Мы легли.

– Но не уснули. Я слышал, как вы там болтали и дурачились.

Они смотрели на отца одинаковыми синими глазами. Хотя между ними была разница в год, они вполне могли сойти за близнецов. Они надели синие джинсы и фланелевые рубашки, их темные волосы были взъерошены и одинаково падали на гладкие лбы. Мальчики ждали завтрак и, похоже, еще не совсем проснулись.

Гатри поставил на стол две толстые фаянсовые тарелки с яичницей, от которой шел пар, и намасленными тостами, и мальчики смазали тосты джемом и тут же принялись есть – жевали, как заводные, склонившись над тарелками. Он принес к столу два стакана с молоком.

Стоял и смотрел, как они едят.

– Сегодня мне нужно в школу пораньше, – сказал он. – Я уже ухожу.

– Ты не позавтракаешь с нами? – спросил Айк.

Тут же перестал жевать и поднял глаза.

– Сегодня не могу.

Гатри пересек кухню, поставил сковородку в раковину и сполоснул водой.

– Зачем тебе в школу так рано?

– Нужно поговорить с Ллойдом Краудером насчет ученика.

– Какого?

– С курса по истории Америки.

– Что он натворил? – спросил Бобби. – Списал у кого-то?

– Пока нет. Не сомневаюсь, что так и будет, судя по тому, куда все идет.

Айк поковырялся в яичнице и отложил что-то на край тарелки. Снова взглянул на отца:

– Но, папа, – сказал он.

– Что?

– Разве мама и сегодня не спустится?

– Не знаю, – ответил Гатри. – Откуда мне знать, что она будет делать. Но вы не волнуйтесь. Постарайтесь не огорчаться. Все будет хорошо. Вы тут ни при чем.

Он посмотрел на них внимательно. Оба перестали есть и глазели в окно на конюшню и загон, в котором стояли две лошади.

– Вам уже пора, – сказал он. – А то после газет опоздаете в школу.

Он еще раз поднялся наверх. В спальне достал из комода свитер, надел, вышел в коридор, остановился у закрытой двери. Стоял, прислушиваясь, но с той стороны не доносилось ни звука. Когда он вошел в комнату, в ней царил полумрак, и казалось, здесь нельзя находиться и говорить, будто в пустой церкви после отпевания женщины, которая умерла до срока, – такое впечатление создавалось из-за неподвижного воздуха и неестественной тишины. Оба окна были плотно зашторены. Он стоял и смотрел на нее. На Эллу. Она лежала в постели с закрытыми глазами. Гатри едва мог различить ее лицо в сумерках, бледное как мел, светлые волосы, спутанные и немытые, падали на щеки, закрывали тонкую шею. По ее виду он не мог разобрать, спала она или нет, но был уверен, что нет. Он был убежден, что она только и ждет, чтобы он сказал, зачем пришел, а потом убрался прочь.

– Хочешь что-нибудь? – спросил он.

Она не удосужилась открыть глаза. Он ждал. Оглядывал комнату. Она не поменяла воду в вазе с хризантемами на комоде, и от воды разило затхлостью. Он удивлялся, как она этого не чует. О чем она только думает.

– Тогда увидимся вечером, – сказал он.

Подождал. Все еще никакого движения.

– Ладно, – сказал он.

Вышел в коридор, закрыл дверь и спустился по лестнице.

Как только он ушел, она повернулась в постели и взглянула на дверь. Напряженными, широко распахнутыми глазами с расширенными зрачками. Мгновение спустя она опять повернулась в постели и принялась