О Куваев - ВН-740

Куваев О

ВН-740

Олег Куваев

ВН-740

Это история о хмуром капитане Анкарахтыне, об экзотике островов Серых Гусей, которые есть на самом деле, хотя о них никто почти не знает, и, может быть, это рассказ о тех мыслях, которые навещали нас в мертвой впадине Колючинской губы в сентябре. Короче, это просто рассказ о дороге, если, конечно, считать, что дорога не только километры.

Мы прибыли в поселок Ванкарем в состоянии томительного одиночества и неуверенности в завтрашнем дне. Перед этим мы сплавились вниз по фантастической реке Амгуэме, которая почти точно по меридиану пересекает Чукотский полуостров. Я назвал ее фантастической, потому что в Москве мне не верили, что на Чукотке есть большая река под звучным названием Амгуэма, а один умник даже догадался, что я выдумал это слово от имени Аэлита. Одиночество и неуверенность в завтрашнем дне объяснялись тем, что мы уже пять месяцев находились только вдвоем, и нам во что бы то ни стало необходимо было проплыть еще восемьсот километров вдоль берега Чукотского моря до мыса Дежнева, и наступил сентябрь - последний месяц шлюпочной навигации.

К поселку, как выяснилось, мы подплыли тотчас после священного времени разгрузки парохода-снабженца "Арктика". Узнав об этом, я опечалился, так как был знаком с капитаном парохода... Первый человек, которого мы увидели, был сторож. Его ужасающая строгость и растерянность нас развеселили. Растерянность объяснялась тем, что мы приплыли на резиновой ярко-красной лодке с ярко-красным же парусом. Видеть такие лодки приходится не так уж часто, и ее непривычный облик, конечно, сразу наводил на мысль о кознях и происках врага. Двадцать минут, с трудом сохраняя невозмутимость, мы сидели под нервным дулом винтовки, пока не пришел кто-то из начальства. У нас проверили документы, потом пожали руки и отпустили с миром. Казалось, что, кроме этих двух людей, в поселке нет ни одной живой души. И даже ванкаремская галька, известная тем, что в нее проваливаешься чуть не по колено, шуршала беззвучно.

С трудом мы нашли дом председателя колхоза. Лохматый молодой человек одетый спал на кровати. Он спал смертельным сном грузчика, которым спят все чукотские поселки после разгрузки парохода-снабженца.

Я вынул "Беломор", и в это время лохматый молодой человек с оханьем сел на кровати.

- Привет, - сказал я, и он без особой приветливости кивнул головой.

- Я зоотехник, - сказал он, - и здесь я новый человек. У вас гиблое дело, так как колхозу нужно пятнадцать тонн моржа, а в ямах всего пять. Вельбот неделю как ушел на промысел, и байдары уходят каждое утро. Председатель в тундре, но и он бы вам не помог. А в общем, говорите с заместителем о своем гиблом деле.

Он снова лег на кровать, но глаза закрывать не стал.

Восемьсот километров непройденного маршрута повисли перед моими глазами, но в это время стукнула дверь и появилось начальство - баскетбольного роста женщина в сером пуховом платке...

Лохматый зоотехник не выдавал моих планов, и я исподволь узнавал все, что надо, чтобы потом начать атаку с заранее подготовленных позиций.

Здешние поселки - это признанные столицы глухих королевств. Угловатые глыбы равнодушия здесь столь же тягостны, как и в других местах. И малейшие дозы участия здесь столь же радостны, как и в других местах, может быть, они даже более радостны, ибо у просителя в глухих королевствах есть только один путь - добиться именно того, что он хотел с самого начала, других вариантов нет. В министерствах глухих королевств только один коридор с небольшим количеством кабинетов.

Я узнал, что она работает здесь четвертый год, сразу же после бухгалтерских курсов, что играла в баскет за тамбовский "Урожай", что весной раздавило один вельбот и теперь остался только один, что механик-муж ушел на тракторе в оленьи стада вместе с председателем неделю назад, что охоту на байдарах запрещает охрана, но им кое-как разрешили, что округ требует план морзверя, а зверя нет, что... Безмятежные пузырьки фраз все еще всплывали и лопались в стоячей воде нашего разговора, когда я решил: "Пора!".

Это была простая, но испытанная в боях трехступенчатая система: знакомство, разговоры, просьба.

Бывают атаки, которые захлебываются прежде, чем солдаты вылезли из окопов. Тот самый случай, когда противник знает твои планы раньше, чем они родились у тебя в голове.

Она оказалась хорошим человеком, и мы вместе посмеялись над моим великолепным тактическим усердием. И только после того, как я отсмеял свой неискренний смех, желтая волна отчаяния дала мне необходимую ясность мысли.

- Вера, - сказал я, - понимаете, очень надо. У нас восемьсот километров и очень мало дней.

Она ничего не сказала, и мы начали говорить о том, о сем, как говорится хорошо владея собой.

Мы нашли общих знакомых на мысе Биллингса и на острове Врангеля, я получил житейские характеристики на всех председателей колхозов по всему нашему пути, мы обсудили проблему, при каких капиталах и в каких годах наступает то, когда люди покидают эти края, и в каких годах наступает то, когда покидать уже нельзя, и что происходит с теми, кто нарушит этот закон. Мы припомнили массу примеров, когда человек, прожив здесь полтора десятка лет и уехав в полном здоровье, быстренько умирает на собственной даче от жары с непривычки, от колдовской тоски по бледному цвету глухих земель.

И когда мы немного помолчали, размягченные судьбами старожилов, она сказала:

- Байдара у нас есть.

- Все, - моментально среагировал мой спутник Серега. - Покупаем. Плывем.

Он не был политиком, этот отличный парень, и тем более он не был финансистом. Мы и ложки алюминиевой не могли купить без соизволения высокого начальства. И пограничники не дадут нам отплыть, ибо в наших подорожных черным по белому написано: "транспортировка на арендованных плавсредствах". Серега, обидевшись, замолчал, зоотехник лежал на кровати и пускал к потолку струйки дыма, а она сказала:

- Поговорите с Анкарахтыном. Он у меня сейчас единственный незанятый человек. Прямо-таки очень незанятый.

- А что он из себя? - заинтересованно спросил Серега.

Зоотехник хмыкнул.

Она сказала:

- Увидите сами.

Смутная вера в удачу толкнула нас в тот же вечер на поиски человека с фамилией Анкарахтын.

В это время августа ночи были уже темными. Мы шли по сумеречному безлюдному поселку, загребая сапогами знаменитую гальку.

Желтым свечным и керосиновым пламенем светились отдельные окна. Ночная хитрая тишина смотрела на поселок из тундры. Человек, указавший нам дорогу, остановился и долго стоял так, глядя нам вслед. Мы обошли найденный дом кругом. Окно светилось. Я долго стучал в сени, потом дернул дверь на себя. Она открылась легко и беззвучно. Молча и нагло между ног шмыгнули на улицу две собаки.

Квадратноголовый темнолицый человек сидел на койке. Лежали куски черного тюленьего мяса. Стояла бутылка. Я посмотрел на его лицо и сразу понял, что передо мной сидит чугунный неудачник. Бывают неудачники лимонные. Это желчные, завистливые люди, при виде которых вспоминаешь о язве двенадцатиперстной кишки. Они желчны, потому что завистливы, а завистливы, потому что желчь и удача несовместимы. Чугунных неудачников толкает по жизни неизвестная злая сила. Этим мрачным, тяжелым людям боязливо подчиняются ремесла и вещи. Но, овладев ремеслом и удивив мир, они охладевают, как холодеет чугунная болванка, и в этом холодном состоянии становятся так же, как и она, черны и самоуглубленно бездумны. Я знал нескольких людей, которые, казалось, были заняты только тем, чтобы задвинуть тяжелыми шторами светлую силу сидящего в них таланта. Знал одного парня из тундры, который писал об этой тундре литые, как гантели, стихи, был хорош в дружбе до тех пор, пока не начинал творить глупости, как специально сконструированный для этой цели великолепно безмозглый робот.

...Он, видимо, был здорово пьян, наш чугунный неудачник. Долю времени мы все молчали.

- Я Анкарррахтын! - вдруг рявкнул он с раскатом через "р" и гулко хлестнул себя по груди.

Мы молчали, и тогда он, юродиво протрезвев лицом, вдруг улыбнулся почти любезно и протянул руку. Мы церемонно представились и сели за стол. Я вспомнил все, что знаю о чугунных неудачниках. "Надо содрать честное слово, - подумал я. - Чугунные неудачники всегда держат честное слово, если им об этом напоминать".

Мы просидели до рассвета, и это была действительно тяжелая ночь.

Сидящий перед нами человек был нам нужен - именно в нем заключался наш шанс на восемьсот километров, и он знал, что он нам нужен: я чувствовал хитроватые всплески его мыслей, которые он тщательно прятал за темной завесой опьянения. Он хитрил, так как не знал, как решить, и, может быть, не будь он пьян, он думал бы тяжело, но прямо.

- Я моторррист, - говорил он с раскатом через "р". - Никто не знает мотор лучше меня. Так?