Современная комедия - Джон Голсуорси
Так! Теперь оставался еще Фрэнсис Уилмот. Она не все успела ему сказать.
«Милый Фрэнсис!
Мне жаль, что вы так внезапно уехали. Я хотела вас поблагодарить за то, что вчера выступили в мою защиту. О Марджори Феррар скажу только, что дальше идти некуда. Но в лондонском обществе не принято обращать внимания на шпильки. Я была очень рада познакомиться с вами. Не забывайте нас; когда вернетесь из Парижа – приходите.
Ваш друг Флер Монт».
Впредь она будет приглашать на свои вечера только мужчин. Но придут ли они, если не будет женщин? А такие мужчины, как Филип Куинси, не менее ядовиты, чем женщины. Кроме того, могут подумать, что она глубоко оскорблена. Нет! Пусть все идет по-старому; нужно только вычеркнуть этих субъектов «кошачьей породы». Впрочем, она ни в ком не уверена, если не считать Элисон и такой тяжелой артиллерии, как мистер Блайт, посланники и три-четыре политических деятеля. Все остальные готовы вцепиться когтями вам в спину или в лицо, если на них никто не смотрит. Это модно. Живя в обществе, кто может избежать царапин и кто не царапается сам? Без этого жизнь была бы ужасно тусклой. Как можно жить и не царапаться – разве что в Италии? Ах, эти фрески Фра Анжелико в монастыре Святого Марка! Вот кто никогда не царапался! Франциск Ассизский беседует с птицами среди цветочков, и солнце, и луна, и звезды – все ему родные. А святая Клара и святая Флер – сестра святого Франциска! Отрешиться от мира и быть хорошей! Жить для счастья других! Как ново! Как увлекательно – на одну неделю. А потом – как скучно!
Она отодвинула занавеску и посмотрела на улицу. При свете фонаря она увидела двух кошек, худых, удивительно грациозных. Они стояли друг против друга, но вдруг отвратительно замяукали, выпустили когти и сцепились в клубок. Флер опустила занавеску.
X
Фрэнсис Уилмот меняет фронт
Приблизительно в это же время Фрэнсис Уилмот опустился на стул в зале отеля «Космополис», но тотчас же выпрямился. В центре комнаты, скользя по паркету, отступая, поворачиваясь, изгибаясь в объятиях человека с лицом, похожим на маску, танцевала та, от которой он, верный Флер и Майклу, решил бежать в Париж. Судьба! Ибо, конечно, он не мог знать, что по вечерам она часто приходит сюда танцевать. Она и ее партнер танцевали безупречно; Фрэнсис Уилмот, любивший танцы, понимал, что видит зрелище исключительное. Когда они остановились в двух шагах от него, он медленно произнес:
– Это было красиво.
– Здравствуйте, мистер Уилмот.
Как! Она знает его фамилию! Казалось бы, в этот момент ему следовало продемонстрировать свою преданность Флер, но она опустилась на стул рядом с ним.
– Итак, вчера вечером вы сочли меня предательницей?
– Да.
– Почему?
– Потому что я слышал, как вы назвали хозяйку дома выскочкой.
Марджори Феррар усмехнулась.
– Дорогой мой, хорошо было бы, если бы люди не давали своим друзьям худших прозвищ! Я не хотела, чтобы слышали вы или тот старик со страшным подбородком.
– Это ее отец, – серьезно сказал Фрэнсис Уилмот. – Вы его оскорбили.
– Ну что ж! Сожалею!
Теплая рука без перчатки коснулась его руки. От этого прикосновения по руке Фрэнсиса Уилмота словно пробежал ток.
– Вы танцуете?
– Да, но с вами я бы не осмелился.
– Нет-нет, пойдемте!
У Фрэнсиса Уилмота закружилась голова, а затем он и сам закружился в танце.
– Вы танцуете лучше, чем англичане, если не говорить о профессионалах, – сказала она, и губы ее были на расстоянии шести дюймов от его лица.
– Горжусь вашей похвалой, мэм.
– Разве вы не знаете, как меня зовут? Или вы всегда называете женщин «мэм»? Это очень мило.
– Конечно, я знаю ваше имя и знаю, где вы живете. Сегодня в четыре часа утра я был в нескольких шагах от вашего дома.
– Что вы там делали?
– Мне хотелось быть поближе к вам.
Марджори Феррар сказала, словно размышляя вслух:
– Никогда еще мне не приходилось слышать такой галантной фразы. Приходите ко мне завтра пить чай.
Поворачиваясь, пятясь, проделывая все па, Фрэнсис Уилмот медленно проговорил:
– Я должен ехать в Париж.
– Не бойтесь, я вам зла не причиню.
– Я не боюсь, но…
– Значит, я вас жду. – И, перейдя к партнеру, с лицом, похожим на маску, она оглянулась на него через плечо.
Фрэнсис Уилмот вытер лоб. Удивительное событие, окончательно поколебавшее его представление об англичанах как о натянутых, чопорных людях! Если бы он не знал, что она дочь лорда, то принял бы ее за американку. Быть может, она еще раз пригласит его танцевать? Но она вышла, не взглянув на него.
Всякий типичный современный молодой человек возгордился бы. Но он не был ни типичен, ни современен. Хотя в 1918 году он шесть месяцев обучался в школе летчиков, один раз побывал в Нью-Йорке да наезжал иногда в Чарлстон и Саванну, он остался деревенским жителем, верным традиции хороших манер, работы и простого образа жизни. Женщин он знал мало и относился к ним почтительно. Он судил о них по своей сестре и по немолодым подругам своей покойной матери. На пароходе некая северянка сообщила ему, что на Юге девушки измеряют жизнь количеством мужчин, которых им удастся покорить, и нарисовала забавный портрет девушки с Юга. Южанин удивился. Энн была не такая. Впрочем, возможно, что, выйдя девятнадцати лет за первого молодого человека, сделавшего ей предложение, она просто не успела развернуться.
На следующее утро он получил записку Флер. «Дальше идти некуда!» Куда идти? Он возмутился. В Париж он не уехал и в четыре часа был на Рен-стрит.
У себя в студии Марджори Феррар, одетая в голубую блузу, соскабливала краску с холста. Через час Фрэнсис Уилмот был ее рабом. Выставка собак Крафта, лейб-гвардейцы, дерби – он забыл даже о своем желании это посмотреть; теперь во всей Англии для него существовала только Марджори Феррар, ее одну хотел он видеть. Вряд ли он помнил, в какую сторону течет река, и, выйдя из дома, чисто случайно повернул на восток, а не на запад. Ее волосы, ее глаза, голос – она его околдовала. Да, он сознавал, что он дурак, но ничего против этого не имел; дальше мужчина идти не может! Она обогнала его в маленьком открытом автомобиле, которым сама управляла. Она ехала на репетицию; махнула ему рукой. Он задрожал и побледнел. Когда автомобиль скрылся из виду, он почувствовал себя покинутым, словно заблудившимся в мире теней, серых и тусклых. А! Вот парламент! А неподалеку находится единственный в Лондоне
