Болеслав Прус - Кукла
- Ну, - не вытерпел я, - мужики тоже люди, пан...
- Вирский, - подсказал управляющий.
- Пан Вирский, мужики...
- Меня мужики не интересуют, - прервал он. - Главное, что в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году я имел десять тысяч рублей ежегодно (считая и ссуды) и находился в Италии. Мне интересно было посмотреть, как выглядит страна, из которой выгоняют пруссаков... Жены и детей у меня тогда не было, беречь себя было не для кого, а потому я, интереса ради, ехал с французским авангардом... Направлялись мы, сударь мой, под Мадженту, хотя и не знали еще, ни куда мы идем, ни кто из нас завтра увидит закат солнца. Знакомо ли вам это чувство, когда человек, неуверенный в завтрашнем дне, оказывается в обществе людей, также неуверенных в завтрашнем дне?
- Знакомо ли мне! Дальше, дальше, пан Вирский!
- Не сойти мне с этого места, - говорил экс-помещик, - если это не самые прекрасные минуты в жизни! Ты молод, весел, здоров, на шее у тебя не сидят жена и дети, пьешь да песни поешь, а перед глазами у тебя - темная стена, за которой прячется завтрашний день... Эй! - кричишь. - Налейте вина, а то я не знаю, что там, за этой темной стеной... Эй, вина! И поцелуев!.. И такое бывало, пан Жецкий, - шепнул управляющий, наклоняясь ко мне.
- Но как же вы шли с французским авангардом под Мадженту?.. - прервал я.
- Шел я с кирасирами, - продолжал управляющий. - Вы знаете кирасир, пан Жецкий? На небе сияет одно солнце, а в эскадроне - сто солнц...
- Тяжеленькие у них доспехи, - заметив я. - Пехота крошит их, как стальной щелкунчик орешки...
- Так вот, приближаемся мы, пан Жецкий, к какому-то итальянскому городку, а тамошние крестьяне дают знать, что неподалеку стоит австрийский корпус. Посылаем мы их в этот городок с приказом, а вернее - с просьбой, чтобы жители, когда завидят полк, воздержались от приветственных возгласов...
- Само собой, - сказал я. - Раз неприятель поблизости...
- Через полчаса мы уже были там. Уличка узкая, по обеим сторонам толпится народ, еле-еле проедешь по четверо в ряд, а в окнах и на балконах женщины. Что за женщины, пан Жецкий! У каждой в руках букет роз! Те, что внизу, на улице, не то чтобы крикнуть, вздохнуть боятся - австрийцы-то близко... Зато женщины на балконах обрывают, сударь мой, свои букеты и осыпают лепестками роз, словно снегом, потных, покрытых пылью кирасир... Ах, пан Жецкий, если бы вы видели этот снег - пунцовый, розовый, белый и эти ручки, и этих итальянок... Наш полковник только подносил пальцы к губам и посылал воздушные поцелуи направо и налево. А снег лепестков все сыпал и сыпал на золотые кирасы, шлемы и фыркающих лошадей...
В довершение всего какой-то старик итальянец с белыми до плеч волосами, опираясь на суковатую палку, выскочил на середину улицы, обхватил за шею лошадь полковника, поцеловал ее и, крикнув: - "Evviva Italia!"* - тут же свалился мертвый... Вот каков был канун Мадженты!
______________
* Да здравствует Италия! (итал.)
Так повествовал экс-помещик, и слезы катились из его глаз на испачканный сюртук.
- Черт меня побери, пан Вирский, - вскричал я, - если Стах не отдаст вам квартиру бесплатно!
- А я плачу сто восемьдесят рублей! - всхлипывал управляющий.
Мы оба утерли глаза.
- Ну, сударь, - сказал я, помолчав, - Маджента Маджентой, а дело делом. Вы, может, представите меня кое-кому из жильцов?
- Идемте, - отвечал управляющий, срываясь с обтрепанного кресла. Идемте, я покажу вам самых интересных...
Он выбежал из гостиной и, сунув голову в дверь, которая вела, кажется, в кухню, закричал:
- Маня! Мы уходим... А с тобой, Вицек, я вечером посчитаюсь...
- Я не хозяин, чего со мною считаться, - отвечал детский голосок.
- Простите его, - попросил я управляющего.
- Как бы не так! Да он без трепки и не уснет... Хороший мальчишка, продолжал он, - смышленый, но уж очень отчаянный!..
Мы вышли из квартиры и остановились у других дверей на той же площадке. Управляющий осторожно постучал, а у меня вся кровь отхлынула от головы к сердцу, а от сердца к ногам. Может быть, она потекла бы и в башмаки и дальше по лестнице, до самых ворот, если бы изнутри не ответили:
- Войдите!
Мы вошли.
Три койки. На одной, держа в руках книжку и закинув ноги на спинку кровати, растянулся обросший черной щетиной молодой человек в студенческой тужурке; две другие постели выглядели так, словно по комнате пронесся ураган и все перевернул вверх дном. Увидел я также сундук, пустой чемодан и великое множество книг, валявшихся на полках, на сундуке и на полу. В комнате было несколько стульев, гнутых и обыкновенных, и некрашеный стол; присмотревшись, я заметил на нем намалеванные квадратики шахматной доски и разбросанные шахматы.
И в ту же минуту мне чуть не сделалось дурно: рядом с шахматами стояло два черепа - один с табаком, а другой с сахаром.
- Чего надо? - спросил черноволосый молодой человек, не поднимаясь с постели.
- Это пан Жецкий, уполномоченный хозяина... - объяснил управляющий, указывая на меня.
Молодой человек приподнялся, опираясь на локоть, пронзительно глянул на меня и сказал:
- Хозяина?.. В настоящую минуту я тут хозяин и отнюдь не припоминаю, чтобы я назначал этого господина своим уполномоченным...
Ответ был так поразительно прост, что мы с Вирским оба остолбенели.
Между тем молодой человек лениво поднялся с постели и без излишней поспешности принялся застегивать на себе брюки и жилетку. Как ни методически предавался он этому занятию, я уверен, что по меньшей мере половина пуговиц на его костюме осталась незастегнутой.
- А-а-а-а! Садитесь, господа, - проговорил он, зевая и делая такой жест, что для меня осталось неясным, где именно предлагает он нам расположиться на чемодане или на полу.
- Жарко, пан Вирский, не правда ли? - прибавил он. - А-а-а-а!
- Кстати, сосед из квартиры напротив жалуется на вас, господа! усмехнулся управляющий.
- За что же?
- За то, что изволите ходить нагишом... по комнате...
Молодой человек возмутился:
- Рехнулся старик, что ли? Он, может быть, хочет, чтобы мы в такую жарищу напяливали шубы? Наглость, честное слово!..
- Ну, - урезонивал его управляющий, - вы, господа, должны принять во внимание, что у него взрослая дочка.
- А мне какое дело? Я ей не отец! Вот старый остолоп, честное слово! Да еще врет, потому что мы нагишом не ходим.
- Я сам видел... - не утерпел управляющий.
- Честное слово, вранье! - воскликнул молодой человек, краснея от гнева. - Правда, Малесский ходит без рубашки, зато в кальсонах, а Паткевич без кальсон, зато в рубашке. Таким образом, панна Леокадия видит полный комплект...
- Да, и вынуждена завешивать все окна.
- Это старик завешивает, а не она, - возразил студент, махнув рукой. А она подсматривает в щелку. Впрочем, простите, пожалуйста: если панне Леокадии можно горланить на весь двор, то Малесский и Паткевич имеют право ходить у себя в комнате в чем им угодно.
Говоря это, молодой человек ходил большими шагами из угла в угол. Каждый раз, когда он оборачивался к нам спиной, управляющий подмигивал мне и строил гримасы, выражавшие полную безнадежность.
С минуту все молчали; наконец управляющий заговорил:
- Вы, милостивые государи, задолжали нам за четыре месяца...
- Опять вы за свое! - закричал молодой человек, глубоко засовывая руки в карманы. - Сколько же раз еще я буду вам повторять, чтобы вы с этими глупостями обращались не ко мне, а к Паткевичу или Малесскому? Ведь это так просто запомнить: Малесский платит за четные месяцы - февраль, апрель, июнь, а Паткевич - за нечетные: март, май, июль...
- Да ведь никто из вас вообще никогда не платит! - воскликнул управляющий, выходя из себя.
- А кто же виноват, если вы не являетесь вовремя? - заорал молодой человек, размахивая руками. - Сто раз вам говорили, что Малесский платит за четные месяцы, а Паткевич - за нечетные!
- А вы, уважаемый, за какие?
- А я, почтеннейший, ни за какие, - выкрикнул молодой человек, угрожающе помахав кулаком перед самыми нашими носами, - ибо я принципиально не плачу за квартиру! Кому я обязан платить? За что? Ха-ха! Ловкачи, нечего сказать!
Он еще быстрее зашагал по комнате, не переставая саркастически фыркать. Наконец фырканье перешло в свист, и молодой человек уставился в окно, вызывающе повернувшись к нам спиною.
Тут у меня иссякло терпение.
- Позвольте, сударь, заметить, - сказал я, - что подобное неуважение к договору весьма оригинально... Кто-то предоставляет вам квартиру, а вы считаете возможным ему не платить...
- Кто предоставляет мне квартиру? - взревел молодой человек, усевшись на подоконнике раскрытого окна и с силой раскачиваясь взад и вперед, словно собираясь выброситься с четвертого этажа. - Я сам занял это помещение и останусь в нем до тех пор, пока меня не выкинут вон. Договоры!.. Да подите вы со своими договорами... Если общество хочет, чтобы я платил за квартиру, так пусть платит мне за уроки столько, чтобы хватило и на квартирную плату... Хороши тоже!.. За три урока ежедневно я получаю пятнадцать рублей в месяц; за еду берут у меня девять рублей, за стирку и услуги - три... А форма, а взносы в университет? А тут еще плати им за квартиру! Выгоняйте меня на улицу, - в раздражении говорил он, - пусть меня подцепит живодер и прикончит, стукнув палкой по башке... Пожалуйста, пользуйтесь вашим правом, но замечаний и выговоров я не потерплю.
