Джеймс Олдридж - Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

Она ничуть не удивилась, что я пришел, а ее влажные волосы и ненакрашенные глаза совсем меня обезоружили. В ней вдруг появилась какая-то беззащитность. Я спросил, что теперь будет, ее ведь однажды уже приговорили условно к тюремному заключению и в суде предупредили, что если еще раз арестуют, она отсидит положенный срок.

— Будут судить, — сказала она. — Меня выпустили на поруки. Но я на суде не признаю себя виновной.

Мы мирно с ней пообедали, а потом я ушел, чтобы вместе с Рупертом проводить Пегги и Джо на аэродром.

В зале ожидания Пегги принялась говорить Руперту о том, как она завидует ему и Джо, их налаженной семейной жизни.

— Нет, я решила: заберу детей из интерната, — говорила она. — Просто варварство — отсылать малышей из дому в восемь лет!

— Да, я сам ребенком страдал от этого, — согласился Руперт.

— Вы с Джо молодцы, что оставили своих дома.

Она смотрела на него, ожидая сочувствия. Я понял, что им мешаю, и отошел. Пегги хотелось пооткровенничать с Рупертом. Он потом в пересказе безусловно смягчил этот разговор, но суть его, как видно, передал точно.

— Мне давно хотелось посоветоваться с каким-нибудь мужчиной, — сказана она, — и вы — единственный нормальный человек из всех, кого я знаю.

— А Фредди? — удивился он.

Она улыбнулась и сказала, что хочет поговорить с ним именно о Фредди.

— Я хотела вас спросить, как он, по-вашему, поступит, если узнает, что я его обманываю.

— Обманываете? — не сообразив, переспросил Руперт. — В каком смысле обманываете?

— Как жена обманывает мужа, глупенький.

Руперт почувствовал себя неловко.

— Откуда мне знать, Пег? Меня бесполезно об этом спрашивать. Ей-богу, не знаю.

— Но у вас с Фредди так много общего во взглядах на мораль, хотя вы и по-разному смотрите на жизнь. Вот почему я хочу знать ваше мнение.

— Что я могу вам сказать? — ответил Руперт. — Сомневаюсь, чтобы я хоть в чем-то был похож на Фредди.

— Ну, а вы как бы на это посмотрели?

— Не знаю. Думаю, что всякий может совершить ошибку… Ну, минутное затмение…

— Да нет же, нет, — спокойно пояснила она. — Это продолжается довольно долго.

— Но почему? — спросил он, преодолевая неловкость. — Мне казалось, что вы с Фредди так хорошо живете.

— Неплохо, — сказала она каким-то будничным тоном. — В общем, живем прекрасно. Но все не так просто. В этой сфере все непросто. Я хочу сказать, в сфере физиологии. Хотя меня вовсе не это волнует. Меня беспокоит не моя интимная жизнь, а Фредди. Я бы предпочла сама ему сказать, кто это, чтобы ему не пришлось ничего выяснять.

— Не надо, — настойчиво попросил ее Руперт. — Не говорите ему.

— Почему?

— Потому что мужчина никогда не сможет этого забыть. Не говорите Фредди, — повторил он. — Не делайте этого. Пег. Ведь он пока ни в чем не уверен.

— Уверен. И будет куда хуже, если он сам узнает, кто это. Особенно теперь.

Руперт не стал спрашивать, с кем она живет, но Пегги сама назвала ему имя.

— Это Пинк Бендиго.

— Вы сошли с ума! — вырвалось у Руперта.

Но Пегги была по-прежнему невозмутимо спокойна. Руперт был поражен..

— Вы нанесете ему удар, если скажете, — убеждал он ее. — У него и так хватает забот. Он совсем упадет духом.

— Может быть. Но мне надо вылезти из этой трясины. Не то я сойду с ума, — все так же спокойно сообщила она.

Всю неделю нас не покидало ощущение, что мы переживаем кризис, и хотя кризисов вокруг скопилось уже с добрый десяток и решений надо было принять столько, что и не перечислишь, вопрос, который стоял перед Рупертом, в общем сводился к одному.

Пожалуй, все могло пойти по-другому, хотя я не знаю как. Я говорю не о решении семейного совета по поводу слияния фирмы и даже не о том, что Руперт faute de mieux[16] стал на защиту интересов Фредди. Настоящие неприятности начались из-за Нины Водопьяновой, правда, немного позднее.

В первые дни скандала вокруг фирмы Ройсов тяжелее всего пришлось Руперту и мне, главным образом из-за отсутствия Фредди. Только на второй или на третий день газеты поняли истинный характер сделки, и хотя некоторые из них не порицали Фредди, однако рассуждения о судьбах фирмы Ройсов и о том, как скажется такое слияние на традиционных представлениях европейцев о Британии — владычице морей, — в общем-то сводились к тому, что Фредди предал Англию. И в зависимости от позиции, излагавшейся в той или иной статье, сразу можно было узнать, какие газеты принадлежат Пинку Бендиго и Наю или находятся под их контролем.

Нас ежедневно с утра до вечера донимали представители прессы и всевозможные учреждения, частные лица, биржевые маклеры, банки; мы отвечали на сотни телефонных запросов из Америки, Германии, Италии, Франции. Служащих Фредди мучили еще больше, чем нас. В конце концов мы ушли из конторы и, по примеру Фредди, пустили все на самотек. Фредди поступил весьма предусмотрительно, исчезнув из Лондона. Когда он вернулся, самое страшное было уже позади, правда, он клялся, что в Балтиморе ему было ничуть не легче.

Он вернулся на третий или на четвертый день, когда нам уже успела осточертеть вся эта шумиха, и нахально заявил:

— Я же вас предупреждал, что тут будет. Поэтому я и отослал отсюда Пегги и Джо. Но не волнуйтесь. Еще неделька, и шум пойдет на убыль. Вот увидите.

При двух самых важных событиях я, однако, не присутствовал, и хотя Руперт изложил их мне очень живописно и зло, он опустил много подробностей, так что мне приходится их восстанавливать самому — к счастью, я хорошо знаю участников драмы и обстановку, в которой она разворачивалась.

Первое событие произошло вечером, на четвертый или пятый день после отъезда Джо.

Руперт поздно вернулся домой после ужина с Фредди, семейным поверенным в делах Парком и — хотите верьте, хотите нет — Пинком Бендиго. На крыльце своего дома он встретил поджидавшего его адмирала: видно, Лилл сидел где-то поблизости в машине, пока ему не сообщили, что Руперт выехал домой.

Руперт был удивлен, но пригласил адмирала войти. Вместе со своим котелком Лилл крепко сжимал в руке какую-то папку. Не снимая пальто и даже перчаток, он опустился на краешек дивана в нетопленой гостиной. Розовую папку он положил рядом на столик перед трюмо и постучал по ней пальцем.

— Взгляни, пожалуйста, — сказал он без обычных околичностей, — и ты убедишься, что миссис Водопьянова — подосланный к тебе агент. Она должна либо завербовать тебя, либо шантажировать.

— Шантажировать! Меня? — спросил Руперт. — Это уже что-то новое…

— Да, раньше я не поднимал этого вопроса, — согласился адмирал, — но нам давно все было известно. Я тебе ничего не говорил, потому что мы надеялись и так избежать неприятностей.

— Тогда я на вашем месте не поднимал бы этого вопроса и сейчас, — отрубил Руперт. — Это же абсурд!

Адмирал снял перчатки.

— Сейчас все это уже не имеет значения. Но каково бы ни было ее влияние на тебя, тут находятся неопровержимые доказательства. — Он снова постучал по папке.

— Откуда вы получили эти сведения? — спросил Руперт, взяв папку в руки.

Лилл впервые улыбнулся:

— У нас имеются свои источники информации, сам знаешь.

— И вы уверены, что сможете меня убедить?

— Без всякого сомнения.

Руперт положил папку на место и отошел к холодному камину. Так они и стояли, оба в пальто, друг против друга, разделенные стеной непримиримой вражды, одни в пустом доме, где не было ни огня, ни Джо, не слышно детей, не накрыт на столе непременный в Англии чай, нечего выпить и кажется, будто кончилась жизнь.

— Ну, допустим, вы меня убедите. Что я, по-вашему, должен сделать?

Адмирал на минуту задумался.

— Трудно сказать. Может быть, и ничего. Главная опасность в тебе самом, Руперт. Ты это знаешь. Когда я смогу тебе доказать, что ты все время был для них только желанной добычей, мы себя почувствуем спокойнее.

— Понятно.

— И тогда ты сможешь поступать, как хочешь, более или менее.

Руперт снова взял в руки папку.

— Неужели здесь все доказательства? — спросил он.

— Уверен, что тебе их будет достаточно, — сухо проронил адмирал.

Руперт протянул ему папку.

— Нет, адмирал. Мне не интересно.

— Понимаю твое чувство. Но ты сделаешь глупость и проявишь душевную слабость, если не прочтешь. От правды никуда не уйти.

— Мне не нужны бумажки, чтобы знать о человеке правду, — заявил Руперт. — И чем больше вы настаиваете, тем решительнее я отказываюсь. И в этом виноваты вы сами.

— Неужели я так и не смогу тебе втолковать, — в голосе адмирала прозвучало раздражение, — какую беду ты на себя навлекаешь? Неужели ты не чувствуешь, как я к тебе отношусь?..