Джеймс Олдридж - Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

Я кивнул, и мы снова влились в толпу гостей НАТО.

█

Вряд ли Руперт мог относиться к этому сборищу так, как я. Для меня это было новое, увлекательное зрелище, а Руперта все это раздражало, как тесный пиджак: неудобно в нем чертовски, а скинуть нельзя, остается лишь терпеть и злиться. Приехал он сюда только ради Джо. В его теперешнем состоянии ему претил этот зал, битком набитый людьми, не знающими никаких забот и сомнений.

Среди них у него было много друзей, которые радушно с ним здоровались, но он не отходил от меня. Одной только тете Фло он по-настоящему обрадовался. Мы уже два или три часа почти не трогались с места и стояли у окна.

И вдруг ему захотелось вырвать Джо из этой атмосферы. Было уже поздно, но она все еще танцевала. Теперь ее партнером был некий француз по фамилии д'Эспрэ. Руперт заявил, что пора ехать домой.

— Сейчас?

— Да, сейчас.

— Но почему?

— Пора спать.

Он взял ее под руку, попрощался с Фредди и отказался воспользоваться его «роллс-ройсом».

— Господи, что у тебя за причуды! — не на шутку вспылила Джо, и тут я ей посочувствовал. — На тебя иногда находит такая блажь, что хоть криком кричи! — возмущалась она, садясь в такси. — Я тебя просто не пойму. Все не как у людей!

Шагая домой, я твердо решил жениться на Пепи и увезти ее в Суву, где самый лучший в тропиках климат. Я скопил денег и теперь мог принимать решения. Англичане вдруг стали мне в тягость, и мне захотелось уехать от них подальше.

Быть может, во мне говорило одиночество, а может, любовь. Мне было все труднее обходиться без Пепи, без ее молодого сильного тела, без ее своеволия и независимого ума. Но, как и Руперта, меня снедали страхи; я понимал, что подвергаюсь опасности в этой изнеженной, скованной предрассудками стране.

Наутро, около восьми часов, посыльный принес Руперту длинную срочную телеграмму; ее приняла Анджелина и побежала наверх к хозяину. Руперт распечатал ее, еще не успев стереть со щек мыльную пену.

— Что это? — сонно спросила Джо, приподнимаясь с подушки.

— Телеграмма от Фредди.

— О чем? Что случилось? — встревожилась она.

Руперт присел на кровать и прочел телеграмму вслух.

Дорогой Руперт. Сегодня в девять часов утра передаю в газеты сообщение, копию посылаю восьми членам нашей семьи — директорам акционерного общества — и четырем другим, включая вас, обладающим правами попечителей, так же как и двум директорам, не членам семьи, секретарю нашей компании и казначею.

Сообщение гласит: «Директор-распорядитель и заместитель председателя британской судостроительной, торговой и транспортной акционерной компании Ройсов и судостроительных верфей „Ройс-Бэркемстед“, а также имперской фрахтовой и судоходной компании Ройсов, имеющей отделения в Лондоне, Бомбее, Сингапуре, Гонконге и Сиднее, закончил переговоры с „Юнайтед Стейтс ойл“ и с германским химическим и горнорудным концерном „Рейнише фарбверке“ о слиянии их капиталов, промышленных предприятий, рынков сбыта, судов, сырья, рудных месторождений и прочего и образовании единого акционерного общества или корпорации, зарегистрированной в Лондоне, Балтиморе и Гамбурге с равным правом голоса для каждой из этих трех компаний».

Джо вскочила с кровати.

— Это и есть то, на что намекал Фредди?

— Обожди. Это еще не все, — сказал Руперт, читая дальше: «…Я хочу поставить в известность наших директоров, что предполагаемое слияние предусматривает серьезные перемены для фирмы Ройсов как у нас в стране, так и за границей Семейное товарищество, которое вело торговые дела на протяжении почти двухсот пятидесяти лет, должно распасться, так как наши новые партнеры — американцы и немцы, имеющие обширные международные капиталовложения в области транспорта, нефти и производства химикатов, являются обычными акционерными обществами. Поэтому компания Ройсов будет распущена и вместо нее организовано акционерное общество, которое затем сольется с нашими немецкими и американскими партнерами и образует концерн „ЮРФ“, взяв первые буквы от названий всех трех объединяющихся компаний».

— Выходит, он распустил фирму Ройсов? — текст телеграммы был настолько невероятен, что Джо окончательно проснулась.

Руперт продолжал невозмутимо читать:

Обладая более значительными капиталами, «Юнайтед Стейтс ойл», так же как и «Фарбверке», намереваются затратить большие суммы на расширение предприятий фирмы Ройсов, в связи с чем капитал нынешних директоров фирмы значительно увеличится, да и все наше имущество повысит свою стоимость. Если такое слияние будет осуществлено, доля каждого из компаньонов фирмы Ройсов в капитале фирмы сразу же увеличится по сегодняшним котировкам минимум в четыре раза, причем, благодаря более широким возможностям и средствам, которыми мы будем располагать совместно с «ЮСО» и «Фарбверке», дальнейшие перспективы будут еще лучше. Срок принятия или отклонения этого проекта — восемь недель начиная с сегодняшнего дня. Подпись — ваш покорный слуга во всех делах компании: Фредерик Холланд Ройс.

— Что это значит?

Руперт потом рассказывал, что он хохотал, как сумасшедший.

— Господи, как он на это пошел! Вот она бомба, которую Фредди обещал бросить! Слил фирму с двумя самыми страшными чудовищами делового мира.

— Но что значит «компания Ройсов будет распущена»? Он отказывается ею управлять?

— Да, во всяком случае, отказывается от семейного правления. Мы сейчас станем обычным акционерным обществом, частью «ЮСО» и «Фарбверке». Но у него это не пройдет.

— Почему ты так думаешь? Фредди знает, что делает.

— Сомневаюсь. Он считает, что подачка в виде четырехкратного или пятикратного увеличения нарицательного капитала каждого из компаньонов соблазнит родню, а я в этом не уверен.

— Держу пари, что Фредди окажется прав! — с жаром воскликнула Джо.

— Рандольф его убьет.

— А я ручаюсь, что он всех переубедит, — сказала она, надевая халат.

— Когда начнется голосование, никто из семьи не даст согласия.

— Что может быть соблазнительнее больших денег? — горячилась Джо. — Деньги — самый лучший стимул. Фредди победит.

— Деньги, может, и лучший стимул, но никто не захочет отдать семейную фирму американцам и немцам. Рандольф этого не позволит. Он уже давно ждал от Фредди чего-нибудь в этом роде, впрочем, как и все мы.

— Ну, я на стороне Фредди, — решительно заключила Джо.

Руперт только с изумлением посмотрел на нее; за завтраком они продолжали пререкаться, а потом Руперт по телефону вызвал такси, потому что у ворот уже караулили газетчики. Когда он выходил, его засыпали вопросами и стали фотографировать. В Сент-Мэри-Экс собралось еще больше репортеров, и он с трудом пробился в контору сквозь их шумную толпу. Ему кричали: «Торгаши!», «Продали английскую фирму иностранцам!», «Предали английское судоходство! Отдали на откуп Америке и Германии!», «На сколько вы лично увеличили свое состояние?», «Это что, генеральная репетиция Общего рынка?»

— А как теперь будет с вашей сделкой на русскую нефть? — крикнул кто-то уже ему в спину.

— А верно, как теперь с этим будет? — пробормотал он, обращаясь ко мне.

Я не понял, о чем идет речь, пока Руперт не показал мне телеграмму.

— Боже мой, Руперт! — воскликнул я. — Да ведь, если он объединится с этими типами, от Ройсов останется мокрое место!

Руперт взглянул на пачку телеграмм и записок, которую миссис Ингрэме положила на стол — их набралось уже штук пятьдесят, — от лиц и учреждений, о которых мы раньше даже не слыхали, а две из них были от министров. Телефон за дверью звонил, не смолкая.

— Что мне им отвечать? — спросила его с отчаянием миссис Ингрэме, когда Руперт ей объяснил, что ни для кого, кроме родных, его нет.

— Пусть звонят мистеру Фредди.

— Но большинство из них уже пыталось до него дозвониться, он не желает ни с кем разговаривать, вот они и обращаются к вам.

— Отсылайте их к Гордону, он заведует отделом рекламы и внешних сношений. Теперь настал его час.

Мы сидели молча, Руперт задумчиво на меня поглядывал.

— Ну вот, Джек, последняя надежда, которая еще оставалась у нас после свидания с Бендиго, рухнула. Можно собирать манатки и уходить.

Мне нечем было его утешить. А высказывать свою точку зрения не хотелось. Что ж, после ночного угара наступило холодное, трезвое утро. Интересно, понимает ли Руперт, что Фредди с самого начала пользовался нами как ширмой для своих махинаций? Мне казалось, что Руперт еще боится себе в этом признаться.

Выложил все это нам сам Фредди, сделав вид, что его мучают угрызения совести.

Он явился около полудня. Закрыв за собой стеклянную дверь, как бы отгородившись ею от внешнего мира, он сел и задрал ноги на подоконник. На его обычно розовом лице лежал серый налет, вид у него был нездоровый, утомленный.