Эжен Сю - Вечный жид
– Мне кажется, княгиня, мадемуазель Адриенну можно смело поручить заботам доктора.
Маркиз так выразительно произнес слова «заботам доктора», что княгиня, взглянув на него и на Балейнье, разом все поняла и просияла. Стало темно, уже почти наступила ночь, и Адриенна, поглощенная в свои думы, не заметила этого быстрого обмена взглядов и знаков; да если бы и заметила, то ничего бы в них не поняла.
Однако для большей правдоподобности госпожа да Сен-Дизье продолжала возражать:
– Я не против доверить мадемуазель де Кардовилль доктору, несмотря на его снисходительность к ней… Но не хотелось бы делать подобные уступки… мадемуазель должна подчиняться моей воле…
– Позвольте заметить, княгиня, – обиженным тоном заговорил доктор, – никакого особенного пристрастия к мадемуазель Адриенне я не питаю. Но если она меня просит свезти ее к министру, я охотно готов оказать эту услугу в полной уверенности, что она не заставит меня раскаиваться!
Адриенна дружески протянула руку Балейнье и с чувством промолвила:
– Будьте спокойны, мой достойный друг, вы сами будете довольны тем, что помогли мне… вы будете участником благородного поступка!
Трипе, не понимая нового плана сообщников, с удивлением шепнул аббату:
– Как? Ей позволят уехать?
– Ну да! – отрывисто ответил тот, указывая на княгиню и приглашая жестом выслушать, что она скажет.
Госпожа де Сен-Дизье подошла к племяннице и медленным, размеренным тоном, напирая на каждое слово, проговорила следующее:
– Еще одно слово… одно слово в присутствии всех этих господ. Ответьте мне: намерены ли вы противиться моим приказаниям, несмотря на тяжкие обвинения, которые тяготеют над вами?
– Да, намерена.
– Несмотря на открывшиеся позорные обстоятельства, вы не желаете признавать моей власти над вами?
– Да, не желаю.
– Вы решительно отказываетесь вести строгий и благопристойный образ жизни, который я хочу, чтобы вы вели?
– Я ведь сказала уже, сударыня, что желаю жить одна и так, как хочу.
– Это ваше последнее слово?
– Это мое последнее слово.
– Подумайте… остерегитесь… дело очень серьезное!
– Я вам сказала, сударыня, это мое последнее слово… повторять два раза одно и то же я не стану.
– Вы сами были свидетелями, господа! – начала княгиня. – Я напрасно пыталась найти пути к согласию! Пусть мадемуазель де Кардовилль сама себя винит за то, что случится далее… к чему меня заставит прибегнуть ее дерзкое неповиновение.
– Отлично, мадам! – сказала Адриенна.
Обратившись к Балейнье, она с живостью прибавила:
– Ну, едемте же скорее, милый доктор, я умираю от нетерпения. Подумайте: всякая минута промедления может стоить горьких слез несчастной семье!
И Адриенна быстро вышла из кабинета в сопровождении доктора.
Один из слуг княгини велел подавать карету Балейнье.
Усаживаясь в карету с его помощью, Адриенна не заметила, что Балейнье шепнул что-то своему выездному лакею, отворявшему дверцы экипажа. Когда доктор сел на свое место рядом с Адриенной, лакей захлопнул дверь, и через несколько секунд Адриенна услышала его приказание кучеру:
– К министру. С бокового подъезда.
Лошади быстро понеслись.
ЧАСТЬ VII. СВЕТСКИЙ ИЕЗУИТ
1. ЛЖЕДРУГ
Наступила ночь, холодная, темная.
Небо, ясное перед закатом солнца, все более и более заволакивалось серыми, мрачными тучами. Сильный, порывистый ветер мел снег, падавший крупными хлопьями.
Фонари тускло освещали внутренность кареты, где сидели доктор и Адриенна.
На темном фоне обивки выделялось бледное очаровательное лицо Адриенны, обрамленное маленькой шляпой из серого бобра. В карете веял тонкий, нежный, почти сладострастный аромат, свойственный одежде изысканных женщин. Поза молодой девушки, сидевшей рядом с доктором, была полна грации. Ее изящный, стройный стан, плотно обтянутый синим сукном платья с высоким воротником, передавал мягкой спинке кареты гибкое волнообразное движение. Ножки Адриенны были скрещены на густой медвежьей шкуре, служившей ковром. В ослепительной и обнаженной левой руке она держала великолепно вышитый платок, которым вытирала тихо катившиеся слезы, которых доктор никак не ожидал.
А между тем это была реакция после нервного, лихорадочного возбуждения, которое до сих пор поддерживало энергию Адриенны во время тяжелых сцен в особняке Сен-Дизье. Теперь наступил упадок сил. Столь решительная в независимости, такая гордая в презрении, неумолимая в иронии, смелая в отпоре насилию, Адриенна была одарена исключительно тонкой чувствительностью, которую она тщательно скрывала от тетки и ее друзей. Трудно было найти более женственную натуру, хотя она казалась очень мужественной и смелой. Но как любая женщина, девушка умела подавить в себе проявление всякой слабости, чтобы не обрадовать врагов и не дать им возгордиться.
Прошло несколько минут; Адриенна, к величайшему удивлению доктора, продолжала молча плакать.
– Как, дорогая Адриенна? Как? Вы, такая храбрая еще минуту назад, вы плачете, вы? – спрашивал Балейнье, искренне изумленный волнением девушки.
– Да, – дрожащим голосом говорила Адриенна, – да, я плачу… при вас… при друге… но при тетке… никогда…
– Тем не менее… во время этого разговора… ваши колкости…
– Боже мой… Неужели вы думаете, что мне так приятно блистать в этой войне сарказмов? Она мне невыносима… Но чем же, кроме горькой иронии, могу я защищаться от этой женщины и ее друзей? Вы упомянули о моем мужестве… Уверяю вас, что оно заключалось не в проявлении отрицательных сторон моего характера. Оно было в том, чтобы сдержать и скрыть все, что я чувствовал, испытывая грубое обращение со стороны людей, которых я ненавижу и презираю… Я не причинила им никакого зла и хочу только одного: жить свободно, в одиночестве и видеть вокруг себя счастливых людей…
– Что же поделаешь? Вам завидуют, потому что вы счастливы и доставляете радость другим.
– И подумать, кто возводит на меня столь возмутительные обвинения?! Моя тетушка… моя тетушка, прошлая жизнь которой – сплошной позор! И ведь она прекрасно знает, что я слишком честна и горда, чтобы сделать недостойный меня выбор!.. Господи! да если я полюблю когда-нибудь, то буду перед всем светом гордиться своей любовью, потому что считаю это самым прекрасным чувством в мире… К чему честь и откровенность, если они не могут даже оградить человека от подозрений, которые скорее глупы, чем низки! – прибавила Адриенна с удвоенной горечью и снова поднесла платок к глазам.
– Ну полноте, моя дорогая, – начал доктор самым вкрадчивым и умильным голосом, – теперь все прошло… Успокойтесь… Для вас я преданный друг.
Произнося эти слова, Балейнье невольно покраснел, несмотря на свое дьявольское коварство.
– Да, я это знаю, – продолжала Адриенна. – Я никогда не забуду, что, заступаясь за меня сегодня, вы подвергали себя гневу тетки… так как мне известно, что она могущественна, особенно, когда нужно совершить зло…
– Что касается этого, мы, врачи, ограждены своей профессией от мести врагов… – с притворным равнодушием заметил Балейнье.
– Ах, дорогой доктор, вы не знаете… Госпожа де Сен-Дизье и ее друзья никогда ничего никому не прощают… – и девушка вздрогнула. – Я только потому решилась на открытый разрыв с нею, что не могла более выносить их подлого коварства и злости, из чувства отвращения и ужаса… Даже если бы мне грозила смерть… я бы не удержалась… А между тем, – продолжала она с очаровательной улыбкой, придававшей необыкновенную прелесть ее лицу, – я очень привязана к жизни… я люблю жизнь и боюсь даже, что слишком ее люблю, особенно жизнь блестящую, полную красоты и гармонии… Но вы знаете, что я безропотно покоряюсь своим недостаткам…
– Ну, теперь я спокоен, – весело заметил доктор, – вы улыбнулись… Это хороший признак!
– Часто это самое мудрое… хотя я не знаю, можно ли мне смеяться после угроз тетки?.. Впрочем, что же она может мне сделать? Что значит этот «семейный» совет? Неужели она могла всерьез подумать, что на меня могут повлиять советы каких-то д'Эгриньи и Трипо! Потом эти строгие меры… О каких строгих мерах она говорила? Вы не знаете, что она может предпринять?
– Между нами, я думаю, княгиня хотела вас только припугнуть… Мне кажется, она постарается воздействовать убеждением… она задалась целью обратить вас на путь истины. Вы знаете, что она мнит себя чуть ли не матерью церкви![166] – лукаво промолвил доктор, которому во что бы то ни стало нужно было успокоить Адриенну. – Но оставим это… Необходимо, чтобы ваши очаровательные глаза обрели весь свой блеск и могли заворожить, обольстить министра, к которому мы сейчас приедем…
– Вы правы, милый доктор… Надо стараться избегать горя уже потому, что одно из его наименьших зол – это забывать о других!.. Однако я пользуюсь вашей любезностью, ничего не объяснив вам толком.
