Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции - Владимир Вениаминович Агеносов

Противоречие между высшим смыслом бытия и повседневностью создает трагический настрой.

И тем не менее, от первого рассказа «Прохожая» до последнего «Прокаженный» лейтмотивом проходит мысль о тяге человека к свободе, о нравственном преодолении страха. Не захотела сбежавшая из лагеря женщина вернуться к издевательствам – застрелилась. Выбор побега и смерти вместо унижений и рабства делает Митька-Пан («Пианист»), голодный охранник морга выбрасывает буханку хлеба, полученную от циников-сластолюбцев («Одна ночь»), борьбу вместо смирения выбирает герой рассказа «Прокаженный», уже после освобождения надерзивший секретарю горкома партии. Не оказывается поражением и согласие княжны стать любовницей негодяя: подобно Соне Мармеладовой она жертвует собой во имя немощной матери, тоже находящейся в лагере («Княжна»).

Даже театральный спектакль, поставленный заключенными, воспринимается как протест против режима. «Все 3000 человек переживали вместе с нами предстоящее событие и желали успеха, останавливали на дороге, просили: – Братцы, уж вы там дайте жизни… Покажите начальникам, на что заключенный человек способен!..» («В театре»).

Рассказы Максимова о ГУЛАГе, сведения о котором писатель черпал из собственного лагерного опыта, предвосхитили прозу А. Солженицына и особенно В. Шаламова.

Вышедший в 1953 году сборник «Голубое молчание» включал в себя два рассказа о войне («Голубое молчание» и «Темный лес») и анекдотичную историю («Издевательство»), а также написанную в 1941 году повесть «В сумерках» о довоенной жизни. В книгу вошли: написанная еще в лагере в 1940 году поэма «Двадцать пять», поэма-стилизация под народную балладу «Танюша» (1941) и «Царь Иоанн» (1945), а также две пьесы: шутка «В ресторане» и отличающаяся схематизмом и излишней политизацией драма «Семья Широковых».

В 1957 г. Максимов опубликовал «Новом русском слове» три главы из третьего тома романа. Автор воскресил погибшего в финале второй книг Дениса Бушуева, рассказал о немецком нашествии на Россию, о жизни односельчан Дениса во время войны.

Но уже в начале 50-х годов для писателя начались страшные времена. Из-за постоянного недуга (алкоголизм) в 1951 году от него ушла Софья Спиридоновна Спицына Они поженились еще в 1943 году, именно она вырвала его из лап гестапо. Литературный труд не приносит средств для существования. Попытки преподавать в различных вузах Америки не увенчались успехом: его отовсюду выгоняют – иногда справедливо, чаще несправедливо. У Максимова нет жилья: он кочует от одного сжалившегося над ним человека к другому. Изредка живет на Толстовской ферме близ Нью-Йорка. Порой буквально оказывается на улице, порой в больницах, в том числе психиатрических. Писатель живет на вспомоществования и небольшие суммы, которые посылает ему брат Николай, ставший историком. 8 сентября 1951 года Сергей пишет брату: «Теперь у меня полная бесперспективность – вот что ужасно. Больной, мучительно одинокий, презираемый почти всеми, нищий, шатающийся по Бродвею из семьи в семью в надежде занять доллар, чтоб утром съесть в обжорке супу на 20 центов и поехать на работу, – кому, ну кому я такой нужен?»[81]. Изредка удается напечатать всё в том же «Новом русском слове» кое-какие рассказы: о ГУЛАГе («Голубой бант», «Аферист“, ”Княж-Погост», «Третий случай»), о войне («Агрономша», «Вдова»), о Волге («Ленивый луг», «Алешка Булатов»). В 60-м году в «Новый журнал» напечатал рассказ «Фома Погребцов».

Болезнь, вызванная травмой головы после падения в 1965 году, прогрессировала и в конце концов оказалась смертельной. Умер Сергей Максимов 11 марта 1967 г. и похоронен в Сан-Франциско на Сербском кладбище. Над могильной плитой установлен крест из темного гранита работы архитектора А.А. Нератова.

Сочинения

Тайга. – Н-Й.: изд. Чехова, 1950.

Денис Бушуев. – Франкфурт на Майне: Посев, 1950.

Голубое молчание. – Н-Й.: изд. Чехова, 1952.

Бунт Дениса Бушуева. – Н-Й.: изд. Чехова, 1956.

Денис Бушуев. – 2-е изд. – Франкфурт на Майне: Посев, 1974.

Публикации

Голубое молчание //Возр. 1949. № 6.

Денис Бушуев //Грани. 1948. № 4; 1949. № 6/7.

Прохожая // Грани. 1946. № 2.

Танюша //Грани. 1946. № 1.

Фома Погребцов //НЖ. 1960. № 62.

Царь Иоанн //Грани. 1947. № 3.

Денис Бушуев

(Ч. I. гл. XIX–XX)

Поздний августовский вечер. В клочьях темных облаков плавно нырял зеленый серпик луны. Под сильным верховым ветром гнулись деревья, шумела Волга. Грустно стучала колотушка ночного сторожа – глухого старика Чижова.

В доме Бушуевых еще не спали. На кухне при свете керосиновой лампы Ульяновна гладила белье. Напротив нее за тем же столом, сидел Денис и, наблюдая за утюгом и ловкими руками матери, слушал ее песни. Ульяновна пела так тихо, что иногда переходила на полу-шопот, но сохраняя мелодию и отчетливо произнося слова.

Вся она, – и черным простым платьем, и маленькой фигурой, и стрелками бесчисленных морщинок вокруг тихих скорбных глаз, – излучала такой уют и такое тепло, что Денис готов был сидеть до утра и без конца смотреть на нее и слушать ее песни.

Горят, горят пожары, они всю неделюшку,

Ничего в дикой степи не осталося…

пела Ульяновна, и сердце Дениса наполнялось тихим и светлым успокоением.

Оставались в дикой степи горы крутые.

Как на этих горах млад ясен сокол…

Денис очень любил песни, особенно, когда их пела мать. А песен Ульяновна знала бесчисленное множество всяких: и свадебные песни заводила она, и посиделковые, и любовные, знала и «романсы», где льется кровь и сверкают ножи. Денис и сам уже много знал и запомнил из того, что пела она, но всякий раз Ульяновна вспоминала что-нибудь новое.

– Мамаша, спой «Липу вековую».

– Да что ты, Денисушка, к этой песне привязался? Что она тебе так полюбилась? – улыбнулась Ульяновна.

– Не знаю. Нравится она мне. Спой.

– Ну, слушай.

Липа вековая

Под окном стоит.

Песня удалая

Вдалеке звенит.

Лес покрыт туманом,

Словно пеленой.

Слышен за курганом

Лай сторожевой…

На полатях заворочался Ананий Северьяныч. Он еще не спал и мысленно подсчитывал предстоящие расходы по хозяйству, прислушиваясь в то же время к песням жены. Он не то чтобы любил песни, а слушал их иногда так – от нечего делать.

– Подожди, Денисушка, – оборвала сама себя Ульяновна, – вот я вспомнила хо-орошую одну… Слушай.

Колечко мое позлаченное, —

Ох, я с милым дружком разлученная.

Он давал-то мне ручку правую,

Целовал меня в щеку алую.

Не целуй меня, не уговаривай,