Злые духи - Евдокия Аполлоновна Нагродская
– Да, да, я это заметил, в тех четырех страницах, которые я прочел, была такая фраза: «Она жила роскошно: у нее всегда были за обедом омары, и она всегда одевалась в бархатное платье». Впрочем, может быть, я это читал у кого-нибудь другого? Право, я всегда перепутаю… Вы ездите верхом?
– Да.
– Поедем когда-нибудь вместе, я по утрам катаюсь в лесу.
– Для меня это слишком дорогое удовольствие.
– Пустяки! У меня две верховые лошади… Моя мечта – завести скаковую конюшню… Вообще я все собираюсь заняться наконец делом.
Ремин опять пристально посмотрел на Чагина.
«Зачем он рисуется? И рисуется ли?» – подумал он.
* * *
Утро было туманное и холодное.
Мастерская Ремина плохо нагревалась железной печкой с коленчатой трубой, дуло из стеклянной стенки, дуло из-под дверей.
Ремин работал в пальто, окутав шею шарфом.
В окно виднелись крыши домов, купол обсерватории налево и деревья Люксембурга направо – и все это было задернуто беловатой мглой ненастного утра.
В дверь постучали.
– Entrez.
– Courier de monsieur. – И корявая рука с газетой и двумя письмами протянулась в дверь.
Одно письмо было от матери, другое городское, написанное мелким, как бы детским почерком.
Он взглянул на подпись и весело улыбнулся.
«Многоуважаемый m-r Ремин, это ужасно! Ужасно, что мой брат не сказал мне тогда в Версали, что вы творец картины „В Неизвестном Городе“. Как это прелестно! Какая фантазия! Я страшно зла на моего брата, что он только вчера вечером, и то случайно, сказал, что вы – вы. Я хотела в час ночи бежать к вам и пожать руку, создавшую такой chef d'oeuvre!
Я долго была под впечатлением этих зловещих сумерек вашей картины, этих фантастических зданий, тонущих в красноватом тумане! Это бред безумного зодчего! Приходите сегодня к нам обедать. Я жду, вся охваченная восторгом, что увижу вас, мы обедаем в семь.
Д. Лазовская».
Ремин опять улыбнулся. Ему так ясно представилось хорошенькое, круглое личико, полный, капризный ротик, и опять ему стало весело, захотелось улыбаться, шутить и, пожалуй, поцеловать эту очаровательную ямочку на розовой щеке.
Ему понравилось это ощущение шутливой влюбленности, которое он чувствовал при воспоминании о Лазовской.
Он задумался.
Как хорошо – так любить!
Ответят на вашу любовь – хорошо, не ответят – пожалуй, даже лучше! Шутливо притворяться влюбленным, хотя влюблен на самом деле. Шутливо преследовать и изводить ее словами любви, насильно целовать ее руки… Смотреть, как она будет сердиться, несерьезно, конечно, потому что женщина, подобная ей, серьезно на это не рассердится.
А если явится соперник, испытывать легкое сожаление и легкую зависть, зависть к приятелю, взявшему первый приз на каком-нибудь спортивном состязании. Ведь от наличности счастливого соперника как-то ничто не меняется. Это даже веселее, потому что при взаимности могут случиться осложнения. Не все веселые женщины умеют весело любить.
Он непременно пойдет к ней обедать. Будет болтать с нею весело, непринужденно, и она сразу выложит ему все свои думы и мысли. Ах, как хорошо!
Он машинально поднес ее письмо к губам и рассмеялся.
«Словно влюбленный гимназист, – подумал он. – Да, да, это очень хорошо, это молодо и весело!» И он несколько раз поцеловал тонкий надушенный листок.
* * *
Он работал с увлечением, словно мысль о Лазовской подгоняла его руку, и так углубился в работу, что не слыхал легкого стука в дверь.
Стук повторился, и на его «entrez» дверь приотворилась, и на пороге мастерской Ремин увидел Леонида Чагина.
Он почувствовал вдруг прилив необыкновенной радости.
– Как это мило, что вы пришли! – воскликнул он, идя ему навстречу.
Чагин улыбнулся и, улыбаясь, как будто немного застенчиво заговорил:
– Как хорошо, что вы меня встретили, мне было ужасно стыдно, что прошлый раз я так глупо ломался… Не смотрите на меня с таким удивлением, я иногда поступаю совсем не так, как я хочу. Долго объяснять, почему я изображал какого-то сноба.
– О, я понял, почему вы это делали!
– Поняли? Почему же?
– От застенчивости… то есть скорее скромности. Вы не хотели, чтобы другим казалось, что вы кичитесь вашим званием ученого.
– Гм… не совсем так – немного проще. Ну да все равно. Важно, что я покаялся.
– Как хорошо! – почти восторженно заговорил Ремин. – Когда можно говорить искренно. Отчего люди прячутся друг от друга?
– Да потому что гораздо интереснее сами загадки, чем их решения.
– А я не люблю загадок и поэтому предпочитаю даже, когда люди лгут и притворяются, – тогда их можно разгадать. Ненавижу, когда они замрут в простоте, в холодной непроницаемой простоте, – это несносно.
– Боже мой, как бы это было ужасно – знать все мысли людей! – смеясь сказал Чагин, подходя к мольберту.
– Нет! Это было бы отлично! Никаких подозрений, угадываний, недоразумений. Вы не поверите, как иногда бывает тяжело от того, что человек не говорит. Пусть он лжет, во лжи можно доискаться правды, но когда перед вами молчаливая загадка – это несносно! – нервно выкрикнул Ремин.
– Позвольте мне задать вам один вопрос, – заговорил Чагин, продолжая рассматривать картину. – Я всегда деликатен и не расспрашиваю, но вы стоите за откровенность.
– Да, да, я стою за простоту и откровенность! Пусть люди спрашивают, если хотят, – я готов говорить все!
Чагин круто повернулся к нему от мольберта, и ао его губам скользнула насмешливая улыбка.
– Ну я вас спрошу… Кто та женщина, которая мучила вас загадкой, под влиянием чувства к которой вы написали вашу картину «В Неизвестном Городе». Я говорю так уверенно потому, что вы изобразили на ней человека, заблудившегося между высокими стенами неизвестного ему города, с фантастическими зданиями, тонущими в красноватом тумане… И не знаешь, где туман, где здания, и страшно, и тяжело в этом лабиринте. Ваша картина заставила меня три раза прийти на выставку… Ведь я вам нарочно сказал, что я не знаю, что вы пишете. Я ведь сразу, когда Приклонский назвал вашу фамилию, догадался, кто вы, – я видел ваш портрет в Illustration – видите, как откровенен я… Ну так и назовите мне имя той женщины, о которой я спрашиваю.
Ремин смутился.
– Зачем вам имя? Я могу откровенно сказать – да, вы угадали верно чувство, под влиянием которого написана эта картина, но имени я вам не назову. Между этой особой и мной не было даже флирта. Имя это вам неизвестно, эта особа живет в России, и мы даже
