Никому о нас не говори - Алёна Черничная
И тут же хватка Жени на моих плечах слабеет. Она буквально отшатывается, будто бы я могу на неё кинуться. Но всё, на что я сейчас способна, — это подпирать голой спиной и ягодицами шкафчик, нервно хватать носом воздух и смотреть, как Полина вальяжно приближается ко мне.
— Где вещи забрать, ты знаешь. Так что оревуар. И ещё, Просветова, — она вызывающе пробегается по мне взглядом и останавливает его у меня на бёдрах, — ты бы хотьтампобрилась. Фу.
Моё лицо вспыхивает, а пульс шумит в ушах. Хохот этих мегер слышится мне уже в тумане. Мои дрожащие руки неосознанно тянутся к низу живота. Скрещиваются и пытаются прикрыть всё интимное, что должно остаться только при мне.
Я так и продолжаю стоять на месте, когда ржущие Полина и Женя исчезают из раздевалки.
Мне хочется заплакать в голос. Слёзы наполняют глаза. Стыд просто испепеляет кровь в венах.
Прошлая стычка с Полиной, тот проклятый клуб и снова выходка Полины. Я даже переключиться с одного на другое не успела.
Куда мне сейчас? А главное, как в таком виде? Даже позвонить Соне и позвать на помощь не могу. Мой телефон лежит в той же в сумке, что теперь валяется в мужской раздевалке. И обратиться к преподавателю тоже. Я совершенно голая.
Закусываю губы до ощущения боли и глубоко дышу. Не реветь! Только без истерики! Но она уже подступает к горлу. Я ведь ещё от вчерашнего не отошла.
Сколько прошло времени, как Петрова забросила туда мою сумку? Кажется, не больше минуты. Мне остается лишь надеяться на чудо, что там всё ещё никого.
Вытерев тыльной стороной ладони мокрые щеки, я решаюсь на то, чего бы никогда не сделала, даже если б на мне была хоть какая-то одежда. Но и стоять в чём мать родила всю пару не могу тоже. Пока скачет в груди сердце, я на негнущихся ногах преодолеваю расстояние от своего шкафчика до двери раздевалки.
В общем коридорчике никого. Ещё шаг и резкий вдох. Больше не дышу, когда хватаюсь за ручку двери в мужскую раздевалку.
Медленно толкаю её от себя, а перед глазами уже чёрные мушки.
Боже, спасибо! Я выдыхаю. Вижу перед собой только закрытую дверь, ведущую в мужскую душевую, два ровных ряда шкафчиков, пустые лавочки между ними и свою брошенную сумку и полотенце на полу прямо посреди раздевалки.
Решаю всё сделать на счёт три.
Раз.
И я босыми ногами пробегаю несколько шагов вперёд.
Два.
Хватаю полотенце. Сердце вот-вот выскочит из-под рёбер.
Два с половиной.
Тянусь теперь к сумке…
И замираю вместе со своим сердцебиением. Слышу скрип двери. И явно не той, в которую вошла я. Перед моими глазами, прямо возле сумки, пара голых мужских стоп. А ещё по раздевалке разлетается довольный смешок:
— Вот это задница!
Мои лицо и уши вспыхивают огнём, а ноги подкашиваются. Я приземляюсь голой попой на лавочку, испуганно поднимая глаза.
Я здесь больше не одна. На меня направлены две пары глаз, а через секунду сюда заваливаются ещё двое. Теперь здесь четверо парней, бёдра которых обёрнуты только в полотенца.
В одном из последних зашедших в раздевалку я узнаю Горина. Он так же, как и остальные, застывает в дверях душевой, изумлённо таращась на меня.
Но тот, кто вошел первым, уже лыбится шире всех. Он слегка склоняет голову, облизывая губы:
— Пацаны, а кто из вас девочку заказывал?
Три…
Глава 6
Глава 6
Мои пальцы впиваются в мягкую махру. Я что есть сил прижимаю к себе скомканное полотенце, но прикрыть получается лишь грудь и верхнюю часть бёдер. Мои плечи, ноги, спина и всё, что ниже неё, ещё обнажены.
Мне бы обернуть всю себя полотенцем, но любое моё движение чревато полным стриптизом.
Я просто прирастаю голой попой к скамейке, пока на меня направлены четыре пары мужских глаз. Ни дышать, ни сглотнуть противный спазм в горле не получается. Каждый миллиметр моей кожи, выставленный напоказ этим парням, сгорает от стыда.
— Ну, и как ты здесь оказалась, птичка? — ухмыляется тот, кто первым вошёл в раздевалку.
Этот брюнет, худощаво-мерзкий экземпляр, в прямом смысле лапает меня взглядом, пока я дышу через раз.
— Чик-чирик, птичка, что молчишь? — мне адресуется ещё один вопрос вместе с противными смешками стоящих позади него.
Это двое совершенно незнакомых мне парней и всё тот же Горин. Они переглядываются, медленно расходясь к своим шкафчикам. Я делаю над собой усилие, прежде чем издать хоть какой-то членораздельный звук. Мои сухие губы как клеем склеили.
— Мои вещи сюда закинули, — тихо произношу я.
— Во девчонки развлекаются, — тут же ржёт на всю раздевалку брюнет, запрокинув голову. — Мне такие приколы по душе. Почаще бы.
— Можно я уйду? — моё бормотание сливается с его смехом.
— Иди, тебя никто не держит, — раздаётся глухой голос откуда-то из-за дверцы шкафчика позади худощавого брюнета.
И это Горин. Кажется, именно он открывал этот шкаф, пока его друг радовался, что меня запихнули сюда.
— Я… — говорю сипло, — мне… Отвернитесь.
Но взгляд брюнета лишь веселеет.
— Зачем? — хмыкает он, а руками тянется к краю своего полотенца, намотанного вокруг бёдер. Один резкий взмах, и белая тряпка уже у его ног. — Я не стесняюсь, — гордо заявляет и в прямом смысле трясёт своим голым хозяйством.
Боже. Хватает секунды, чтобы увидеть чужой болтающийся член, чтобы лишиться воздуха в лёгких и сгореть от омерзения до кончиков ушей. Я зажмуриваюсь до кругов перед глазами, стискивая в пальцах край своего полотенца.
— А стоило бы, — слышу сиплый голос Тимура.
— Чё? — возмущается придурок без полотенца. — Восемнадцать сантиметров в бою. Работоспособность поршня.
— А, так вот зачем тебе линейка в бардачке, — поддакивает кто-то ещё из пацанов.
И по раздевалке снова проносится мужской гогот. Мне нехорошо. По шее сползают холодные капли пота…
— Отвернитесь все, пожалуйста, — уже просто молю на грани истерики. Сердце долбит до боли в рёбрах. — Мне нужно завернуться в полотенце.
— Так я
