Созвездие Гончих Псов - Константин Георгиевич Паустовский
– Человеку хочу помочь, – понимаешь? – он показал на капитана. – Женщина ходит всюду, все смотрит, всех видит. Дашь ей рубль, она тебе про Виттоля все расскажет. У дома его будет лежать, как собака.
План Терьяна был отвергнут. Он был действительно глуп, – впутать в дело дикую нищенку, в дело, требовавшее исключительной ловкости и осторожности. Капитан обжегся на Сухуме и теперь даже ходил по Батуму с опаской, – как бы не столкнуться лицом к лицу с Виттолем. Первый раз в жизни ему даже приснился сон, – будто он встретил Виттоля в тесной улице, и они никак не могут разойтись, вежливо приподнимая кепки и скалясь, как шакалы.
Нищенка ушла. Терьян посидел немного и пошел на бульвар к «девочкам». Капитан сказал Зарембе:
– Я дурака свалял. Не надо было рассказывать ему о своем деле. Боюсь, нагадит. Дурак ведь!
– Он и нагадить не способен. Вот что, товарищ Кравченко, есть у нас репортер Фигатнер. Вот кого бы пощупать. Он живет рядом со мной на Барцхане. Пойдем, поставим вина, позовем его. Может быть, чего разузнаем.
Капитан согласился. На Барцхану шли через порт, – у пристаней толпились синие облупленные фелюги. Трюмы их были завалены незрелыми трапезундскими апельсинами. Турки сидели на горах апельсинов и молились на юг, в сторону Мекки. На юге в сизой мгле всходила исполинская луна. Волны лениво перекатывали багровый лунный шар.
Стояла уже лиловая южная осень. Листья платанов не желтели, а лиловели, лиловый дым курился над морем и горами. В лавочках продавали черно-лиловый виноград «изабеллу».
Заремба жил в дощатом домике на сваях. Вокруг тянулись кукурузные поля, в кукурузе рыдали шакалы. За садом шумела мелкая горная речка. Заремба сбегал в соседний духан, принес вина и сыра и пошел за Фигатнером.
Фигатнер был стар и плохо выбрит. Лицом он напоминал провинциального трагика. Желтые глаза его посматривали хмуро. Он сказал капитану, протягивая руку с бурыми от табака и крепкими ногтями:
– Очень, очень рад. Приятно встретиться в этом гнусном городе с культурным человеком. Двадцать пять лет я честно работаю репортером, как каторжник, как последняя собака, и вот – докатился до Батуми и дрожу здесь перед каждым мальчишкой. А в свое время я был корреспондентом «Русского Слова». Дорошевич сулил мне блестящее будущее.
Фигатнер вдруг подозрительно посмотрел на капитана и спросил:
– Как ваша фамилия?
– Кравченко.
– Вы хохол?
– Да, украинец.
– Вы зачем в Батуме?
– Приехал по делу к Камхи. Жду их агента Виттоля. Он сейчас на Чорохе, скоро вернется.
– Поздравляю, – промычал Фигатнер. – Другого такого прохвоста нет на земном шаре. Низкая личность. Бабник, спекулянт. Как только советская земля его носит!
– Откуда вы его знаете?
– Я обслуживаю для газеты фирму Камхи. Сегодня я его видел, вашего Виттоля.
– Как? – Капитан повернулся к Фигатнеру. – Да разве он здесь?
– Конечно, здесь. Он вчера еще был здесь, приехал на фелюге с Чороха.
Капитан посидел минут десять, потом подмигнул Зарембе с таким видом, будто хотел сказать: все сделано, спасибо – и вышел.
Фигатнер был сварливый, но совершенно безвредный человек.
Впоследствии, вспоминая все, что случилось в Батуме, капитан рассказывал, что около дома Зарембы он уже ощутил тревогу. Он оглянулся. Было пусто, темно от высоких чинар. Недалеко бормотала река. Капитан замедлил шаги, что-то темное метнулось под ногами, – капитан вздрогнул и выругался.
– Чертова кошка! Обабился я с этой американской волынкой! Пора на море.
Oн остановился и прислушался. Стояла звонкая ночная тишина. Море дышало едва слышно, как спящий человек. Вдали виднелись огни Батума.
«Далеко еще», – подумал с сожалением капитан и зашагал вдоль железнодорожного полотна, потом быстро оглянулся: ему показалось, что кто-то идет сзади. В тени чинар остановилась неясная тень.
– Чего боишься, кацо? – сказала тень гортанно и возбужденно. – Иди своей дорогой, не трогай меня, пожалуйста!
– Я тебе покажу – боюсь! Иди вперед!
Тень юркнула за живую изгородь и пропала. Капитан постоял, подождал. Со стороны Махинджаур нарастал гул, – шел поезд из Тифлиса. Далеко загорелись два белых его глаза. Это успокоило капитана, и он двинулся вперед. У него было ощущение, что лучше всего слушать спиной: малейший шорох передавался ей легкой дрожью.
«Истеричная баба, – обругал себя капитан. – Сопляк!»
Он шел быстро, несколько раз оглянулся, – никого не было. Шоссе светилось мелом и лунным светом. Поезд догонял его, мерно погромыхивая.
Когда поезд поровнялся с капитаном, в грохот его ворвался резкий щелчок. Капитан спрыгнул в канаву и огляделся, – из-за живой изгороди блеснул тусклый огонь, хлопнул второй выстрел, кепка капитана слетела. Капитан начал вытаскивать из кармана браунинг, – револьвер запутался, он вывернул его вместе с карманом, высвободил и выстрелил три раза подряд в кусты. Там зашумело, гортанный голос крикнул что-то, но за шумом поезда капитан не расслышал.
Он схватил кепку, нахлобучил, побежал, спотыкаясь, рядом с поездом, изловчился и вскочил на площадку. На ней было пусто, под ногами валялось сено. Капитан сел, вынул из обоймы оставшиеся пули и выбросил их.
Поезд шел по стрелкам, у самого лица проплыл зеленый фонарь. Капитан снял кепку, пригладил волосы: в кепке на месте якоря была широкая дыра. Он засунул кепку в карман и пробормотал:
– Его работа. Ну погоди ж ты, гадюка. Я тебя достукаю!
Непривычный страх прошел. Капитан краснел в темноте, – он погибал три раза на море, дрался с Юденичем, сидел в тюрьмах, ожидая смертного приговора, но никогда не испытывал ничего подобного.
«Слабость, – думал он. – От жары от этой, от сырости распустил нюни».
Он решил обдумать все спокойно. Выстрелы не были случайными, – за ним следили от дома Зарембы. Он это почувствовал тогда же. Кто стрелял? Голос в кустах был как будто знакомый, но чей – капитан никак не мог вспомнить. Ясно, что работа Пиррисона. Если он решил убить капитана, значит дело гораздо серьезнее, чем казалось вначале. Нужно захватить его сейчас же, по горячим следам.
«Портачи», – подумал капитан о Берге и Батурине. Неделю назад он послал им телеграмму, но до сих пор их не было. Придется работать одному.
Он соскочил с площадки, когда поезд медленно шел через город. Была полночь. Темнота казалась осязаемой, – хотелось поднять руку и потрогать шерстяной полог, висевший над головой. Редкие фонари вызывали смутное опасение: капитан их обходил. В переулке он задел ногой крысу, она взвизгнула и жирно побежала перед ним. Капитан остановился, прислушался и сказал:
– Вот паршиво! Скорей бы конец!
Около общежития для моряков, где он остановился (общежитие носило громкое имя «Бордингауз»), капитан заметил у дверей сидящего человека. Он полез в карман, нащупал револьвер, но вспомнил, что выбросил
