Мария Корелли - Вендетта, или История одного отверженного
Когда я туда приехал, она уже сидела в своей ложе и выглядела потрясающе прекрасной. Она надела какое-то мягкое облегающее бледно-желтое платье и драгоценности бандита, подаренные мною через Гуидо, которые сияли на ее непокрытой шее и пальцах. Она приветствовала меня со своим обычным детским восторгом, когда я вошел с дежурным подарком для нее – дорогим букетом на перламутровой подставке с бирюзовой отделкой. Я кивнул ее подругам – с обеими я был знаком – и затем встал позади нее, глядя на сцену. Комедия, которую показывали в тот вечер, представляла собой легкомысленную чушь, основанную на старой затасканной истории: молодая жена, старый муж-меценат и ее любовник с самыми благородными принципами. Муж был обманут (естественно), и главная смешная сцена состояла в том, что его вышвырнули вон из собственного дома в халате и тапочках под проливной дождь, в то время как его супруга (которая представлялась здесь особенно «невинной») наслаждалась шикарным ужином с ее высокоморальным и благодетельным воздыхателем. Моя жена довольно смеялась над плоскими шутками и бездарными эпиграммами и особенно аплодировала актрисе, которая успешно исполнила главную роль. Она, кстати, была дерзкой и наглой старой клячей с хитренькими блестящими черными глазками, которая трясла головой и шумно раздувала свою пышную грудь всякий раз, когда выплевывала слова «проклятый злодей, старый монстр!» своему смущенному мужу; этим она производила ошеломляющий эффект на зрителей, которые ей полностью сочувствовали, хоть она и находилась в несомненном заблуждении. Я наблюдал за Ниной с некоторой насмешкой, когда она кивала своей прекрасной головкой и отбивала веером в такт музыке. Я наклонился к ней.
«Вам нравится постановка?» – спросил я шепотом.
«Да, конечно! – отвечала она со смехом в глазах. – Ее муж такой несносный! Все это очень забавно».
«Муж всегда несносный! – заметил я с прохладной улыбкой. – Женитьба перестает быть столь привлекательной, когда мужчина знает, что в роли мужа он всегда будет выглядеть смешным!»
Она посмотрела вверх на меня.
«Чезаре! Вы же не злитесь? Конечно, такое бывает только в комедиях!»
«Спектакли, дорогая моя, часто являются ничем иным, как отражение реальной жизни, – сказал я. – Но давайте будем надеяться, что есть и исключения и что не все мужья глупцы».
Она улыбнулась сладкой выразительной улыбкой, поиграла с подаренными ей цветами и вновь повернулась к сцене. Я больше ничего не говорил и оставался несколько молчаливым спутником до конца вечера. Когда все мы выходили из театра, одна леди, сопровождавшая Нину, сказала легкомысленно:
«Вы, кажется, заскучали или не в духе, граф?»
Я выдавил улыбку.
«Только не я, синьора! Надеюсь, что вы не обвиняете меня в такой неучтивости? Если бы я заскучал в вашей компании, то прослыл бы самым неблагодарным мужчиной».
Она вздохнула несколько нетерпеливо. Она была молода и очень красива и, насколько я знал, невинна и обладала более вдумчивым и поэтическим характером, чем большинство женщин.
«Это простые слова вежливости, – сказала она, глядя прямо на меня своими честными глазами. – Вы – истинный джентльмен! Но часто я думаю, что ваша вежливость не искренна».
Я взглянул на нее в некотором удивлении.
«Неискренна? Синьора, простите меня, я не совсем понимаю!»
«Я полагаю, – продолжала она, все еще пристально глядя на меня, несмотря на слабый румянец, окрасивший бледность ее нежного лица, – что вы на самом деле не очень любите женщин; вы говорите нам приятные комплименты и пытаетесь быть любезным в нашем обществе, но на самом деле вы к нам не расположены, вы – скептик и считаете, что мы все лицемерки».
Я рассмеялся несколько холодно.
«В самом деле, синьора, ваши слова ставят меня в весьма неловкое положение. Если бы я высказал вам свои истинные чувства…»
Она прервала эту фразу прикосновением веера к моему плечу и серьезно улыбнулась.
«Вы бы сказали: „Да, вы правы, синьора. Я никогда не видел женщины, которую не подозревал бы в предательстве“. Ах, синьор граф, мы, женщины, и в самом деле часто ошибаемся, но ничто не может обмануть наших инстинктов!» Она остановилась, и ее сверкавшие глаза смягчились, когда она добавила: «Я думаю, что ваш брак может стать очень счастливым».
Я молчал. Мне даже не хватило любезности, чтобы поблагодарить ее за это пожелание. Я разозлился на то, что эта девчонка смогла прочесть мои мысли так быстро и безошибочно. Я что, в самом деле был таким плохим актером? Я мельком взглянул на нее, когда она слегка облокотилась на мою руку.
«Брак – это чистая комедия, – сказал я резко и грубо. – Мы видели это в сегодняшней игре. Через несколько дней я начну играть роль главного шута – иными словами, мужа».
И я рассмеялся. Моя собеседница выглядела пораженной, почти напуганной, и на ее благородном лице промелькнуло выражение, похожее на отвращение. Мне было плевать – а почему нет? – так как больше не оставалось времени на наш с ней разговор, поскольку мы дошли до внешнего вестибюля театра.
Карета моей жены была подана к выходу, а сама она уже поднималась в нее. Я ей помог, а также двум ее подругам, а сам остался стоять с непокрытой головой у дверей, желая им всем доброй ночи. Нина выставила свою нежную ручку в бриллиантах из окна кареты, я нагнулся и слегка поцеловал ее. Быстро втянув ее обратно, она выбрала одну гардению из своего букета и дала ее мне с чарующей улыбкой.
Затем сверкающий кортеж умчался с грохотом вращающихся колес и топотом скачущих копыт, а я остался стоять в одиночестве под высоким портиком театра, посреди толкающихся людей, которые все еще выходили из здания, бессознательно держа в руке ароматную гардению, как человек в лихорадке, который находит странный цветок в своих болезненных снах.
Через минуту или две я вдруг пришел в себя, и, швырнув цветок на землю, растоптал его каблуком в диком порыве злости, и его яркий аромат распространился от погибших лепестков, как будто сосуд с благовониями разлился у моих ног. Некое тошнотворное воспоминание принес с собою этот запах; где же я его встречал в прошлый раз? Я вспомнил: Гуидо Феррари носил один из таких цветков на моем царском банкете, и он все еще был в его петлице, когда я его убил!
Я побрел домой; на улицах звучала музыка и веселье, но я не слышал их. Я видел лишь спокойное небо, изогнутое надо мною и усеянное бесчисленными миллионами светящихся миров; я едва обращал внимание на мягкий плеск и ропот волн, который смешивался с нежными аккордами искусно игравшей мандолины, эхо которой доносилось откуда-то снизу, с берега; душа моя пребывала в каком-то оцепенении, а мой разум, бывший всегда на чеку, на этот раз был совершенно изможден, мои руки и ноги ныли, и когда я наконец добрался до постели, полностью измотанный, то мои глаза немедленно закрылись, и я заснул тяжелым неподвижным сном человека, уставшего до смерти.
Глава 32
«Всё приходит к тому, кто умеет ждать». Так писал великий Наполеон. Вся красота этого афоризма заключена в коротких словах «кто умеет», и я это очень хорошо знал и ждал, и вот наконец мое всё – моя месть – настала.
Медленно вращающееся колесо времени привело меня ко дню-предшественнику моей странной свадьбы – кануну моей вторичной женитьбы на собственной жене! Все приготовления были завершены, и нечего уже было добавить к блеску этого торжества. Поскольку церемония бракосочетания планировалась изначально довольно скромной и приглашены были всего несколько самых близких знакомых, то вся свадьба должна была пройти тихо. Романтика подобных знаменательных браков заключается не в их глубинном сакральном таинстве. Нет, самый смысл этого любопытного действа состоял в том изысканном праздничном вечере, когда великолепный пир и грандиозный бал, устроенные мною – счастливым женихом, которому все завидовали, – должны были состояться в отеле, что так долго служил мне домом.
Я не жалел никаких расходов на это мое последнее представление во всей блестящей карьере успешного графа Чезаре Олива, после которого должен был упасть черный занавес и скрыть разыгрываемую драму, чтобы больше никогда не подняться.
Абсолютно все, что искусство, изысканный вкус и королевская роскошь могли предложить, было включено в программу этого сказочного бала, на который разослано было сто пятьдесят приглашений, и ни одно из них не встретило отказа.
И теперь – теперь, накануне этого дня моего последнего испытания, – я сидел наедине с моей женой в гостиной Виллы Романи, легкомысленно болтая с ней на различные темы, связанные с торжествами завтрашнего вечера. Длинное окно оставалось открытым, и теплое весеннее солнце ложилось, как сотканная из золота завеса, на нежную зеленую траву; птицы пели от радости и порхали с ветки на ветку, то балансируя в полете над своими гнездами, то свободно взлетая в безоблачные синие небеса; огромные бутоны магнолии сливочного цвета, казалось, готовы были взорваться, превратившись в широкий великолепный цветок между больших темных сияющих листьев; ароматы фиалок и первоцветов витали в каждом глотке восхитительного воздуха; и вокруг широкой веранды карабкалась белая китайская роза, которая уже развернула свои небольшие плоские, как розетки, цветы навстречу ароматному ветру. То была весна в Южной Италии – в той земле, где она самая прекрасная среди всех прочих стран мира – внезапная и яркая в своей красоте, какой может быть улыбка счастливого ангела. Господь Всемогущий! Говоря об ангелах, не наблюдал ли я истинного ангела в своей собеседнице в тот момент? Что это было за прекрасное создание; она могла бы затмить даже дев в Райском Гареме Магомета своими прелестями, которыми лишь я один мог с гордостью любоваться без всякого упрека: темные глаза, вьющиеся золотые локоны, ослепительно прекрасное лицо, формы, способные соблазнить даже рыцаря Галахада, и губы, чьих поцелуев напрасно стал бы ждать сам император. Напрасно? Пожалуй, нет! Не совсем напрасно, если бы только его императорское величество смог предложить достаточно крупную взятку, скажем, бриллиант размером с голубиное яйцо, то, вероятно, смог бы приобрести один или два поцелуя этого соблазнительного красненького ротика, что казался слаще спелой клубники. Я украдкой поглядывал на нее время от времени, когда она не замечала этого, и весьма был доволен маскирующими темными очками, поскольку знал и чувствовал, что глаза мои излучали ужасный взгляд полуголодного тигра, готового броситься на долгожданную добычу. Сама она пребывала в исключительно веселом настроении; своим смеющимся выражением лица и проворными движениями она напоминала мне какую-то тропическую птицу с царственным оперением, покачивающуюся из стороны в сторону на ветке, столь же прекрасно цветущей.
