Дорога дней - Хажак Месропович Гюльназарян
Миракян шепнул ему что-то на ухо.
— Ах, вот как? — улыбнулся Дед и, обращаясь ко мне, добавил: — Видишь, как тебя хвалит заведующий школой?..
В этот день все было как во сне.
Ученики ходили взволнованные и взбудораженные. По школе разнеслись удивительные, почти фантастические слухи, которым трудно было поверить:
— Системы звеньев больше не будет.
— Заведующего снимают…
— Из Москвы инструкция…
Урок «Умерла — да здравствует» не состоялся.
А математик Церун Драмбян, войдя в класс, объявил:
— Садитесь парами, я не намерен больше заниматься по этой идиотской системе…
ГАЗАР ПЕРЕЕЗЖАЕТ
Если бы раньше мне сказали, что для переезда семье Газара понадобится шесть телег, я бы рассмеялся. Мебели в их доме только и было, что комод, старый длинный стол и два красных дгола, висевших на большом гвозде.
Но, когда встал вопрос о переезде на новую квартиру, выяснилось, что нужны пять телег и фаэтон «для домашнего имущества и для сестрицы Вергуш с полдюжиной девчонок», как говорил бывший продавец керосина, ныне каменщик Торгом.
Никогда не забуду этого прощального вечера. Все собрались у Газара. Женщины и сестрица Вергуш то плакали, то смеялись. Мариам-баджи принесла огромное блюдо пахлавы и поставила на стол, с которого сестрица Вергуш уже убрала скатерть. На столе еще стояли пузатый графин с желтоватой жидкостью и три серебряные рюмочки, из них мужчины по очереди пили водку.
— Мои дорогие соседи, — сказал Газар, — вот уже много лет мы живем в мире и согласии. Недаром ведь говорится: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей». Коли обижал вас ненароком, извините. Месроп-джан, братец ты мой, крепись, что поделаешь, так уж устроен этот мир. Дай бог здоровья Рачу… Сурен-джан, Торгом, Мариам-баджи, сестрица Эрикназ, будьте здоровы…
Что может быть радостнее этого события — семья из сырого, ветхого домишки перебирается в новую, прекрасную квартиру. Но после каждого слова Газара на глаза улыбающихся людей навертывались слезы. Когда жидкость в пузатом графине значительно поубавилась, к плачущим женщинам присоединились и мужчины. Все они по очереди обнимали Газара, целовали его, приговаривая:
— Счастливо жить на новом месте! Да благословит господь твой новый очаг! — и отворачивались утереть слезу.
Помянули Врама и Зарик, молча, не чокаясь, выпили за упокой их душ. Женщины стали всхлипывать, Мариам-баджи запричитала…
Не спали всю ночь. Утром подъехали телеги, и тут выяснилось, что Торгом не ошибся в своих расчетах. Сестрица Вергуш друг за дружкой вытащила из своего подвала несколько кувшинов, несколько бочек, какие-то железки, старый примус, целую кучу табуреток и прочий хлам. Все это мы погрузили на телеги. Отец, Торгом и Газар с трудом вытащили комод, который сестрица Вергуш заранее освободила от вещей: их хватило на целую телегу. Тут была посуда, бутылки, мешочки с сахаром, с сушеной зеленью, с крупой и разными продуктами. Двое мужчин подтащили к подводам три мешка муки. Потом стали выносить постель. Тут уж удивлению моему не было предела. Под руководством Каринэ я погружал вещи на телеги. А их всё несли и несли: подушки, одеяла, мутаки и несчетное количество тюфяков.
Наконец вытащили две тахты и старый стол.
Когда все это погрузили на телеги, а сестрица Вергуш и шесть ее дочерей уже сидели в фаэтоне, Газар снова обратился к собравшимся:
— Ну, будьте здоровы, не поминайте лихом!
Он уже подал знак, чтобы телеги и фаэтон трогались, когда вдруг сестрица Вергуш вскрикнула:
— Вай, чтоб ослепнуть мне, а домовая книга, а печать?
Разворошив две телеги, наконец, нашли домовую книгу и печать, которые сестрица Вергуш торжественно протянула Каринэ:
— На́, Каринэ, я знаю, теперь ты будешь домоуправом…
Пустились в дорогу. Во дворе почти никого не осталось, все пошли вслед за телегами. Телеги скрипели, и, ударяясь о колеса, громыхал бидон из-под керосина. Сестрица Вергуш беспокоилась:
— Слушай, этот бидон вконец разобьется!
Бидон переложили. Воцарилось странное молчание. Мы не знали, о чем говорить.
Наконец перед нами открылся широкий проспект, по обеим сторонам которого, за деревянными заборами, высились недостроенные дома.
— Вот здесь будет маслокомбинат, — объяснял Торгом, — здесь — родильный дом, а этот — тоже жилой…
Некоторые дома были уже готовы. Трехэтажные, четырехэтажные, белые, серые, розовые, с широкими окнами, просторными подъездами.
Остановились у одного из этих зданий. Газар достал ключи и вошел в подъезд.
Квартира его была на третьем этаже. Мы с восхищением осмотрели две комнаты, кухню, которая была не меньше прежней комнаты Газара, балкон, откуда виднелось наше тутовое дерево. По этому поводу Хаджи насмешливо сказал Газару:
— И чего ты так убивался, парень, — ведь совсем рядом живешь…
Когда вещи перенесли в квартиру, оказалось, что их действительно мало. Расставили все в одной комнате, а другая оставалась совсем пустой.
Газар прибил в пустой комнате огромный гвоздь и повесил два красных дгола…
„СПРАВЕДЛИВОСТЬ ХВОРАЕТ, НО НЕ УМИРАЕТ…“
Я никогда не забуду этого собрания. Дело было, конечно, не в «модельных» туфлях отца или «духовном лице» — Комитасе, хотя были упомянуты и туфли и Комитас. Обсуждался вопрос о новой трудовой школе, которую товарищ Шахнабатян, «Умерла — да здравствует» и им подобные представляли совсем не так, как сотни людей, сидящих в зале.
Особенно радовало меня то, что место товарища Папаина как представителя наркомата просвещения было в президиуме, а «Умерла — да здравствует» сидела в зале.
Наконец к трибуне вышел тот самый человек в очках, с которым я сфотографировался еще в музыкальной школе.
— Товарищи! — начал он. — Наркомат просвещения в последнее время организует такие совещания во всех школах города и республики. Наркомат поручил мне и товарищу Папаяну
