Дорога дней - Хажак Месропович Гюльназарян
— Рач! Рач! Рач!..
Егинэ и товарищ Папаян усадили меня за рояль.
— Играй, — приказал учитель.
— Не могу…
— Играй.
Еще не было случая, чтобы я ослушался его. Я невольно протянул руки к инструменту, но тут же отдернул их, почувствовав холод клавиш.
— Играй.
И я заиграл. Взял аккорд, другой, потом все смешалось. Что я играл, и сам не знаю, только смутно чувствовал, что рассказываю товарищу Папаяну, Егинэ, Шапу, рассказываю всю свою жизнь, с того самого дня, когда по нашей пыльной улице прокатил экипаж и сын керосинщика Погос уцепился за него, а я, едва научившись говорить, закричал на всю улицу: «Файтон-кнут, файтон-кнут!»
Я ударял по холодным клавишам, белым и черным, как прожитые мною дни, ударял, и каждый удар воскрешал в памяти картины прошлого, знакомые и дорогие; улыбалась Зарик, Вардан-Карапет угощал краденой черешней, Мариам-баджи целовала меня и говорила: «Сватушка ты мой родненький…»
Потом началась буря в школе.
Громовым аккордом я ударил по методам «Умерла — да здравствует»…
А затем цветы и свечи, и мать, рухнувшая, как подрубленное дерево…
Я играл. Слезы катились по щекам, а на сердце становилось легче, перед глазами появился улыбающийся Шап, мой хороший, добрый маленький друг, большеголовый, худенький, настоящий головастик. В его глазах я видел тысячу улыбок, видел прекрасную жизнь, прекрасную, несмотря на то что все еще существуют в ней Газет-Маркар и Асатур Шахнабатян…
Я играл и не догадывался, что рождается мое первое сочинение, которое станет для товарища Папаяна самым дорогим подарком…
Я замолк, усталый и успокоенный, слез больше не было.
Папаян закрыл нотную тетрадь:
— Иди домой, с завтрашнего дня возобновишь занятия с ребятами.
И вдруг случилось неожиданное: в его глазах блеснули слезы, дрожащими руками он обнял меня, прижал к груди и сказал изменившимся голосом:
— Иди, дорогой…
ВСТРЕЧА
Шап не отставал от меня. Он непременно хотел увидеть Нунуш, которую я каждый раз ставил ему в пример:
«Нунуш так бы не сделала, Нунуш все понимает».
«Подумаешь…»
«Да, все понимает, не то что ты…»
Он обиженно замолкал.
И однажды вслед за мной он явился в интернат.
Ребятишки были на прогулке. В знакомом зале дожидалась меня Нунуш.
Шап косо взглянул на девочку:
— Это ты Нунуш?
— Я.
— А я Шап. А ну, сыграй.
Нунуш словно только этого и ждала. Она села за рояль и начала быстро играть упражнения. Шап смотрел на нее, постепенно мрачнея. А когда Нунуш кончила играть, он заявил:
— А тебя все равно не примут в музыкальную школу, не примут…
— Да? Как бы не так! — сказала Нунуш, собираясь расплакаться.
— Почему не примут, Шап? — спросил я.
— Потому что, потому что… — Он вдруг заплакал.
Мой Шап просто завидовал Нунуш.
Я успокоил его, сказав, что они оба поступят и что они должны стать хорошими друзьями, не то я перестану их любить и не буду больше заниматься с ними…
Но откуда я мог знать, что пророчество Шапа сбудется!
НОВЫЙ ВИЗИТ
К нам домой снова пришел Асатур Шахнабатян. Он с холодной вежливостью пожал руку отцу, сказал, что они вместе с матерью выражают глубокое соболезнование по случаю смерти Зарик, и обратился ко мне:
— По просьбе ученического комитета заведующий школой согласился восстановить тебя. С завтрашнего дня можешь ходить на занятия.
Для родителей это было неожиданностью: уже несколько дней, чтобы не огорчать стариков, я по утрам выходил из дому и шел заниматься к Папаянам, а отец и мать думали, что я в школе…
Но заявление Асатура удивило и меня: ведь я-то хорошо знал и Асатура Шахнабатяна, и его дядюшку Газет-Маркара.
Считая свою миссию законченной, Асатур ушел.
— Это еще что такое? — спросил отец.
— Потом объясню, — ответил я и побежал к Чко. Занятый Нунуш, я уже несколько дней не виделся с ним.
Чко не знал всех подробностей, но из его рассказа я понял многое.
Выяснилось, что несколько дней назад на общешкольном комсомольском собрании обсуждался вопрос о моем исключении. По совету Айказа Миракяна собрание решило обратиться в Центральный Комитет комсомола и в наркомат просвещения.
— Не знаю, наверно, именно поэтому Асатур пришел к вам, — сказал Чко.
На следующий день я пошел в школу.
Занятия еще не начались. У ворот я поздоровался со сторожем Багдасаром, который, по обыкновению, ворчал на какого-то малыша.
— Здравствуй, дядюшка Багдасар.
— Здорово, сынок. Вот чертенята, никак не угомонятся!
Сердце мое колотилось от радости, я чуть было не расцеловал этого ворчливого старика.
— Дядюшка Багдасар, отец кланялся тебе, — тут же придумал я.
— Спасибо, сынок. Ну что ты поделаешь с этими сорванцами!..
Я засмеялся и вошел во двор. По лестницам парадного подъезда медленно спускались «Умерла — да здравствует», Газет-Маркар, Дед, Айказ Миракян и еще два незнакомых мне человека. Я снял шапку. Первым меня заметил Маркар. Он широко улыбнулся. Затем, обращаясь к Деду и двум незнакомцам, сказал:
— Вот один из лучших учеников нашей школы, Рач Данелян. В семье у него несчастье, сестренка умерла, несколько недель он не ходил в школу…
— Лицо этого юноши мне знакомо, — протянул мне руку Дед. — Я где-то его видел.
