Эжен Сю - Вечный жид
Доктор Балейнье обладал веселой и умной физиономией; его серые маленькие глазки выражали ум и редкую проницательность. Этот доктор, один из старейших членов конгрегации княгини де Сен-Дизье, являлся человеком вполне светским, тонким гастрономом, остроумным собеседником, предупредительным до приторности, вкрадчивым, ловким и покладистым.
Несмотря на недюжинные научные познания доктора, его никто не знал, пока княгиня, пользующаяся почти безграничной властью, причины которой были никому не известны, не достала для него сразу две выгодные медицинские синекуры, следом за которыми появилась солидная клиентура. Правда, доктор был человек очень ловкий; поступив под покровительство княгини, он сделался вдруг необыкновенно набожен и каждую неделю, у всех на виду, причащался за главной обедней в церкви св. Фомы Аквинского.[162]
Через год больные определенного класса, увлеченные примером единомышленников и друзей госпожи де Сен-Дизье, не хотели обращаться за врачебной помощью ни к кому, кроме доктора Балейнье. От больных не было отбоя.
Понятно, что ордену было весьма важно иметь среди своих членов-экстернов популярнейшего врача в Париже. Врач – тот же духовник. Он входит в самые тесные отношения с семьей, все видит, все замечает. Ему, как и священнику, приходится слышать исповедь умирающих и больных. А когда оба врача, и души и тела, действуют заодно, то для них почти нет невозможного. Пользуясь страхом и слабостью умирающего, они от него добьются всего, не в свою пользу, конечно, – это предусмотрено законом, – а в пользу третьего, подставного лица. И неудача постигает их очень редко.
Итак, доктор Балейнье был одним из самых влиятельных и ценных членов ордена в Париже.
Войдя в комнату, он с изысканной вежливостью поцеловал руку княгине.
– Как всегда пунктуальны, милейший доктор.
– Я слишком счастлив, когда мне представляется случай вас видеть, чтобы не поторопиться им воспользоваться, княгиня… А! наконец-то я вас вижу! – воскликнул врач, обращаясь к маркизу и дружески пожимая ему руку. – Разве можно целых три месяца скрываться от друзей?.. это уж слишком!
– Поверьте, что и для меня время показалось не короче, дорогой доктор… Ну-с, наступил великий день… Сейчас явится мадемуазель де Кардовилль.
– Я не совсем спокойна, – сказала княгиня, – а вдруг она догадается?
– Никогда, – ответил врач, – мы с ней лучшие друзья в мире… Вы ведь знаете, что мадемуазель Адриенна мне всегда доверяла… и еще недавно мы с ней много смеялись… Я сделал ей при этом несколько замечаний относительно странности ее поведения и особенного возбуждения, которое меня в ней иногда поражает…
– Доктор никогда не забывает об этом упомянуть… – вставила многозначительно княгиня.
– О, конечно, это очень важно! – воскликнул маркиз.
– И мадемуазель Адриенна, – продолжал доктор, – ответила на мои замечания градом веселых и остроумных насмешек, потому что, надо признаться, эта Девушка обладает выдающимся-умом.
– Доктор, доктор! – воскликнула княгиня. – Не надо потворствовать…
Вместо ответа Балейнье достал золотую табакерку из жилетного кармана, открыл крышку, взял щепотку табака, медленно втянул ее и посмотрел на княгиню так выразительно, что она совершенно успокоилась.
– Я потворствую! Я, мадам! – вымолвил он наконец, изящно смахивая своей белой, выхоленной рукой табак со складок манишки. – Да разве я не сам, не добровольно предложил свои услуги, чтобы вывести вас из затруднительного положения?
– И никто, кроме вас, не может оказать нам эту важную услугу, – заметил маркиз.
– Ну, так вы могли бы убедиться, что я не из увлекающихся людей, – продолжал доктор, – и хорошо знаю, что от меня требуется… Но, принимая во внимание, что дело идет о важнейших интересах…
– Необыкновенно важных, доктор! – подтвердил д'Эгриньи.
– …то я и не колебался, – продолжал Балейнье. – Так что будьте спокойны; это ничего, что я в качестве человека светского и обладающего хорошим вкусом отдаю справедливость уму и изяществу Адриенны; это мое право… Но что касается дела… вы увидите, умею ли я его делать! Пусть только настанет время…
– Быть может, оно наступит скорее, чем мы думали, – заметила княгиня, обмениваясь взглядом с д'Эгриньи.
– Я всегда готов! – сказал доктор. – Что касается себя самого, я совершенно спокоен… Но я хотел бы быть спокоен во всех отношениях.
– Разве ваша больница уже не в моде? – слегка улыбаясь, заметила княгиня. – Насколько, конечно, больница может быть в моде!
– Напротив… у меня, пожалуй, слишком много больных! Я говорю не об этом. Пока не пришла мадемуазель Адриенна, я сообщу вам нечто, непосредственно ее не касающееся, хотя речь идет об особе, купившей у нее поместье Кардовилль, о госпоже де-ла-Сент-Коломб, при которой я состою врачом благодаря искусным ходам Родена.
– Мне Роден что-то об этом писал, – заметил д'Эгриньи, – но в подробности не входил.
– Вот в чем дело, – начал доктор. – Эта госпожа де-ла-Сент-Коломб, казавшаяся такой податливой, весьма упорствует в деле своего обращения… Два духовника отказались уже привести ее на путь спасения. С отчаяния Роден решился к ней приставить маленького Филипона. Это именно такой человек, какого нужно… ловкий, упрямый, безжалостный и терпеливый… необыкновенно терпеливый! Сделавшись врачом госпожи де-ла-Сент-Коломб, я, естественно, условился обо всем с Филипоном, просившим моей помощи… Мы уговорились повести дело так, будто я совершенно его не знаю… Между тем он должен был давать мне подробный отчет о нравственном состоянии духа его духовной дочери, причем я с помощью безвредных лекарств (так как она страдает только легким недомоганием) мог производить известное давление и, изменяя симптомы по своей воле, согласовывать их с тем, доволен или недоволен ею ее духовник. Это давало ему возможность настаивать: «Видите, мол, сударыня, когда вы обращаетесь к Богу, вам и лучше, а когда не исполняете того, что вам велит религия, то и в здоровье вашем появляется перемена к худшему, – явное доказательство того, что сила веры действует не только на душу, но и на тело!»
– Конечно, неприятно и тяжело прибегать к таким мерам, – совершенно спокойно заметил д'Эгриньи, – но надо же вырывать жертвы из пасти ада и соразмерять свои действия со степенью развития упрямцев.
– Впрочем, – продолжал доктор, – княгиня видала в монастыре св. Марии самые плодотворные для душевного спокойствия и спасения некоторых из наших пациенток последствия этого метода. Средства избираются весьма невинные и только слегка влияют на состояние здоровья, а результаты получаются иногда поразительные… Так было и с госпожой де-ла-Сент-Коломб. Она находилась уже на пути к полному душевному и телесному исцелению, так что Роден решил, боясь соблазнов Парижа, чтобы Филипон уговорил ее ехать в деревню. Советы последнего, а также желание играть в провинции роль дамы-покровительницы побудили ее выгодно купить поместье Кардовилль… Но вдруг вчера приходит известие от несчастного Филипона, что эта особа готова снова впасть в состояние, близкое к гибели… Речь идет о душе, конечно, потому что здоровье, к несчастью, совершенно поправилось. И это ее возвращение к погибели произошло после беседы с неким Жаком Дюмуленом, которого, говорят, вы, дорогой аббат, знаете… Не понимаю, каким путем он к ней пробрался…
– Жак Дюмулен, – с отвращением проговорил маркиз, – это один из тех людей, помощь которых бывает иногда необходима, хотя, кроме презрения, они ничего внушить не могут. Он пишет; желчь, зависть и злоба сообщают его перу известного рода силу и грубое красноречие… Мы часто его нанимаем для нападения на врагов и хорошо его оплачиваем, хотя жаль использовать столь низкое орудие для защиты высоких принципов… Этот мерзавец ведет богемную жизнь… шляется по кабакам, вечно пьяный… Но надо сознаться, что он неистощим в красноречивой грубой брани… и хорошо знает богословие, что делает его очень полезным для нас…
– Ну… недурно было бы сообщить Родену, что, несмотря на шестидесятилетний возраст госпожи де-ла-Сент-Коломб, этот Дюмулен, зная о ее огромном богатстве, имеет намерение вовлечь ее в брачный союз. Надо, я думаю, принять меры против его происков… Однако тысяча извинений, что я так долго занимал вас такими глупостями… Кстати, мы упомянули о монастыре св. Марии… вы давно там не были, княгиня?
Княгиня обменялась с аббатом быстрым взглядом и отвечала:
– Но, право, не помню… с неделю назад, я думаю.
– Там много перемен: стену между монастырем и моей больницей сломали… там будут строить новую часовню: старая слишком мала. И мадемуазель Адриенна, – прибавил доктор со странной улыбкой, – была так мила и любезна, что обещала мне для этой часовни копию с «Мадонны» Рафаэля.
– Очень кстати… – заметила княгиня. – Однако скоро полдень, а Трипо все еще нет!
