Эжен Сю - Вечный жид
– Не в том дело, Фредерик, – заметила княгиня. – Как вы говорите, близок великий день… Конечно, с сорока миллионами, которые может получить орден при благополучном исходе дела о медалях, можно многое предпринять… В наше время, когда все продается и покупается, это будет рычаг такой силы в руках ордена, что нельзя и предугадать того, что же будет с его помощью достигнуто.
– Кроме того, – прибавил задумчиво д'Эгриньи, – нечего скрывать… реакция продолжается, а пример Франции – все… В Австрии и Голландии мы еле держимся, средства ордена уменьшаются с каждым днем. Наступает кризис… но его можно отсрочить. Так что благодаря этой громадной помощи – благодаря медалям – мы не только сможем успешно бороться, но и прочно утвердимся при содействии герцога д'Орбано… Из этого центра лучи нашего блеска распространятся во все стороны… Ах, 13 февраля, – добавил д'Эгриньи после минутного молчания, покачивая головой, – 13 февраля! Кто знает, быть может, оно будет столь же знаменательной датой, как Собор Тридцати, давший нам новую жизнь![161]
– Значит, надо все сделать, чтобы добиться успеха, – сказала княгиня. – Из шести опасных нам претендентов – пять повредить нам будут не в состоянии… Остается моя племянница… Вы знаете, что я ждала только вас, чтобы принять окончательное решение на ее счет… У меня все уже подготовлено, и мы начинаем действовать с сегодняшнего дня…
– А что, ваши подозрения подтвердились после вашего последнего письма?
– Да… Я убеждена, что она знает больше, чем показывает… Итак, эта девица является для нас опаснейшим врагом!
– Я всегда так думал… Поэтому-то полгода назад я и просил вас принять меры, которые вы и осуществили, подтолкнув ее к просьбе о признании ее совершеннолетней! Последствия этого облегчают нам то, что казалось раньше невозможным.
– Наконец-то будет сломлен этот неукротимый характер! – вымолвила княгиня с горькой и злобной радостью. – Наконец-то я отомщу за все дерзкие насмешки, которые мне приходилось терпеть, чтобы не возбудить ее подозрений. Я… я столько должна была переносить, потому что Адриенна употребляла все силы, чтобы восстановить меня против нее!
– Кто оскорбил вас, Эрминия, тот оскорбил и меня. Вы знаете, что ваши враги – мои враги!
– Да, и вас, мой друг, и вас сколько раз она избирала мишенью своих колких насмешек!
– Я редко ошибаюсь… я уверен, что эта девушка опасна… это серьезный враг! – прибавил маркиз коротко и сухо.
– Значит, ее надо сделать не опасной! – ответила княгиня, пристально глядя на маркиза.
– Видели вы доктора Балейнье и ее второго опекуна, Трипо? – спросил д'Эгриньи.
– Они будут здесь сегодня… Я их обо всем предупредила.
– Достаточно ли они настроены против нее?
– О, да… Адриенна доктора не опасается: он сумел сохранить ее доверие… до известной степени. Кроме того, к нам на помощь приходит еще одно обстоятельство, объяснить которое себе я никак не могу.
– Что такое?
– Сегодня утром я послала госпожу Гривуа напомнить Адриенне, что я жду ее в полдень… И вот госпоже Гривуа показалось, что она видела, как Адриенна вернулась домой с улицы, через садовую калитку.
– Что вы говорите? Да не может быть! – воскликнул маркиз. – А доказательства есть?
– Пока, кроме слов госпожи Гривуа, никаких. Но, может быть, они найдутся, – прибавила княгиня, взяв бумагу, лежавшую рядом, – в этом письменном отчете, доставляемом мне ежедневно одной из служанок Адриенны.
– Той девушки, которую поместил к вашей племяннице Роден?
– Да. И так как она вполне во власти Родена, то до сих пор служит нам верно…
Бросив взгляд на записку, госпожа де Сен-Дизье воскликнула почти с ужасом:
– Да эта девушка – просто дьявол!
– Что такое?
– Управитель проданного ею поместья в письме, где он просит ее о покровительстве, упомянул о пребывании в замке молодого индийского принца! Она знает, что он ей родня. И она написала своему старому учителю Норвалю, чтобы тот ехал на почтовых и как можно скорее привез молодого принца Джальму, отсутствие которого для нас так важно… сюда, в Париж!
Маркиз побледнел.
– Послушайте, – сказал он госпоже де Сен-Дизье, – если это не новый каприз вашей племянницы, положение очень серьезно. Она, верно, что-нибудь знает о медалях… Почему она поспешно вызывает сюда молодого родственника? Берегитесь: она может все погубить…
– Тогда, – с решимостью заявила княгиня, – мешкать нечего: надо дело завести дальше, чем мы думали… а главное – надо с этим покончить сегодня же!..
– Но это практически невозможно!
– Все возможно! Балейнье и Трипо – свои люди! – воскликнула княгиня.
– Хотя и я не менее вас уверен в них… но серьезного вопроса мы коснемся после разговора с вашей племянницей… Нам нетрудно будет узнать, как бы она ни лукавила, чего мы должны опасаться… Если наши подозрения оправдаются, если она знает больше, чем следует… то ни пощады, ни промедления! Колебаться нечего.
– Предупредили вы известное лицо? – спросила княгиня после минутного молчания.
– Он будет здесь в полдень, не позже.
– Я думаю, что говорить с Адриенной мы будем здесь, а тот господин поместится рядом, за портьерой…
– Прекрасно.
– А это человек верный?
– Вполне верный. Ему не раз уже приходилось действовать в подобных обстоятельствах. Он ловок и скромен…
В эту минуту постучали в дверь.
– Войдите, – сказала княгиня.
– Доктор Балейнье спрашивает, не может ли княгиня его принять, – доложил лакей.
– Конечно. Просите доктора.
– Пришел также какой-то господин, которому господин аббат приказал явиться в полдень. Я проводил его в молельню.
– Это тот самый человек, – оказал маркиз княгине, – надо его позвать первым: пока не нужно, чтобы доктор Балейнье его видел.
– Позовите сюда этого господина, – приказала княгиня, – а после, когда я позвоню, вы введете сюда доктора Балейнье и барона Трипо, если он явится. Затем, кроме мадемуазель Адриенны, меня ни для кого нет дома.
Лакей вышел.
6. ВРАГИ АДРИЕННЫ
Через несколько минут лакей княгини ввел в комнату маленького бледного человечка в черном платье и в очках. Он держал под мышкой довольно объемистый портфель из черной кожи.
– Господин аббат сообщил вам, в чем дело? – спросила княгиня вошедшего.
– Точно так, госпожа! – пискливым голоском отвечал тот, отвешивая низкий поклон.
– Удобно ли вам будет здесь? – спросила госпожа де Сен-Дизье, указывая посетителю на маленькую соседнюю комнатку, отделенную от кабинета портьерой.
– Вполне! – вновь с глубоким поклоном отвечал человек в очках.
– Тогда, будьте любезны, войдите сюда, месье; я дам вам знать, когда наступит время…
– Буду ждать ваших приказаний, княгиня.
– А главное, не забудьте того, что я вам говорил, – прибавил маркиз, опуская портьеру.
– Господин аббат может быть спокоен!..
Человек в очках скрылся за тяжелой портьерой. Княгиня позвонила; через несколько минут дверь отворилась, и доложили о докторе Балейнье, одном из самых важных лиц в этой истории.
Доктору было лет пятьдесят. Среднего роста, довольно полный, он имел круглое красное лоснящееся лицо. Гладко причесанные, довольно длинные седоватые волосы были разделены прямым пробором и приглажены на висках. Быть может, потому, что у него были очень красивые ноги, доктор остался верен коротким черным шелковым панталонам; золотые пряжки подвязок и башмаков из лакированной кожи ярко блестели. Черный цвет всего платья, включая и галстук, придавал ему вид почти духовного лица. Впрочем, белые пухлые руки прятались в белоснежных батистовых манжетах, и весь его костюм, несмотря на солидность, отличался изысканностью.
Доктор Балейнье обладал веселой и умной физиономией; его серые маленькие глазки выражали ум и редкую проницательность. Этот доктор, один из старейших членов конгрегации княгини де Сен-Дизье, являлся человеком вполне светским, тонким гастрономом, остроумным собеседником, предупредительным до приторности, вкрадчивым, ловким и покладистым.
Несмотря на недюжинные научные познания доктора, его никто не знал, пока княгиня, пользующаяся почти безграничной властью, причины которой были никому не известны, не достала для него сразу две выгодные медицинские синекуры, следом за которыми появилась солидная клиентура. Правда, доктор был человек очень ловкий; поступив под покровительство княгини, он сделался вдруг необыкновенно набожен и каждую неделю, у всех на виду, причащался за главной обедней в церкви св. Фомы Аквинского.[162]
Через год больные определенного класса, увлеченные примером единомышленников и друзей госпожи де Сен-Дизье, не хотели обращаться за врачебной помощью ни к кому, кроме доктора Балейнье. От больных не было отбоя.
Понятно, что ордену было весьма важно иметь среди своих членов-экстернов популярнейшего врача в Париже. Врач – тот же духовник. Он входит в самые тесные отношения с семьей, все видит, все замечает. Ему, как и священнику, приходится слышать исповедь умирающих и больных. А когда оба врача, и души и тела, действуют заодно, то для них почти нет невозможного. Пользуясь страхом и слабостью умирающего, они от него добьются всего, не в свою пользу, конечно, – это предусмотрено законом, – а в пользу третьего, подставного лица. И неудача постигает их очень редко.
