Эйлин Гудж - Две сестры
Но все эти благие намерения не могли изменить того факта, что она скучала по Рэндаллу. Она была знакома с ним совсем недолго, но каждое мгновение их отношений было для нее дороже золота, и Линдсей намеревалась сохранить все их в памяти. Ей недоставало звука его голоса в телефонной трубке. Его заразительного смеха и историй, которые он рассказывал, походивших на сверкающие нити, пронизывающие преимущественно серый гобелен ее жизни. Их горячих дискуссий о книгах, которые они оба читали и о которых нередко расходились во мнении. Того, что его всегда интересовала ее точка зрения. А как он внимательно выслушивал ее, когда ей надо было выпустить пар или поплакаться ему в жилетку!
Но самым болезненным стало осознание, что она больше никогда не познает той страсти, которую изведала в объятиях Рэндалла. Одного раза хватило, чтобы пробудилась ее чувственность и составить у нее новое, восхитительное представление о своем теле. Такое впечатление, что он нарисовал эротическую карту всех ее потаенных местечек и нервных окончаний, задав курс, раз начав следовать которому, уже невозможно остановиться. Занимаясь любовью с Грантом, она частенько фантазировала о Рэндалле, после чего всегда испытывала глубокий стыд. Она говорила себе, что это неправильно, равно как и нечестно по отношению к Гранту, но ничего не могла поделать с собой… и тосковала.
Единственным светлым пятном стало то, что дела в книжном кафе оживились. Бизнес развивался так хорошо, как никогда. Последняя партия книг из серии «Охотники за драконами» оказалась чрезвычайно востребованной, по уровню продаж она намного опередила все остальные произведения. А с увеличением прибылей к Линдсей вернулось и чувство оптимизма. Она даже начала осторожно подумывать о том, что будущее может и не оказаться столь мрачным, каким она его себе рисовала. Если удача ее не оставит, она продержится до тех пор, пока по ее делу не будет принято окончательное решение, не потеряв при этом ни дома, ни магазина.
Тем не менее перспектива остаться без гроша в кармане и без крыши над головой оставалась вполне вероятной и могла стать неминуемой в том случае, если Ллойду Хейвуду удастся добиться своего. Каждый раз, когда на глаза ей попадался чек, который ей не хватало духу ни обналичить, ни порвать, она чувствовала, как у нее сжимается сердце.
За день до судебного заседания Линдсей обедала со своим адвокатом. Они встретились в Монтере в небольшом ресторане, где продавали морепродукты. Там за аперитивом и легкой закуской из жареных кальмаров он объяснил ей, что в деле появилось новое осложнение.
— Об этом мне вчера рассказал Майк. — Майк Хаббард, бывший коллега Дуайта, который сейчас работал личным помощником губернатора, был его глазами и ушами в Сакраменто. — Главой Комитета по землепользованию только что назначен новый человек — некто Куртис Брукс. Майку удалось узнать из надежного источника, что Брукс намерен утвердить отчуждение ваших земель, если завтра судья вынесет приговор в пользу властей округа.
Линдсей испытала легкий шок.
— А он может сделать это? — Ей говорили, что обычно подобная процедура растягивается надолго — на месяцы, а иногда и на годы, если жители округа выражали недовольство.
— Так случается редко, но это вполне законно. Однако же подобная быстрота принятия решения свидетельствует о том, что у этого Брукса имеются влиятельные друзья.
Линдсей считала, что больше ничто не может ввергнуть ее в панику, но в голове ее зазвенели тревожные колокольчики.
— Хейвуд, — сквозь стиснутые зубы выдохнула она.
— Скорее всего. — Адвокат нахмурился и отпил глоток из своего бокала.
— Ну, и что мы будем делать?
Дуайт помрачнел.
— Официально мы действовать не можем — у нас связаны руки. Но нам бы не помешало иметь какую-никакую поддержку политиков. — Он аккуратно отщипнул кусочек от кальмара, зажав его между большим и указательным пальцами. — Нам нужны голоса одного или двух законодателей.
— И как мы их получим?
— Разведем костер у них под ногами. — Внезапно оживившись, он подался вперед, положив локти на стол. — Какая вещь гарантированно заставляет выборного чиновника действовать? Давление со стороны избирателей. Значит, нам следует сделать так, чтобы избиратели узнали о том, что происходит.
— Я думала, что именно этим мы и занимаемся.
В местной прессе появилось несколько статей. Кроме того, Рэндалл собирался написать большой очерк, хотя теперь вряд ли на него можно было рассчитывать. Линдсей почувствовала очередной болезненный укол в сердце при воспоминании о том дне, когда он явил ей свое истинное лицо.
— Да, но я имею в виду другой масштаб. Крупнейшие газеты страны, выпуски новостей на телеканалах, ток-шоу на радио. Стоит придать ваше дело гласности, и оно станет громким, а судебный процесс — известным многим. Статью о вас напечатает журнал «Пипл». Вас пригласят на телешоу Опры Уинфри. Людям нравятся истории о маленьком человеке, сражающемся с парнями из крупной корпорации, которые готовятся отыметь его… или, в данном случае, ее. Публика проглотит наживку с превеликим удовольствием. И тогда уже у них не получится ни замять это дело, ни спустить его на тормозах; в политическом смысле это будет обжигающе горячий картофель. — Карие глаза адвоката, такого же тона, как и его коричневый костюм, восторженно блеснули.
Линдсей, слушая его, медленно кивала. Его рассуждения казались ей притянутыми за уши. Каковы шансы на то, что ее бедственное положение станет cause célèbre[73]? Она достаточно долго занималась рекламой встреч с авторами, чтобы понимать, как трудно заставить читателей даже просто прийти за автографом. А ведь ей предстоит сделать то же самое, только в большем масштабе. И даже если случится невероятное и задуманное удастся — что дальше? Мысль о том, что она окажется в центре внимания общества привела Линдсей в ужас. Кроме того, разве не сделает она этим себе хуже? Ведь она изначально стремилась к тишине и покою в окружении нетронутой природы, на что вряд ли сможет рассчитывать, если ей придется раскатывать по стране, выступая на телеканалах и раздавая интервью репортерам.
— Даже не знаю, Дуайт, — сказала она, качая головой. — Почему-то я не могу представить себя на шоу «Опра».
Огонь, вспыхнувший было в глазах адвоката, угас.
— Давайте действовать по обстоятельствам, договорились? Кто знает, быть может, завтра ситуация повернется в нашу пользу. — Но особого оптимизма в его голосе не чувствовалось.
Линдсей с трудом дотерпела до конца обеда. И только по пути на работу она дала волю своему гневу.
— Будь оно все проклято! — воскликнула она и с такой силой ударила рукой по рулю, что почувствовала ноющую боль.
Почему именно она? Почему не на каком-нибудь другом участке земли решили построить курорт? А тут еще этот сукин сын Ллойд Хейвуд так низко пал, что уговорил собственного сына соблазнить ее и заставить принять его предложение… Глаза Линдсей наполнились слезами беспомощности. А день выдался на редкость безоблачным, небо отливало глубокой синевой позднего лета, и океан искрился мириадами ярких брызг отраженного света, но это зрелище не доставило ей радости. Как-то так получилось, что за обедом робкий оптимизм последних недель уступил место отчаянию. Впереди ее ждало безрадостное будущее.
На первом же светофоре, остановившись на красный свет, она сунула компакт-диск в проигрыватель, и в колонках зазвучал «Отель “Калифорния”»[74]. Линдсей добавила громкости, позволяя знакомому ритму захватить ее. Мать отдавала предпочтение опере и классической музыке, отец — джазу и блюзу, а она сама обожала «Иглз», «Грейтфул дэд» или «Лед Зеппелин». Их мелодии помогали ей обрести ясность ума, и сейчас Линдсей, негромко подпевая, постаралась отогнать от себя мысли о сгущающихся над головой тучах.
Слава Богу, она счастливо избежала участи сражаться в одиночку. Она не знала, что делала бы без мисс Хони и Керри-Энн. Поначалу, в первые, самые трудные недели, она не ждала от сестры ничего хорошего, и теперь она была приятно поражена тем, как Керри-Энн постепенно расцвела и превратилась в человека, на которого можно опереться. Уже давно не требовалось без конца приходить ей на помощь. В последние дни Керри-Энн трудилась не покладая рук, предпочитая не высовываться, хотя временами даже это ее «пребывание в тени» вызывало настороженность. Она добросовестно выполняла свои обязанности по дому и даже, по большей части, не забывала убирать за собой. Кроме того, готовясь к экзаменам на аттестат зрелости, она вдруг обнаружила у себя склонность к чтению — совсем недавно, например, она увлеклась романами Джуди Блум[75] и поражалась тому, что умудрилась пропустить их в юности. Несмотря на свои последние неудачи, она не опустила руки и не сунула голову в песок. Гнев Бартольдов, ужесточившийся контроль социальной работницы и упреки собственного адвоката она встретила с открытым забралом и уравновешенностью. Линдсей была поражена: она ведь знала, что сестра склонна выходить из себя по малейшему поводу и без оного. Керри-Энн винила только себя за то, что отпустила Беллу с Иеремией, и не искала для себя оправданий. Короче говоря, она уже не вела себя, как испорченный подросток, и стала наконец походить на вполне взрослого человека.
