Жак Оффенбах и другие - Леонид Захарович Трауберг
В самом начале 80-х годов нашего столетия в Лондоне состоялась премьера спектакля с весьма кратким наименованием «Cats» (напомним, что в английском языке это относится и к котам и к кошкам).
Как ни странно, никакого подзаголовка у «Кошек» нет. Это не мюзикл, не оперетта, не рок-опера, не шоу. Просто — «Кошки».
В афише только сообщение: «Музыка Эндрью Ллойда Уэббера». Скажем прямо, примечательная музыка. Композитор весьма известен такими нашумевшими вещами, как «Иисус Христос — суперзвезда» и «Эвита». Первую обычно относят к жанру «рок-оперы», по ней поставлен популярный кинофильм.
Было бы не так уж трудно перебросить мост между, скажем, «Орфеем в аду» и «Христом — суперзвездой». Налицо некое «одомашнивание» мифа, до сих пор много значащего для человечества. В произведении Ллойда Уэббера ни в какой мере нет «издевки» над евангельской историей, но «снижение величия» невозможно не заметить. Более того — имеется почти кощунственная трактовка: Иисус — некрасив (косоглазие), слегка комичен, герой рок-оперы, скорее… Иуда! Не английский композитор впервые пришел к этому. История драматического театра знает множество произведений, трактующих ту же тему: к примеру, хотя бы «Самаритянка» Ростана или «Царь Иудейский» русского поэта К. Р. Известен рассказ Леонида Андреева, близкий по сюжету к опере Ллойда Уэббера. (Почти в одно время с «Иисусом Христом — суперзвездой» американский композитор Стефан Шварц создал очередной «евангельский» мюзикл «Godspell» — «Евангелие».)
Любопытна и история, положенная в основу другой вещи Ллойда Уэббера. Героиня ее — поистине необыкновенный персонаж. Подобно Периколе, она — невыдуманный персонаж. Очень возможно, что в начале жизненного пути Эвита была не то чтобы уличной певичкой, а, пожалуй, и чем-то похлеще. Место ее рождения — Аргентина, так сказать, в двух шагах от Перу, где проживала Перикола. И — поразительное совпадение: на Эве, которую в народе любовно прозвали Эвитой, женится политический деятель Перон, становящийся президентом страны, по всем данным, благодаря блестящему уму и обаянию жены.
Ничего подобного мифическому Иисусу, реальной Эвите не найдешь в «Кошках». Это, казалось бы, совершенно бесфабульная инсценировка написанных выдающимся английским поэтом, лауреатом Нобелевской премии Т.-С. Элиотом стихотворений. Название элиотовского цикла — длиннее названия спектакля: «Книга старого Опоссума о практикующих котах». Эти стихотворения Элиота, конечно, шутка, особняком стоящая в его творчестве, но шутка весьма не простая. (Напомним, что в Англии имеется выражение «а practical joke», нечто вроде неделикатного розыгрыша.) У нас известен великолепный перевод Самуила Маршака стихотворения о мошеннике-коте «Макавити», три стихотворения из этого цикла прекрасно перевел Андрей Сергеев.
В самом начале этой книги было рассказано об одном из первых спектаклей «Орфея в аду» в 1858 году, так сказать, глазами авторитетного театрального критика Жюля Жанена, осудившего спектакль. Произведение Ллойда Уэббера идет в «Новом лондонском театре» уже несколько лет, и не потребовалось вмешательства современного Жанена, чтобы обеспечить успех, вернее сказать, необычайный успех представления. Все критики сошлись в единодушном признании достоинств спектакля.
Оговоримся сразу: дело не в сравнении. «Орфей в аду» был историческим событием, рождением нового вида театра. «Кошки» — просто весьма впечатляющий «бурлеск» — не в американском смысле слова (всяческая эстрада), а в подлинном итальянском — нечто вроде народного фарса. В истории жанра «Кошки» вряд ли являются поворотным пунктом, но свое значение имеют.
Мне довелось видеть спектакль, и трудно не вспомнить о нем здесь.
Зал театра был полон. Впрочем, театра ли? Скорее, нечто среднее между театром и цирком, вернее, помещение, напоминающее театр времен Древней Греции или Англии при Елизавете I. Зрители сидят полукругом, в центре которого открытая сцена — ни занавеса, ни рампы, ни кулис, только подмостки и декорация. В полной тишине возникает некий шабаш звуков: музыка вступления, передаваемая через динамики со всех сторон; лучи мощных цветных прожекторов просто мечутся по рядам зрителей, скрещиваясь, вздымаясь и опускаясь до полу. Постепенно из мрака возникает городской пейзаж: крыши домов, не слишком презентабельных домов, в лунную ночь. Крыши — на разных уровнях. На крышах появляются участники спектакля, поют, танцуют и, скажем по-старинному, лицедействуют. Это явно не оперетта: диалогов, монологов — в помине нет. Только музыка и текст песен. И это не пантомима: текст-то есть, только трудно понять, поют ли его актеры или здесь тоже, как во многих звуковых музыкальных фильмах, звучит фонограмма. Все персонажи — в разноцветных трико, и только хвосты и легкие шапочки напоминают о кошках. Так как почти все исполнители в трико, можно было бы счесть это чем-то вроде ревю, шоу, короче говоря, эстрадного обозрения. Такое мнение может возникнуть еще потому, что фабулы, по существу, нет.
Но это не эстрада. Не ревю. В прелестной сказке Киплинга кошка гуляла сама по себе. Спектакль «Нового лондонского театра» «прогуливается» в одиночку, ничего подобного вы нигде не найдете, хотя и существует отменная пьеса немецкого романтика Людвига Тика «Кот в сапогах» (там, конечно, имеется фабула, взятая из всесветно известной сказки Шарля Перро, но тиковская пьеса не инсценировка, а своеобразная ироническая трактовка сказки).
Мы имеем дело с Англией; поэтому уместно вспомнить о прославленных пудингах, где все содержимое как бы прослоено. Глава эта так и просится на прослойку ее воспоминаниями о всех прославленных искусством и народами кошках.
Элиот написал восемнадцать стихотворений, каждое из которых — отдельный кошачий характер. Не просто характер. Это — занятие. Практика. Специальность кота. Имеется в цикле «железнодорожный» кот. Он не вылезает из поездов, прохаживается по коридорам вагонов, забирается в купе и убаюкивает мучающихся бессонницей пассажиров, даже помогает иным беспомощным леди выгрузить чемоданы. Другого кота мы с вами, наверное, хорошо знаем. Это — омерзительный кот Макавити, единственный, таинственный Макавити. Вряд ли удастся здесь обойтись без цитат из стержневой песни, покамест сообщим, что именно с Макавити связано все «фабульное» в спектакле.
Ансамбли («желейных котов», к примеру) сменяются монологами (ариями). Одну из арий исполняет престарелый кот, сидящий на крыше, как ясно при взгляде на него, в ожидании своей последней минуты. Коты могут жить долго, даже двадцать лет, но этот кот прожил четырежды двадцать, он едва ли не современник коронации королевы Виктории. К нему обращаются остальные коты, они просят Старейшину-кота найти Макавити. Дело в том, что одна из кошек — в ужасном положении. У нее, как у всех кошек, девять жизней. Она доживает восьмую, а девятую украл Макавити. Но — «где был он миг тому назад — его и духу нет».
Несчастная кошка исполняет арию, в которой вспоминает свои ушедшие жизни. Песня так и называется: «The memory» («Память»). Это самый что ни на есть шлягер, он
