Остров обреченных - Стиг Дагерман
Один за другим, они возвращались, признавая свое поражение, а ее голос звучал все звонче, и им казалось, что из тьмы по песку к ним, похожий на огромное черное животное, уже подползает крик, что он вот-вот вцепится им в горло; кто-то робко предложил оставить ее в покое, пока она не уснет от изнеможения, устав от невыносимого горя, но Бой Ларю не осмелился отказаться от идеи, что может что-то сделать, и поэтому продолжал ходить туда-сюда вдоль линии прибоя, и теплая вода приятно ласкала щиколотки. Иногда он останавливался совсем рядом с девушкой, зарываясь пальцами ног в песок, но она словно и не замечала его. Слова извергались из нее сбивчивым, нескончаемым потоком, ему становилось все страшнее и страшнее, он заходил в воду все дальше и дальше, и вот вода уже дошла ему до колен, и тогда он остановился, погрузив ступни в мягкое песчаное дно, посмотрел на молчаливых людей, сидевших вокруг костра, на два неподвижных свертка неподалеку – беззвучный и говорящий, мертвый и живой, – и тогда он понял, что здесь, в темноте, его никто не видит, и ему стало так покойно и уютно, как будто внезапно у него появилась защита от всего пугающего и опасного, как будто он достиг самой безопасной точки мира.
Именно тогда он вдруг заметил, что англичанка лежит на песке совершенно голая. Она сбросила с себя лохмотья, в которые постоянно куталась до этого вечера, и теперь ее тело сияло в темноте как белоснежный мрамор, светилось на фоне песка. Особенно ярко проступали контуры груди и других изгибов ее тела: они напоминали горячие, блестящие, тонкие цепи, пытаясь освободиться от которых тело постоянно сотрясалось, и тут рядовой пораженно заметил, что стоит так близко от нее – должно быть, в полусне он и не заметил, как вышел из воды, а теперь пробудился от резко проснувшегося желания, внезапно охватившего его и наполнившего тело кипящей смолой.
И тут возле костра кто-то резко задвигался – он оцепенел от страха, так и не бросился на песок рядом с ней, смутившись, и направился к костру; капитан вдруг встал, подошел к нему, и вдвоем, не произнося ни слова, они тихо подошли к голой девушке. Остановившись в паре метров от ее неподвижной головы, они рассеянно прислушивались к ее бормотанию, но на самом деле жадно впитывали сияние распростертого на песке тела.
Позабыв о субординации, Бой Ларю схватил капитана за плечо:
– Вот если бы, – возбужденно прошептал он, – если бы…
– Я вам запрещаю, – отрезал капитан, развернулся так, что песок застонал под его ногами, и пружинящей уверенной походкой ушел обратно к костру.
Бой Ларю медленно зашел в воду по пояс, на секунду ощутив обжигающий холод в пылающем, гудящем теле, потом подошел ближе к берегу – вода дошла ему до колен, и все стало как раньше. Он стоял лицом к лагуне, в небольшом звездном рифе на дне неба он увидел туманные очертания силуэта корабля, но вскоре перестал видеть что-либо, кроме небольшой белой скалы, просвечивающей сквозь воду. Пылая, он наклонился, чтобы дотронуться до нее, – обжигающая вода коснулась его бедер и живота, и ему пришлось оставить мысли о скале, развернуться и снова пойти к берегу. А на берегу лежала она, она притягивала его, но он никогда бы не упал перед ней на колени, не прижал бы к ней ладони, руки, а потом и все свое тело, если бы она не предложила ему этого сама, если бы она не закричала, чтобы он взял ее силой.
Вот тогда он сорвал с себя одежду, тогда его охватил такой огонь, что никакая вода в мире не смогла бы потушить его, что никакие запреты, даже от людей, внушавших ему ужас, не помешали бы ему, ведь он всегда мог дойти до предела только с теми девушками, которые убивали его слабость, бросая ему в лицо слова, которые обычно не произносят вслух, в тот самый момент, когда он накрывал их своим телом. Он упал на нее, плохо понимая, что происходит, и немного очнулся только тогда, когда все уже закончилось, когда он, тяжело дыша, прижался губами к ее горячему белому уху, когда рот забился песком; он очнулся еще больше, когда она резким, но на удивление приятным движением изогнулась и впилась зубами ему в лопатку, попыталась сбросить его с себя, и у нее это получилось, потому что у него не было сил сопротивляться, и вот тогда он очнулся окончательно, пошел в воду и смыл с себя остатки жара.
Рядовой вернулся к костру. Все сидели на своих местах, но уже не так тревожно обхватив колени руками, – он прислушался и понял, что девушка затихла. Интересно, они поняли всё, что-то или ничего, подумал он, а потом решил, что ему все равно, знает ли кто-то о случившемся: его разрывал восторг, восторг от того, что он наконец-то нарушил запрет, ослушался приказа; впервые в жизни он узнал, что такое свобода воли, увидел, что можно делать то, что хочешь, и как это приятно.
Однако первые несколько часов, нет, даже большую часть следующего дня, он пребывал в таком ступоре от радости, что автоматически отзывался на свист капитана. Лишь иногда, вспышками, он вспоминал этот головокружительный опыт, подобно тому как выпускник школы в первый день после сдачи экзамена смотрит на висящую в прихожей школьную форму и радостно думает: да, черт побери, я больше не школьник!
Они сидят вокруг белой скалы, и тут он вдруг вспоминает: ну конечно, у меня есть сила воли, я могу делать на этом острове все, что захочу, и вовсе не собираюсь я ничего рисовать на этой скале. А перед закатом он расстается с англичанкой и все время думает о том, что не вернется к остальным, и никто не сможет заставить его делать то, чего он не хочет. И вот закат уже совсем близко, и он лежит на своем плато и представляет себя обезображенным ногтем, который скоро отрежут, но ему кажется, что он совсем
