Андрей Малыгин - Зеркало, или Снова Воланд
— …сложившаяся ситуация диктует нам необходимость коренной и немедленной перестройки в организации… В этом вопросе пора завершить перестройку сознания…
«Глупость очередная! Разве можно так быстро перестроить сознание человека, если жизнь, поступки людей, то самое, что мы и называем бытием, говорят нам совсем о другом. Кто может осознать необходимость какого-то изменения, если глаза и уши об этом молчат? Когда нет примера для подражания! И кто, скажите, должен этот самый пример показать? Ну, естественно, по логике вещей более образованный, а потому и более сознательный и опытный человек — руководитель и учитель… А фактически получается все иначе».
— Необходимо больше анализа и мысли, больше инициативы и ответственности, больше доверия и спроса.
«Ох, Шумилов, и нагородил же ты тут. Можно было бы и дальше продолжить — больше начала и окончания, больше поднятия и опускания. Набор сплошных лозунгов, смешанных в один словесный винегрет! И эту белиберду написал не кто-нибудь, а секретарь парткома крупного предприятия, уважающий себя человек… и надеющийся на точно такое же отношение к себе со стороны других. А что же можно потом взамен от них получить? Да точно такие же пустые восклицания!»
У Валерия Ивановича вдруг отпало всякое желание дочитывать свой нудный и длинный доклад. Захотелось остановиться, закрыть его и тут же честно признаться сидевшим в зале партийцам, что это не те самые правильные и жизненно важные слова, которые направят их на путь истинный. А фальшивые, лишь похожие на правдивые, создающие в умах людей иллюзию и видимость настоящих…
— …партком видит укрепление связи пропаганды и обучения с жизнью, связь между словом и делом.
«Нет, в условиях двойной морали никакой связи между словом и делом нет и категорически быть не может! А потому и нечего ждать каких-то успешных результатов».
— Перестройка начинается с нас. Так что давайте с честью нести высокое звание партийца!
Шумилов еле закончил выступление и, ощущая внутренние усталость и опустошенность, направился на свое место.
В зале раздались дипломатически вежливые аплодисменты.
«Эх, и чего хлопаете, дураки! Зачем одобряете ладонями то, чему я и сам уже не единому слову не верю…»
Начались прения по докладу. Народ загудел, зашевелился.
Сначала выступил наладчик одного из цехов. Грузный, с бычьей шеей и лысой головой мужчина. Он сиплым голосом, слишком слабым для его габаритов, убежденно говорил о необходимости совершенствования бригадной формы организации труда. За ним начальник крупного цеха бодро хвалил работу заводской дружины и энергично критиковал экономические службы завода, по его мнению, не имеющие никакого представления о переводе цехов завода на хозяйственный расчет. После него должен был выступать сам директор завода.
Слушая выступавших, Шумилов как обычно делал пометки для заключительного слова и внимательно скользил глазами по залу, желая отыскать «Воландина». Он ясно понимал, что присутствие главы могущественного ведомства здесь, в зале, преследует какую-то определенную цель. Но вот какую? К тому же очень интересно было взглянуть, а как же сам гость и его свита сегодня выглядят? Наверное, не зря они вчера вечером советовались с ним по этому поводу?!
В правой половине помещения новых знакомых видно не было. Правда, в четвертом ряду среди своих сотрудников развалился с подозрительно красным лицом Павел Васильевич Бородкин. Сегодня он не выступал, а потому, как видно, уже успел достаточно глотнуть чего-то из горячительных напитков. Скорее всего приложился к спирту. На дармовщинку. Благо, что и ходить-то далеко не требуется, а стоит лишь в сейф в своем кабинете заглянуть. «Да, совсем мужик обнаглел! Даже на партийные собрания приходит в явном подпитии!» — сокрушенно вздохнул Валерий Иванович и сделал соответствующую пометку.
Следующим выступал директор.
Выйдя за трибуну, он отпил из стакана воды и, вытерев губы платком, с бесстрастным лицом уверенно заговорил:
— Партия решительно заявила о невозможности работать по-старому. Мы действительно подошли к такому рубежу, когда надо прекратить ссылаться на трудности, а взяться за работу засучив рукава.
По тону выступления вполне могло сложиться впечатление, что человек за трибуной нисколько не сомневается в правильности произносимых слов.
Шумилов ощутил внутри себя болезненное раздражение и скептически подумал:
«А кто, скажите, раньше мешал засучить эти самые рукава хоть по локоть, хоть по самые плечи и вкалывать от души. На то вы и генеральный директор, чтобы, как и положено, организовать работу предприятия. Вам и карты в руки! А тут создано многоступенчатое управление: дирекция отдает указания, а партком, наполовину состоящий из тех же самых лиц, дублирует их. Явно искусственное образование!
Зачем, к примеру, нужна партийная организация для того, чтобы правильно вести хозяйство в семье? Если дома чистота и порядок, если все накормлены, одеты, обуты и здоровы, кто скажет, что хозяйство ведется неправильно или плохо? Да никто! Все дело в хозяине, в его взглядах и понимании жизни, в его деловых качествах.
А вы, уважаемый Лев Петрович, давно уже с Абрамзоном перестроились. Но в другом дельце. Оба засучили рукава в своей тайной работе по добыче драгоценных бумажек. Вам и подсказок-то никаких не требуется. А вот сейчас зачем-то складно о перестройке рассуждаете!»
— Видимо, партком и я как директор предприятия слабо контролируем свои постановления, не проявляем решительности и должной принципиальности…
Идеи перестройки обязывают нас по-новому взглянуть и на структуру предприятия. У нас слишком громоздок аппарат управления…
«Давно бы пора взглянуть, да попристальнее. И в первую очередь на свое ближнее окружение. А оно-то как раз донельзя и раздуто. И увеличительное стекло брать не надо. Шутка ли сказать, девять заместителей у самого директора да семь у главного инженера. Не аппарат, а целый аппаратище! Не говоря уже о секретарях, референтах и куче всяких искусственных отделов, отдельчиков и бюро. Кто же, скажите, кроме самого главного руководителя, может их упразднить? Или, иным языком, пересмотреть структуру управления? А? Ответ очевиден. Да только тот, кто их и создал. Тогда к кому это обращение с высокой трибуны? К самому себе или к тете Маше, уборщице?»
— Нашему техническому руководству, партийным организациям инженерных служб необходимо возглавить работу по перестройке всей технической политики объединения, а парткому постоянно контролировать эти вопросы.
Тут неожиданно на балконе возник какой-то шум и движение. Но этого было достаточно, чтобы привлечь к себе внимание присутствующих. Шумилов поднял голову и в приглушенном освещении зала наконец-то увидел тех, кого и искал. Они сидели во втором ряду балкона, у самого правого края. «Воландин» был в черном костюме с белой рубашкой и галстуком, но без привычного головного убора. А рядом с ним — Бегемот и Тарантул. Остальных же из свиты видно не было.
Директор тоже сделал паузу, выразительно посмотрев наверх, покачал головой и после этого снова продолжил:
— Нужно постоянно заботиться об улучшении жилищных и культурно-бытовых условий, решать другие насущные вопросы. Надо понять, что социальные проблемы прямо влияют на производительность труда, от чего зависит судьба наших с вами планов.
Он закрыл папку и, подняв голову, взглянул в зал, тем самым давая понять, что закончил свое выступление.
Похлопали и ему. Можно было заметить, что особенно старались помощнички из ближнего окружения. И среди них, конечно же, Павел Васильевич Бородкин, к этому времени с совершенно багровой физиономией.
Шумилов приготовился к чему-то необычному. К какой-нибудь диковинной выходке со стороны необыкновенных гостей. Но, к его удивлению, ничего такого, из ряда вон выходящего, не последовало. Мероприятие продолжало двигаться своим запланированным порядком, а директора на трибуне уже сменил очередной выступающий — бойкая женщина в лиловом костюме с волжским окающим говорком.
Но здесь необходимо пояснить, что спонтанное смятение на балконе было вызвано неожиданно возникшей дискуссией между некоей модно одетой шатенистой дамой в изумрудном муаровом платье и неугомонным типом со странной, напоминающей кошачью, физиономией.
Во время бодрой речи Орлова этот вертлявый тип все время прилипал и шушукался со своим очкастым соседом справа, отпуская разные неприличные колкости и замечания в адрес директора. Одним словом, вел себя вызывающе, что не могло не переполнить чашу терпения сидевшей позади него сознательной женщины, которую звали Алла Борисовна Пусько.
По большому секрету необходимо добавить, что Алла Борисовна была недурна собой и некогда состояла в предельно теплых отношениях с самим выступающим. Но со временем их отношения постепенно охладели, по всей вероятности, из-за отсутствия достаточного внимания со стороны мужской половины. Но, все еще живя воспоминаниями об утраченном и лелея в душе надежду на их чудесное возрождение, преданная женщина попыталась одернуть несознательного партийца:
