Болеслав Прус - Сиротская доля
- В городе поговаривают, что этот красивый парень очень похож на тебя...
Пан Кароль покраснел от возмущения.
- Ты бы мог и не повторять такой вздор! - заметил он пессимисту.
Наступила минутная пауза; гость закурил сигару и снова заговорил:
- Милосердие, мой друг, дело хорошее, но все хорошо в меру. В том, что ты взял мальчика, нет ничего дурного, но вот баловать его нет никакого смысла. В конце концов парень забудет, что он сирота и обязан сам о себе заботиться.
- Что же мне делать? - прервал его пан Кароль.
- Обучить его ремеслу! - ответил гость. - Если хочешь, я могу рекомендовать тебе замечательного портного...
Мысль эта, безотносительно к тому, каким образом она была преподана, понравилась пану Каролю. Вечером он сказал жене:
- Знаешь, Маня, следовало бы подумать о будущем нашего воспитанника.
- И я так считаю, - подхватила пани.
- Он беден, за вещи его матери удалось выручить всего несколько десятков рублей. С другой стороны, нашей стране нужны способные ремесленники.
Пани даже хлопнула в ладошки.
- Отличный план! - воскликнула она.
- Отдадим его почтенному мастеру, - продолжал он, - договоримся с учителем, по праздникам будем его принимать у себя. Мальчик получит специальность, поотешется, а когда вырастет и станет порядочным человеком, мы откроем для него мастерскую...
- Чудесно!.. восхитительно... - поддакивала пани.
- Когда-нибудь нам приятно будет сознавать, что мы дали обществу полезную единицу...
- Ну конечно же!.. Конечно!..
- Только вот что... - добавил пан. - Ясь еще слишком молод, и придется ему некоторое время пожить у нас.
Ничего не сказав по этому поводу, пани спросила немного погодя:
- Какому ремеслу хочешь ты его обучить?
- Я... я думаю - портновскому.
Супруги переглянулись. Пан Кароль знал, что, по мнению его жены, профессия портного - одна из самых презренных в мире, а пани вспомнила в эту минуту церемонию усыновления. Однако оба промолчали и с тех пор избегали разговоров о Ясе.
Как раз к этому времени какая-то газета выдвинула проект создания ремесленных мастерских для женщин. Душа пана Кароля, как заряженная бомба, была начинена готовностью к жертвам и новым благородным деяниям. Легко понять, что статья о мастерских для женщин оказала действие зажженного фитиля, и пан Кароль взорвался. С этой минуты мысль достойного филантропа была целиком поглощена мастерскими для женщин. Он сразу же вступил в переписку с близкими по типу учреждениями за границей, по целым дням сочинял устав мастерской, наносил визиты влиятельным лицам, а в его собственном доме без конца устраивались заседания, в которых участвовало множество людей, хотя и незнакомых, но зато весьма разумных и превыше всего ценивших общее благо.
Эта великая идея так нераздельно овладела паном Каролем, что он даже не огорчился, когда узнал, что одного из его сыновей собираются оставить на второй год. Услышав от жены эту новость, пан Кароль пожал плечами и, в свою очередь, сообщил ей, что дает две тысячи рублей на организацию мастерской для женщин.
К тому времени сердце филантропа стало все живее восставать против Яся. Мальчик ему надоел. Во-первых, мог ли пан Кароль, думавший о том, как осчастливить три миллиона женщин, одновременно заниматься судьбой одного ребенка? Во-вторых, вопросы жены, все допытывавшейся - что будет с Ясем?.. мешали пану Каролю обдумывать более широкие планы. И, в-третьих, самый вид Яся вызывал истинные укоры совести. Вечно он чего-то боялся, всем уступал дорогу, всегда рвался услужить другим, но как неловко... Пан Кароль был душевно благодарен жене, если не видел Яся за обедом или за чаем. Едва этот мальчишка попадался ему на глаза, как приемный отец вспоминал злосчастную церемонию усыновления и слова:
"Ясь! Будь моим сыном".
"Ясь! Будь нам братом".
Между тем Ясем овладевало отчаяние. Целыми днями ему нечего было делать, а играть с мальчиками он не отваживался. Он охотно согласился бы чистить башмаки своим "братцам", но никто ему этого не разрешал, - что ни говори, а он считался приемным сыном. Сыновство это, впрочем, не мешало супруге пана Кароля в случаях, когда в доме собиралось много гостей, выпроваживать Яся в его комнатку, куда ему и приносили еду.
Мальчик был близок к душевному расстройству. Сызмальства Ясь с глубокой неприязнью вспоминал о доме пана Петра - теперь он думал о нем с сожалением. Там он бегал босиком, зато бегал всюду, где ему нравилось. Пан Петр, случалось, его и порол, но зато его целовала мать. И было с кем поиграть: в худшем случае с собаками. А здесь даже собак не было.
В этой обстановке Ясь сделался болезненно обидчивым. Однажды за обедом, когда хозяйка дома, неловко поставив перед ним тарелку, пролила немного супу, сирота разразился рыданиями.
Необычное это явление привлекло внимание пана Кароля, у которого, как известно, было доброе сердце. Благородный филантроп приголубил плачущего Яся, бросил на жену суровый взгляд, а после обеда отправился в гардеробную побеседовать со своим приемным "сыном", что само по себе было происшествием чрезвычайным. Он окинул взглядом комнатку, кровать, несколько книжек, принадлежавших мальчугану, и, наконец, добродушно спросил:
- Ты не скучаешь?.. Что ты поделываешь, дитя мое?
Минута молчания.
- Иногда читаю, а иногда так сижу... - прошептал Ясь, опустив глаза и теребя кончиками пальцев полу траурного сюртучка.
- Все еще тоскуешь?.. - продолжал спрашивать опекун.
Ясь ничего не ответил, но на его выразительном личике отпечатлелось такое горе, что пану Каролю даже взгрустнулось, и как-то невольно он начал оправдываться:
- Видишь ли, дитя мое, я о тебе думаю... О! много думаю. Я знаю, что у тебя есть способности и охота к труду и что ты хороший мальчик... Из таких детей, как ты, вырастают полезные люди, и под моим руководством ты наверняка станешь общественно-полезной единицей. Я намерен позаботиться о твоем образовании; жаль только, что как раз сейчас мне некогда... Но я прошу тебя, не поддавайся тоске и при каждом жизненном сомнении обращайся ко мне, как... ну, как к другу. Мир, дитя мое, это поле битвы, и счастлив тот...
В этот момент кто-то позвонил. Пан Кароль вскочил и исчез из комнаты, не закончив своей маленькой речи. Бедный Ясь так никогда и не узнал, кто же счастлив в этом мире.
Из-за недостатка новых впечатлений мальчуган пристрастился к мечтам, его захватили воспоминания. Он любил, особенно в сумерки, сидеть с закрытыми глазами и представлять, что все еще живет в деревне, в комнатке матери, у пана Анзельма. Вот, казалось ему, в открытое окно врывается теплый ветерок, шелестит среди веток дикого винограда, а вон там в углу лежит одна из двух кошек и, облизывая лапу, мурлычет молитву. Через мгновение отдаленный шум улицы переносил его в Варшаву, и тогда Ясю мерещилось, будто он слышит стук швейной машины, ощущает лицом тепло лампы, а мать сидит рядом...
"Стоит мне открыть глаза, - думал Ясь, - и я сразу ее увижу. Но я не открою, так мне больше нравится, и я буду сидеть с закрытыми глазами..."
Иногда, однако, Ясь на мгновение открывал глаза. Тогда он видел свет в квартирах напротив, а на темной стене своей комнаты - черные контуры оконных рам, напоминавших крест, а вернее - два креста. Тут, неведомо откуда, приходили на ум слова: "Кого господь бог любит, крестики тому дает..."
"Крестики!.. Крестики!.." - думал Ясь и ждал мать.
Вот, казалось ему, она уже поднимается по лестнице... Идет минуту... две... четверть часа... Видно, лестница вытянулась, стала длинная, как отсюда до неба, и мать не может ее одолеть... Но Ясь терпеливо ждал и в ожидании упивался шелестом ее платья, отзвуком тихих шагов.
О мама! Почему ты идешь так медленно?.. О мама! поторопись и вырви сына из сетей безумия, которое окружает его со всех сторон!
Иногда лихорадочные видения Яся внезапно обрывал лакей.
- Чай подан!.. - говорил он.
Тогда Ясь поднимался и, еле волоча ноги, шел за ним, представляя себе, как войдет он в столовую, а там встретят его Антося, Юзек, Маня, веселое лицо пана Анзельма и его громкий смех, а мать велит ему сесть на высокий, как стремянка, стульчик и подаст привычную чашку некрепкого чая с молоком...
Так мечтал Ясь, покидая свою темную комнатку.
Но вот на него обрушиваются потоки света, и вместо матери он видит красивую и строгую жену пана Кароля, а вместо Анзельма - самого пана Кароля, на тонком лице которого - не приветливая улыбка деревенского шляхтича, а выражение всеобъемлющей любви, сосредоточенной в данный момент на трех миллионах женщин, для которых он намерен открыть мастерские.
Ясь видит это и шатается, как пьяный.
О мама! Поспеши, потому что дух твоего сына слишком часто отрывается от действительности и в конце концов может оторваться от тела!
VII
Перемены в судьбе
Подошли каникулы, и хотя Тадек с трудом, а Эдек так почти чудом перешли в третий класс, в торжественный день окончания учебного года их ожидал дома сюрприз.
