Болеслав Прус - Сиротская доля
- Эге!.. - удивленно заметил парень. - Коли так, я, должно быть, оговорился.
Антек был хорошо известен полиции; принесли его личное дело, из которого явствовало, что уличный мальчишка неоднократно подвергался аресту. Один раз - за то, что пытался заткнуть трубки фонтана перед почтой; другой за то, что вышиб камнем стекло в омнибусе; потом - за то, что обокрал пуделя, отняв у него ошейник и намордник; потом - за то, что непристойно вел себя на улице, за то, что отвинчивал медные дверные ручки, за то, что при участии какого-то солдата учинил скандал в шинке... У пана Анзельма волосы встали дыбом, когда он сопоставил юный возраст хулигана с несметным множеством его проступков!
В результате рабочий, старая женщина, рассыльный и городовой, отыскавшие мальчишку, ушли не солоно хлебавши.
Почти в ту же самую минуту пану Анзельму сообщили две новости. Во-первых, что честный Ендрусь, ученик Дурского, обвиненный в краже у мастера, уже занял в ратуше ложу для почетных граждан со стороны Даниловической улицы. Второе известие было тревожное: кто-то высказал предположение, что Ясь утонул, так как в тот момент, когда на Висле треснул лед, раздался чей-то крик.
По просьбе пана Анзельма, для выяснения достоверности этого известия, во все концы города разослали депеши: оказалось, что лед на Висле треснул на участке между Варшавой и Прагой, а крик в эту самую пору слышали за Вольской заставой. Доказано было также, что кричал не Ясь, а некая Магдалена Робачек, избитая мужем Валентием Робачеком, поденщиком, который отличался пристрастием к спиртным напиткам.
Когда все сомнения разъяснились, наиболее удовлетворительным образом, отчаявшийся шляхтич оставил ратушу и несколько часов подряд бесцельно скитался по улицам. Прошел Старе Място, побывал на Новом Зъязде, бродил по варшавскому берегу Вислы и только часов около шести вечера повернул назад к гостинице.
Если бы в тот момент пан Анзельм внимательней посмотрел вокруг, он заметил бы худенького мальчика, который, притоптывая ногами и дыша на озябшие руки, забегал то с правой, то с левой стороны и заглядывал ему в глаза с выражением неописуемого беспокойства.
Но пан Анзельм ничего не замечал и задумчиво шел дальше. Пройдя несколько улиц, он добрался до гостиницы, неверным шагом поднялся по лестнице и отворил дверь в свой номер.
Когда, зажегши свечу, пан Анзельм повернулся к открытой двери, чтобы притворить ее, он чуть не споткнулся о кучку дрожащих лохмотьев, которая упала к его ногам. Одновременно он почувствовал, что кто-то целует его колени, и среди стонов и рыданий различил слова:
- Пан Анзельм!.. Дорогой пан...
У шляхтича замерло сердце. Он подхватил ребенка в объятия, поднял его перед собой, вгляделся в худенькое личико и воскликнул:
- О дитя, сколько огорчений ты мне доставил!..
Это был Ясь, оборванный, усталый и голодный. Но кто же его сюда привел?..
Вероятно, тот, кто перелетным птицам, аистам и ласточкам, указывает верную дорогу...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Третьего января один из учеников Дурского встретил на улице Паневку в весьма плачевном виде. Подмастерье был так пьян, что едва держался на ногах.
- Что с вами?.. - воскликнул изумленный парень.
- Иди к черту!.. - проворчал Игнаций.
- А вы знаете, что вчера нашелся Ясь?
- Что ты болтаешь?..
- А вот нашелся, и теперь он у одного шляхтича в Польской гостинице, ответил ученик.
У Паневки заблестели глаза. Мигом протрезвев и распрямив плечи, он со всех ног побежал в гостиницу; столкнувшись у ворот с швейцаром, он обрушился на него с вопросами:
- Где Ясь?.. Где тот мальчик, которого взял какой-то шляхтич?
- А вам что до него?
- Скажите, где он?.. - умолял Паневка, хватая швейцара за руки.
- Уже уехали на почту с тем господином! - ответил оскорбленный представитель администрации, лишь бы поскорей высвободиться из объятий посетителя.
Паневка во весь дух помчался по Медовой улице. Когда он свернул на Козью, сзади послышался сигнал рожка. Он оглянулся. В этот момент мимо него проехала почтовая карета, в глубине которой мелькнуло бледное лицо Яся.
Собрав все силы, Игнаций припустил за каретой; расстояние между ним и громоздким экипажем не увеличивалось, но было и не меньше нескольких десятков шагов.
- Не догнать мне его! - бормотал Паневка, чувствуя, что вот-вот упадет.
У моста карета, попав в скопление экипажей, замедлила ход. Паневка приблизился к ней немного и крикнул во всю мочь:
- Ясь!.. Ясь!..
- На улице кричать не полагается! - предостерег его чей-то начальственный голос.
Подмастерье взбежал на мост и гнался за каретой еще несколько секунд, продолжая звать:
- Ясь!.. Ясь!..
Внезапно карета покатилась быстрее. Последние силы оставили Паневку; тяжело дыша, он смотрел вслед удаляющемуся экипажу.
- Даже не взглянул на меня... - прошептал он с горечью.
Он тоже был сиротой.
ПРИМЕЧАНИЯ
СИРОТСКАЯ ДОЛЯ
Рассказ впервые опубликован в 1876 году.
Во вступительной статье к избранным произведениям Б.Пруса (Варшава, 1957) Мария Домбровская замечает: "Возможно, что частые в произведениях Пруса картины бедного, трудового и грустного детства ("Сиротская доля", "Грехи детства") наполнены воспоминанием о собственных детских годах, о которых мы почти ничего не знаем".
Интересно проследить, как тематика рассказов "Сиротская доля" и "Дворец и лачуга" перекликается с содержанием многих статей и фельетонов Пруса. Столь же иронически, как в рассказах, пишет Прус о благотворительных балах в одном из своих фельетонов: "Несомненно, благотворительность нашего города в определенных случаях можно представить следующим образом: Красивая женщина, сильно декольтированная. Волосы взбиты и и посыпаны пудрой. Платье за 120 рублей серебром смято и оборвано. Эта дама, намучившись на 10 руб. серебром, истратив на туалет, карету, букет, туфли и т.д. около 200 рублей серебром, заработала для бедных грош, который им и жертвует".
В своих статьях Прус уделяет также много места судьбе нищих и бездомных в капиталистическом городе: "Безусловные признаки на небе и на земле предсказывают весну, - пишет Прус в одной из статей 1883 года, - известная часть более и менее постоянных обитателей Варшавы переберется на летнее время в водопроводные трубы. Как раз на этой неделе бдительное око прессы заметило гражданина, который раздевался, готовясь ко сну именно в такой трубе. Он использует ее, очевидно, во время дождя, другие же дни будет проводить на открытом воздухе, что очень советуют врачи".
"Присмотритесь к этой человеческой тени, которая осторожно пробирается вечером по улице, в рваном пальто, под которым нет рубашки, - пишет Прус в другой статье (1884), - когда вблизи нет сторожа, этот человек прокрадывается к какому-нибудь дому и влезает в мусорный ящик. Переночует там. Вот уж несколько дней он не имеет такой прекрасной постели. А сосчитайте поденщиков без работы, которым отказали в угле... молодых девушек, которые завтра вынуждены будут поселиться в публичном доме. Где они проводят ночи?"
