Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

- Нездоровится что-то мне, да и раздражена я, а тебе, дитя мое, доверяю, вот и разболталась. Но я уверена, что...

- Неужели... неужели вы допускаете, что я могу проговориться? спросила Мадзя. А потом, устремив на пани Ляттер глаза, полные слез, и целуя ей руки, прибавила: - Я... я отказываюсь от своего жалованья.

Начальница коснулась губами ее разгоряченной головы.

- Ребенок, ребенок! Что значит для меня твое скудное жалованье, пятнадцать рублей, которые ты получаешь в месяц? И думать об этом не смей!

У Мадзи блеснула замечательная мысль. Слезы ее высохли.

- Хорошо, я буду получать жалованье, но умоляю вас об одном большом одолжении...

И она вдруг опустилась перед пани Ляттер на колени; та со смехом подняла ее.

- Что еще за одолжение?

- Бабушка, умирая, оставила мне, - прошептала Мадзя, опустив глаза, оставила мне... три тысячи. И я умоляю вас, моя дорогая, моя хорошая...

- Взять у тебя эти деньги, да? Ах, ты неисправимая! Вспомни, на что только не предназначала ты эти деньги? Ты хочешь открыть пансион...

- Я уже не хочу!

- Нет, это просто замечательно. Быстро же ты принимаешь решения! Ты хотела дать взаймы тысячу рублей панне Говард, хотела до окончания образования взять на свое иждивение...

- Вы смеетесь надо мной! - заплакала Мадзя.

- Нет, я только перечисляю все твои проекты. Ты ведь хочешь еще поехать за границу и повезти туда на свой счет Эленку...

- Ах, пани начальница! - рыдала Мадзя.

- Счастье, что при тебе нет этих денег и ты не имеешь права распорядиться ими. Ах, если бы ты была так богата, как Ада! - как бы про себя сказала пани Ляттер.

Лицо Мадзи снова оживилось, и глаза засветились радостью.

- Ну, довольно об этом, дитя мое. Ступай через мою спальню наверх, умой мордашку и садись писать письма. Только, пожалуйста, ничего не выдумывай, легкомысленное ты существо, - закончила пани Ляттер.

Пристыженная девушка взяла бумагу и вышла в спальню, проливая по дороге последние слезы. Она была очень опечалена, узнав о денежных затруднениях своей начальницы, да и себя самое упрекала в душе за тысячи несообразных поступков.

"Чего только я не наболтала, сколько наговорила глупостей! Нет, во всем мире не найдешь никого глупее меня", - думала она со слезами.

Пани Ляттер смотрела вслед девушке. Ей невольно представились рядом два лица: подвижное лицо Мадзи, которое каждую минуту пылало новым чувством, и словно изваянное, прекрасное лицо дочери, Элены. Эта сочувствовала всем и вся, та всегда была невозмутима.

"Чудная девочка, но в Элене больше достоинства. Она так не воспламеняется", - с гордостью подумала пани Ляттер.

А Мадзя, прежде чем сесть за письма, помолилась о том, чтобы бог позволил ей, пусть даже ценою собственной жизни, помочь пани Ляттер. Потом она вспомнила знакомцев, у которых тоже были свои горести: больную Зосю, обворованного сторожа, ученицу из пятого класса, которая была безнадежно влюблена в пана Казимежа Норского, - и вновь ощутила потребность пожертвовать собой, на этот раз за этих несчастных.

Но тут ей пришло в голову, что бог не захочет внять молитве такого жалкого существа, как она, и, терзаемая сомнениями, полная отчаяния, она уселась писать письма, напевая вполголоса:

Нашли страну, где померанец зреет...{35}

Ей казалось, что этот напев как нельзя более отвечает ее мыслям о собственном ничтожестве и о невозможности принести себя в жертву за весь мир, особенно за пани Ляттер, больную Зосю, обворованного сторожа и несчастную пятиклассницу, которая любила без надежды.

Глава третья

Пробуждение мысли

Вот уже несколько дней панна Магдалена сама не своя. Глаза ее утратили блеск и стали глубже, смуглое лицо побледнело, черные волосы лежат гладко, что придает их обладательнице траурный вид.

Молодая девушка уже несколько дней плохо спит и плохо ест. Если она смеется, то только по ошибке; если поет, то только по забывчивости, и если делает два-три тура с одной из своих учениц, то совершенно машинально. Душа панны Магдалены не принимает участия ни в одном из этих проявлений веселья; панна Магдалена знает о том, что сегодня душа ее не принимает решительно никакого участия в веселье, и, право, она не стала бы сердиться, если бы весь мир узнал об этом интересном состоянии ее души, которая полна забот и важных тайн.

Это ужасное состояние так тяготит панну Магдалену, что она невольно ищет, кому бы открыть свою душу.

Молодая учительница сама не знает, как она очутилась у дверей пятого класса, сама не знает, зачем вызвала ту самую хорошенькую пятиклассницу, которая пылает несчастной любовью к пану Казимежу, а в настоящую минуту сидит над немецким упражнением. К Магдалене подбегают девочки в коричневых формах и целуют ей лицо, волосы и шею; они очень огорчены и тем, что она печальна, и тем, что бульон за обедом был такой невкусный, но больше всего тем, что дождь пометал им выйти на прогулку. Панна Магдалена поддакивает им, но голос у нее срывается. Девочки пятятся в глубь класса, затем, взявшись под руки, отходят в угол, о чем-то шепчутся там и показывают на учительницу с таким явным сочувствием, что на душе у Магдалены делается легче. Она уже хочет открыть всему классу свою великую тайну, но вовремя спохватывается, что это не ее тайна, и становится еще печальней, совсем замыкается в себе.

Тем временем к ней подходит та самая пятиклассница, на сочувствие которой Магдалена больше всего рассчитывала; но вид у девочки такой, словно тайна учительницы ее нимало не интересует, ведь у нее самой такое горе, которое не смогли бы рассеять все классные дамы. Все же панна Магдалена ведет ее в гостиную, сажает рядом с собой на диван и говорит со вздохом:

- Ах, какая ты счастливица, милая Зося!

Пятиклассница забывает о немецком упражнении и заливается слезами.

- Так вы все знаете? - говорит она, прижимаясь к плечу Магдалены.

- Да, счастливица, - повторяет панна Магдалена. - ты ведь еще слишком молода для того, чтобы понять, какие бывают странные состояния души...

Семнадцатилетняя ученица с изумлением глядит на восемнадцатилетнюю учительницу и отвечает ей, хмуря брови:

- То же самое сказал мне он, когда мы в первый раз встретились с ним в том коридорчике... знаете. Я думала, что сгорю со стыда, а он пробормотал: "Какая прелестная цыпочка!" Слыхали вы что-нибудь подобное! Я думала, что растерзаю его, и в эту минуту почувствовала, что уже никогда не перестану любить его...

Тихие рыдания прервали ее речь.

- Говорю тебе, Зося, есть тревоги, горшие любви...

- Ах, боже мой, знаю, знаю! Но они всегда бывают от любви.

- Ты глупенькая девочка, милая Зося! - с достоинством прерывает ее панна Магдалена. - Пока женщина любит, она счастлива... Впрочем, я не должна говорить с тобою о подобных вещах. Несчастье начинается лишь с той минуты, когда женщина начинает думать, как мужчина, о предметах важных. Когда она думает, например, о деньгах, о чужих делах, о спасении кого-нибудь...

- О, если это вы обо мне, - сверкая глазами, восклицает Зося, - то меня никто не спасет! С той минуты, как Ядзя Зайдлер увидела, как он целовал панну Иоанну, жизнь моя разбита. Так это он не ради меня заглядывал в классы, не меня искал, когда со двора смотрел на наши окна, так потому он не поднял розы, которую я ему бросила. Но я не стану им мешать; я умру, конечно, не ради этой кокетки, а ради него. Пусть будет счастлив, с кем хочет, хотя у меня предчувствие, что когда-нибудь он обо мне пожалеет...

При этих словах Зося заливается слезами, а панна Магдалена смотрит на нее в изумлении.

- Зося, милая, что ты болтаешь? Кто мог целовать Иоасю?

- Да уж больше некому, как пану Казимежу! Вскружила ему голову эта хищница, завидно ей.

Панна Магдалена торжественно поднимается с диванчика и говорит:

- Панна Иоанна классная дама и порядочная девушка, она никогда не позволила бы пану Казимежу целовать ее.

- Вы в этом уверены? - спрашивает Зося, складывая руки.

- Я в этом совершенно уверена и жалею, что доверилась тебе...

- О панна Магдалена!.. - сквозь смех и слезы говорит умоляюще Зося.

- Ты ребенок, - строго прерывает ее панна Магдалена, - и не понимаешь, что в жизни женщины могут быть дела поважнее всяких любовных восторгов. Ты сама убедишься в этом, когда тебе надо будет подумать о чужой нужде, когда придется спасать других...

- Я уже спасена, я уже не умру, панна Магдалена! Теперь я все понимаю! Ядзя сама, наверно, в него влюблена, вот она и бросает на него тень, чтобы я от него отвернулась. О, я уже обо всем догадалась!

Она осыпает панну Магдалену поцелуями, вытирает слезы и убегает из гостиной.

"Ах, какая она глупенькая! - думает панна Магдалена о своей юной подружке. - Если бы пани Ляттер рассказала ей все, как мне, и ей пришлось бы ломать голову, как помочь начальнице, вся любовь у нее улетучилась бы... Разумеется, Ада одолжит начальнице денег, но что станется до тех пор с моей головушкой!"