Брошенная - Лариса Олеговна Шкатула
Иван подобрал с земли сухой прутик и теперь, рассказывая, машинально обламывал его на мелкие кусочки. Наконец у него в руках ничего не осталось, и он невольно огляделся вокруг в поисках чего-нибудь подходящего.
Марина воспользовалась паузой в рассказе и предложила:
— Давай посидим на бревне?
Бревно на пляж выбросило штормом, но сразу его не убрали, а потом отдыхающие присмотрели его для себя в качестве сиденья. На нем сидели, возле него назначали встречи.
На бревно складывали одежду, а дети играли, покачиваясь на его более тонком конце.
Они сели на бревно, и теперь Иван отламывал от него кусочки коры, как будто это действие помогало ему не терять нить рассказа.
— В тот роковой день я был на дежурстве и дома появиться никак не мог. Теоретически. Но надо же было такому случиться, что начальнику штаба понадобилось обоснование моей докладной записки, которую я подал накануне. На основании ее он писал донесение в штаб округа. Мои заметки оказались дома, и мне дали машину, чтобы я мигом обернулся туда и обратно. Понятное дело, я не стал звонить, открыл дверь своим ключом и…
Он будто задохнулся. Нервно сглотнул, и Марина почувствовала, как в момент закаменели его мышцы. Может, надо как-то отвлечь его? Но Иван в ответ на движение лишь больно сжал ее пальцы:
— Потерпи, осталось совсем немного.
Потерпи. Он думает, что ей это трудно. Да она вся словно превратилась в слух, сопереживая каждому слову.
— Я схватил Димку в чем мать родила, вытащил на балкон и сбросил вниз. А ее — Машка кинулась на меня как тигрица — оттолкнул. Наверное, слишком сильно, потому что она ударилась о стену и потеряла сознание… Комедия, да и только. Жена бросилась на защиту не мужа, а любовника!.. Странно, со мной был пистолет, заряженный боевыми патронами, но в тот момент я не вспомнил о нем… Взял тетрадь с записями, сел в машину и уехал.
— А на каком этаже вы жили? — тихо спросила Марина.
— На третьем.
Взошла луна. Будто на небе его заботливый хозяин повесил мощный фонарь, чтобы людям, которые в этот час не спят, стало уютнее при свете.
Марина никогда прежде об этом не задумывалась, а теперь вдруг ее осенило, почему влюбленные так охотно гуляют под луной или сидят и молчат. У луны — свет откровения. Появись сейчас солнце, и сразу сникнет их разговор. Солнечный свет убивает откровенность.
Она задумалась и вздрогнула от неожиданности, когда Иван опять начал говорить — его голос был хриплым и каким-то дребезжащим.
— Самое страшное — и это я осознал потом — Димка ведь не сопротивлялся, когда я потащил его к балкону. А он был физически силен, занимался спортом. Разве что поуже меня в кости. Но тогда он, словно тряпичная кукла, позволял делать с собой все, что мне хотелось. Я бил лежачего, понимаешь?! Если бы только бил… — Иван мрачно усмехнулся. — Меня арестовали прямо на дежурстве. Совершенно не помню, что я делал, как двигался, о чем говорил. Я даже, кажется, не думал… У Марии оказалось сотрясение мозга, а у Дмитрия — сломан позвоночник… — Он застонал. — Из-за твари, которая не стоила его мизинца!.. Я был готов искупить вину полной мерой. Как бы ни оправдывали меня оскорбленным достоинством или состоянием аффекта, оправдания самому себе я не находил… А Димка молчал. Никто не услышал ни слова обвинения в адрес человека, который сделал его инвалидом… Я готовился провести несколько лет в зоне среди бандитов и убийц — это было бы справедливым наказанием, — но судьба приготовила мне куда более страшное испытание. На третий день ко мне в камеру пришел тесть…
Марина потихоньку сжала его пальцы, и он схватился за ее руку, как утопающий хватается за соломинку. Теперь Ивана била мелкая дрожь. Но он тут же выпустил ее руку и сказал:
— Не помогай мне, я сам должен дойти до конца!
Какая-то парочка направилась было к бревну, где они сидели, но остановилась поодаль у воды.
— Раздевайся, никто на тебя не смотрит! — пробасил веселый мужской голос, и через несколько минут мужчина и женщина, взявшись за руки, с шумом плюхнулись в море.
Марина тоже с удовольствием поплавала бы в ночном море, но она чувствовала, что вряд ли еще когда Иван соберется с духом для подобной откровенности.
Глава 21
Она украдкой посматривала на его профиль, в свете луны четкий, будто вырезанный. Про такие говорят — медальный. На первый взгляд нос великоват, но лица он не портит, разве что делает его более мужественным.
— И с чем пришел к тебе тесть?
— С предложением вытащить меня на свободу, если я соглашусь на его условия. Да-да, не удивляйся, у него доставало власти, чтобы замять начатое в отношении меня уголовное дело.
— Наверное, он и в самом деле любил тебя, как сына.
— Наверное, — равнодушно кивнул Иван. — У сильных мира сего, как я понял, даже любовь не такая, как у остальных.
— Что значит — не такая?
— Жестокая и эгоистичная. Когда-то адмирал был, видимо, неплохим человеком, но когда он пришел ко мне… Он говорил без обиняков. Выбирай: несколько лет зоны среди всякого отребья или прежняя жизнь женатого офицера. У них в роду, видите ли, не приняты разводы… Думаю, адмирал думал о себе: история моя не получит огласки, Дмитрий наверняка не станет писать заявление в суд, возьмет вину на себя, я вернусь к любимой и верной жене… В противном случае меня лишат всего: звания, квартиры, работы — я превращусь в человека с криминальным прошлым, в бомжа, в отверженного… Признаюсь, я струсил. Перед моими глазами встал образ грязного, немытого мужика, которому нет места среди обычных людей… Я поставил единственное условие — должен же я был себя хоть как-то не утвердить, нет, проявить… У нас с Марией на книжке лежала приличная сумма сбережений. Я настоял, чтобы ее под любым предлогом отдали Дмитрию. Тесть обещал взять все это на себя. Думаю, он меня не обманул.
— А что стало с
