Вольфганг Шрайер - Похищение свободы

Через своих охранников отец регулярно присылал мне независимую газету «Импарсиаль», о чем я сам попросил его. Все мои попытки установить через охранников контакт с товарищами кончались неудачей: то, что я им передавал, попадало в руки отца.

Пока я находился в полной изоляции, мне ничего не оставалось, как прочитывать газету от первой до последней строки в надежде отыскать хоть какие-нибудь следы нашей организации. Студенты и профсоюзные деятели без устали вспоминали о политических заключенных. В конце концов либеральный режим издал указ о всеобщей амнистии, которая, однако, не распространялась на лиц, находившихся под следствием. Обо мне часто писали в газетах и упоминали по радио, приписывая мне такие качества, какими я вовсе не обладал. Одна из газет поместила как-то фотографию Бланки, а чуть ниже слова шефа службы безопасности: «Мы не знаем эту даму. Наши органы ее никогда не задерживали…»

Изредка отец сообщал мне интересные новости. Например, в конце июля либеральный министр внутренних дел проявил великодушие, заверив, что сожжет досье на всех экстремистов, а буквально на следующий день консервативный военный министр демонстративно заявил: его коллега может сжигать все что угодно, однако сам он во что бы то ни стало сохранит в неприкосновенности архив службы безопасности. На стенах домов и тротуарах снова появилось изображение пресловутой белой руки — символа ультраправых террористов. Торговцы требовали от правительства твердых гарантий, что их личной инициативе и общественному порядку ничто и никто не угрожает.

Из прочитанного вырисовывалась довольно замысловатая картина. Становилось очевидно, что легальная часть левых использовала временную демократизацию для себя, в то время как враги для того, чтобы представить Сопротивление в ложном свете, подчеркнуть безответственность и склонность к анархизму некоторых его участников. В прессе сообщалось о перестрелках и даже о попытках участников Сопротивления захватить власть в стране.

В середине августа я прочел в газете заметку о том, что Микаэла уехала в Мадрид, а чуть позже на учебу за границу были посланы шесть наших руководителей. Пытаясь таким образом ослабить наше движение, правительство постепенно открывало свое истинное лицо.

Мне было предъявлено обвинение в похищении людей и подстрекательстве к мятежу, за что полагалось от десяти до пятнадцати лет тюремного заключения. Когда я смог ходить, мне наконец удалось установить связь с нашим руководством…

На этом записи обрываются. В конце 1976 года автор этой книги побывал на Кубе, где узнал следующее: 81 августа 1966 года во время перевозки из тюремного лазарета в амбулаторию Красного Креста член ЦК, называвший себя Рене, совершил побег при помощи своих товарищей, которые переправили его в безопасное место. Вскоре по телевидению выступили оба освобожденных заложника. Они отрицали, что их обменяли на кого-то из арестованных.

Несколько позднее Рене по указанию партии переправили в Мексику, где он был арестован за политическую деятельность, а затем обменен на какого-то заложника. В 1972 году он дополнил свои записки тюремными записями, которые передал в Гаване одному из своих друзей…

Взявшись за написание этой повести, автор намеренно изменил имена и фамилии участников Сопротивления, сохранив в неприкосновенности лишь главные события.

Из названных в тексте лиц команданте Луис Туркиос Лима (Герберт) погиб 2 октября 1966 года в автомобильной катастрофе неподалеку от столицы. Его заместитель команданте Сесар Монтес в настоящее время руководит военной группой. Рафаэль Т. погиб в 1968 году вместе с другим членом ЦК, став жертвой правого террора. Партизанский командир Уэйн Соса был убит в мае 1971 года по ту сторону мексиканской границы. Генеральный секретарь Бернардо М. и еще пять членов ЦК, а с ними две женщины в 1972 году были похищены, подвергнуты пыткам, после чего бесследно исчезли.

Весной 1966 года Союз писателей ГДР призвал к солидарности с антифашистской борьбой гватемальского народа и направил участникам Сопротивления медикаменты, медицинские инструменты и перевязочные средства. К тому времени реакция в Гватемале уничтожила более двадцати тысяч человек, а многих арестовала и бросила в застенки. 1 марта 1977 года видные деятели международного коммунистического движения Эрих Хоннекер и Родней Арисменди потребовали освобождения всех политических заключенных в Уругвае, Чили, Парагвае, Боливии, Гватемале, Никарагуа, Гаити и Бразилии. Они потребовали от правительств этих стран дать объяснения по поводу судеб огромного числа патриотов, пропавших без вести.

21 июня 1977 года

Жажда

Посвящается Луизе и Вальтеру Сан Пайо

Интеллигентов часто упрекают, что они наивны, ну и слава богу, поскольку с наивными дьяволу управиться не так-то просто.

1

В последнее время жизнь в Сейшале протекала столь однообразно, что Луиш Бранку радовался каждому телефонному звонку. Во дворе под осенним солнцем толпились рабочие: курили, болтали, лишь некоторые делали вид, что обивают ржавчину с труб. Время от времени Бранку выходил из конторы и слушал, как они обменивались остротами и шутками, но это его не волновало.

Только когда раздавался телефонный звонок, Луиш оживал, хотя понимал, что слишком преувеличивает значение того, что узнает. Новости меняли его настроение на весь остаток дня, а в сорок восемь лет пора быть выше этого… И все же, когда он садился в свою автомашину, покрытый пылью «пежо», он знал, что только две новости будут занимать его по дороге домой, вытесняя из памяти одна другую, пока одна из них не одержит верх. Он даже предугадывал, какая именно: та, которая более радостная и многообещающая, поскольку человек всегда тянется к лучшему.

«На сей раз я действительно не знаю, откуда взять денег, чтобы выплатить зарплату, — заявил ему Шуберт сегодня по телефону: в конторе фирмы он появлялся крайне редко. — Правда, у вас, Луиш, получка через десять дней, а до того времени я подыщу какого-нибудь клиента…»

Луиш уловил в его словах фальшь, ему даже показалось, что Шуберт ищет человека, который взял бы на себя все заботы, а он бы упаковал свои чемоданы и вернулся в Германию. «Каптагуа» с буровой установкой, земельным участком, мастерской и конторой все еще стоила около трех миллионов — лишь бы нашелся покупатель. Три миллиона эскудо — это сто тысяч долларов, а кто по нынешним временам вложит такие деньги в неприбыльное дело? Ни покупателей, ни клиентов, на горизонте банкротство со всеми вытекающими отсюда последствиями.

И все же, когда Луиш проскочил мост через Тежу не заплатив пошлины, поскольку казначейство опять бастовало, его подавленное настроение немного улучшилось. Покинув контору, он оставил позади все проблемы. Глубоко внизу текла широкая река, при вечернем освещении она казалась совсем желтой — такой он представлял в детстве Янцзы. А впереди лежал на холмах город, словно сотканный из сверкающего стекла и неона, подсвеченный на фоне светлого неба хвалеными типично португальскими фонарями. Луишу всегда нравилось возвращаться домой, нравилось предчувствие чего-то хорошего, хотя чего он мог ожидать от вечера? Но сегодня все складывалось как-то по-особенному.

Вторник, 21 октября 1975 года… Там, внизу, стоял у причала белый корабль. Луиш посмотрел направо, однако высоко взметнувшиеся пролеты моста загородили панораму порта. На набережной лежали громадные ящики с имуществом беженцев из Анголы. Естественно, напрашивался вопрос, почему Карлуш в день приезда решил навестить сначала его, а не Изабел. То, что он не захотел жить в гостинице, объяснений не требовало. Но разве Пашеку не надеются, что сначала он зайдет к ним? Вот почему звонок Карлуша незадолго до конца работы вызвал у Луиша повышенный интерес к предстоящей встрече.

Что касается Шуберта, то у Луиша с недавних пор сложилось впечатление, что он недоволен им. Такие вещи чувствуешь интуитивно, хотя это трудно объяснить после стольких лет совместной работы. Может, причина недовольства шефа в том, что он, Луиш, мешал ему прикрыть лавочку? Да, он препятствовал этому не только долевым участием в фирме, ничтожными пятью процентами, но и своим присутствием, доверительными отношениями, постепенно установившимися между ними. Трудно объяснить, что связывало их, кроме дела. Друг к другу они обращались на «вы», хотя по имени — Мартин и Луиш. Тем самым их отношения выходили за рамки обычных. Во всяком случае, для Шуберта легче было уволить тридцать рабочих, чем распрощаться с компаньоном, который отлично справлялся со своими обязанностями вот уже в течение пятнадцати лет.

Кроме того, их отцы хорошо знали друг друга, соответственно дружили их жены и дети. Несмотря на это, по некоторым причинам они так и не сблизились. Правда, иногда, например после ухода Изабел, Шуберт вел себя так, как это принято у близких друзей.