Письма молодого врача. Загородные приключения - Артур Конан Дойль
– Добрый вечер, миссис Хэй-Денвер, – произнес он, приподнимая широкополую соломенную шляпу. – Позвольте войти?
– Добрый вечер, доктор! Прошу вас!
– Попробуйте сигару, – предложил адмирал, протягивая доктору хьюмидор. – Они очень даже недурны. Мне их прислали с Берега Москитов рядом с Гондурасом. Я подумывал позвать вас, но вам, похоже, было там очень весело.
– Миссис Уэстмакотт – очень умная женщина, – ответил доктор, закуривая сигару. – Кстати сказать, вы только что упомянули Берег Москитов. Вам не приходилось видеть там хилу?
– Такое название в списках не значится, – уверенно ответил моряк. – Есть «Гидра», башенный корабль береговой обороны, но он никогда не покидает воды метрополии.
Доктор рассмеялся.
– Мы живем в двух разных мирах, – заметил он. – Хила – это маленькая древесная лягушка, и Биль основал некоторые свои выводы касательно протоплазмы по виду ее нервных клеток. Этот вопрос меня весьма занимает.
– Там в лесах много всяких тварей. Когда я проходил речную службу, я слышал, как они шумят, словно машинное отделение, когда проходишь мерную милю. Просто не уснуть из-за их свиста, кваканья и стрекота. Вот те на! Что за женщина! В три прыжка лужайку одолела. В былые времена могла бы носовой командой заправлять.
– Просто замечательная женщина.
– И крайне эксцентричная.
– Но весьма благоразумная в некоторых вещах, – заметила миссис Хэй-Денвер.
– Вы только поглядите! – воскликнул адмирал, указывая пальцем в сторону доктора. – Помяните мое слово, Уокер, если мы не станем держать с ней ухо востро, эта дама своими проповедями поднимет бунт. Вот моя жена уже проявляет недовольство, то же самое ожидает и ваших девочек. Нам нужно действовать сообща, дорогой мой, иначе конец всей дисциплине.
– Несомненно, в своих взглядах она несколько эксцентрична, – ответил доктор, – но, в общем и целом, я с ней согласен.
– Браво, доктор! – воскликнула жена адмирала.
– Как, ты изменяешь своему роду? Мы отдадим тебя под трибунал как дезертира.
– Она совершенно права. Не все профессии полностью открыты женщинам. Их возможности выбирать работу слишком ограничены. Они забиты, эти женщины, зарабатывающие на кусок хлеба – бедные, неорганизованные, боязливые, принимающие как одолжение то, что могли бы требовать по праву. Вот почему женский вопрос не находит постоянного общественного обсуждения, ибо если бы призыв к удовлетворению их требований был столь же громок, как велико их недовольство, то он прозвучал бы на весь мир и вытеснил бы на второй план все остальные проблемы. Нам очень удобно и приятно быть любезными и добрыми с богатыми и утонченными, с теми, чья жизнь сложилась легко. Это лишь форма, манерный фокус. Если мы по-настоящему добры, нам нужно наклониться, чтобы поднять и поддержать борющихся за свои права женщин, когда они действительно нуждаются в нашей помощи, когда вопрос, помогут им или нет – для них дело жизни или смерти. И еще разглагольствования о том, что женщинам не пристало работать в престижных областях. Им вполне пристало голодать, но не пристало использовать ум, дарованный им Богом. Не чудовищно ли подобное противоречие?
Адмирал хмыкнул.
– Вы прямо как фонограф, Уокер, – произнес он. – Вам все это наговорили, и теперь вы повторяете, словно заведенный. В каждом слове – чистейшей воды бунт, ибо у мужчин свои обязанности, а у женщин – свои. Но они столь же разные, сколь сама их природа. Полагаю, что вскоре женщина поднимет на флагманском корабле свой штандарт и возьмется командовать ламаншской эскадрой.
– Ну, у нас на троне сидит женщина и командует всем народом, – заметила его жена, – и все согласны с тем, что делает она это лучше любого мужчины.
Это язвительное замечание очень задело адмирала.
– Тут совсем другое дело, – ответил он.
– Вам нужно прийти на их следующее собрание. Я буду там председательствовать. Да-да, я обещал миссис Уэстмакотт и сдержу слово. Однако становится свежо, и девочкам пора домой. Спокойной ночи! Я зайду за вами после завтрака, адмирал, и мы отправимся на прогулку.
Старый моряк посмотрел вслед своему другу и сверкнул глазами.
– Сколько ему лет, мать?
– По-моему, около пятидесяти.
– А миссис Уэстмакотт сколько?
– Слышала, что ей сорок три.
Адмирал потер руки и затрясся от смеха.
– На днях мы узнаем, что три плюс два равняются одному, – сказал он. – Готов поспорить, мать.
Глава 4. Тайна сестры
– Вот скажите мне, мисс Уокер, вы ведь знаете, что к чему. Какое, по-вашему, самое подходящее занятие для молодого человека двадцати шести лет без заслуживающего упоминания образования и к тому же не очень сообразительного по природе своей?
Этот вопрос задал Чарльз Уэстмакотт на теннисном корте летним вечером, хотя уже начало смеркаться, и игра закончилась.
Девушка подняла на него удивленный и насмешливый взгляд.
– Это вы о себе?
– Именно.
– Но что же я могу вам ответить?
– Мне не с кем посоветоваться. Полагаю, вы могли бы мне подсказать лучше остальных. Я доверяю вашему мнению.
– Очень лестно с вашей стороны.
Она снова поглядела на его серьезное и вопрошающее лицо с темно-голубыми глазами и густыми светлыми усами, словно гадая, шутит он или нет. Он же, напротив, сосредоточенно ждал ее ответа.
– Понимаете, очень многое зависит от того, что вы умеете делать. Я не знаю, сможете ли вы с уверенностью сказать, какими талантами и наклонностями обладаете, – продолжила девушка.
Они медленно шли по лужайке в сторону дома.
– У меня их нет. То есть, нет ничего, достойного упоминания. У меня плохая память, и я медленно соображаю.
– Но вы очень сильный.
– О, если бы сила чего-то стоила. Я могу выжимать сорокакилограммовую штангу до команды «опустить», но что это за талант?
Мисс Уокер тотчас вспомнила каламбур касательно «идти к барьеру» – спортивному или судебному, – однако вид у ее спутника был настолько серьезный, что она подавила смешок.
– Я могу пробежать полторы тысячи метров за 4 минуты 50 секунд по гаревой дорожке и за 5 минут 20 секунд по пересеченной местности, но как это мне поможет? Я мог бы стать профессиональным крикетистом, но это не очень престижная профессия. Знаете, престиж меня не волнует, однако мне не хочется огорчать старушку.
– Это вы о своей тетушке?
– Да, о ней. Понимаете, мои родители погибли во время восстания сипаев, и с тех пор она меня воспитывает. Она очень хорошо ко мне относится, и было бы очень жаль с ней расстаться.
– Но зачем же вам с ней расставаться?
Они дошли до садовой калитки, и девушка положила ракетку на верхнюю перекладину, серьезно и сосредоточенно глядя на своего спутника в белом фланелевом костюме.
– Тут все дело в Браунинге[16], – ответил Чарльз.
– В ком?
– Только не передавайте мои слова тете! – Он понизил голос до шепота. – Я ненавижу Браунинга.
Клара Уокер внезапно рассмеялась таким веселым смехом, что Чарльз забыл все страдания, нанесенные ему поэтом, и тоже расхохотался.
– Я его не понимаю, – продолжал он. – Пытаюсь, но
