Письма молодого врача. Загородные приключения - Артур Конан Дойль
У миссис Хэй-Денвер жизнь сложилась очень нелегко, и на суше ей выпало пережить куда больше, чем ее мужу на море. После свадьбы они прожили вместе четыре месяца, затем наступило расставание на четыре года, во время которого его бросало по морям на боевом корабле от острова Святой Елены до Масляных рек в Нигерии. Потом последовал дивный год мира и семейного уюта, сменившийся девятью годами разлуки с перерывом на три месяца: пять лет на Тихом океане и четыре года в Ист-Индии. Затем наступил относительно спокойный период службы в ламаншской эскадре с периодическими отпусками, проводимыми дома, после чего Хэй-Денвер отправился на три года в Средиземноморье и на четыре – в Галифакс. И вот теперь, наконец, пожилая супружеская пара, где муж и жена по-прежнему оставались друг для друга почти чужими людьми, обосновалась в Норвуде, где, если день у них выдавался суматошным и суетливым, то, по крайней мере, вечер обещал быть спокойным и безмятежным. Миссис Хэй-Денвер была высокой и дородной дамой с еще миловидным, веселым, круглым и краснощеким лицом, красивая красотой благообразной почтенной матроны. Вся ее жизнь была примером преданности и любви, которой она в равной мере наделяла мужа и их единственного сына Гарольда.
Именно сын и удерживал их в окрестностях Лондона, ведь адмирал все так же обожал корабли и запах соленой воды и был одинаково счастлив и на парусах своей яхты водоизмещением в две тонны, и на мостике артиллерийского монитора скоростью в шестнадцать узлов. Будь его воля, он, разумеется, выбрал бы берега Девоншира или Гемпшира. Но дело касалось Гарольда, и адмирала с женой прежде всего волновали его интересы. Их сыну исполнилось двадцать четыре года. Три года назад его взял к себе знакомый отца, глава крупной брокерской фирмы, и Гарольд начал успешно вести дела на бирже. Вступительный взнос в триста гиней был выплачен, три поручителя с залогом по пятьсот фунтов каждый были найдены, согласие биржевого комитета было получено, все остальные формальности были выполнены, и он, маленький винтик большого механизма, закрутился в водовороте крупнейшего финансового рынка мира. Там, под руководством отцовского друга, он постигал тайны игр на повышение и понижение, странные механизмы биржи в тонкостях переноса сальдо на другой счет и переуступки. Он научился вкладывать деньги клиентов, узнал, кто из брокеров установит цену на новозеландские акции, а кто вкладывается лишь в американские железные дороги, кому можно доверять, а с кем лучше вовсе не иметь дела. Он научился этому и многому другому, после чего начал богатеть, сохранять рекомендованных ему клиентов и привлекать новых. Однако такая работа никогда не влекла его. От отца он унаследовал любовь к чистому воздуху и тягу к подобающей мужчине простой и здоровой жизни. Выступать посредником между стремящимся к богатству и богатством, к которому тот стремится, или служить барометром, показывающим подъемы и спады давления мамоны[15] на рынках, было вовсе не той работой, которую Провидение предназначило его широким плечам, сильным рукам и ногам и ладно скроенной фигуре. Его смугловатое открытое лицо, прямой греческий нос, широко раскрытые карие глаза и голова с черной курчавой шевелюрой говорили о том, что он создан для физического труда. Однако он был популярен среди своих коллег-брокеров, его уважали клиенты и обожали дома. И все же душа его металась, а ум пытливо искал выход из сложившегося положения.
– Знаешь, Уилли, – сказала как-то вечером миссис Хэй-Денвер, стоя за креслом мужа и положив руку ему на плечо, – иногда мне кажется, что Гарольд не до конца счастлив.
– Он выглядит счастливым, наш негодник, – ответил адмирал, указывая на сына сигарой.
Разговор происходил после ужина, и из створчатого окна столовой открывался чудный вид на лужайку для тенниса и сновавших там игроков. Только что завершилась партия, и молодой Чарльз Уэстмакотт посылал мячи как можно выше, чтобы те ложились посередине корта. Доктор Уокер и миссис Уэстмакотт расхаживали вдоль лужайки: дама размахивала ракеткой, словно придавая своим словам большую убедительность, а доктор слушал, наклонив голову и кивая в знак согласия. У ближней к окну ограды Гарольд во фланелевом костюме разговаривал с сестрами, чуть подавшись вперед, те слушали. Их длинные темные тени лежали на лужайке. На девушках были одинаковые темные юбки, легкие розовые блузки-тенниски и соломенные шляпки с розовыми лентами. На их лица падал мягкий красный отсвет заходящего солнца. Клара держалась сдержанно и спокойно, а Ида – насмешливо и бойко. Эта группа вызвала бы умиление у куда более строгого критика, чем пожилой моряк.
– Да, он выглядит счастливым, мать, – с усмешкой повторил адмирал. – Совсем еще недавно и мы вот так стояли с тобой, и что-то не припомню, чтобы мы оба были несчастны. В наше время играли в крокет, и дамы не затягивали юбки так уж туго. В каком же году это было? Как раз перед моим назначением на «Пенелопу».
Миссис Хэй-Денвер провела пальцами по его седеющим волосам.
– Это было, когда ты вернулся на «Антилопу», как раз перед тем, как получил повышение.
– Ах, старушка «Антилопа»! Вот это была ласточка! Могла делать на два узла больше поперек ветра, чем любая посудина ее тоннажа. Ты же помнишь ее, мать. Видела ее, когда та заходила в Портсмутский залив. Разве не красотка была?
– Да, и вправду была, дорогой. Но когда я говорю, что Гарольд, по-моему, несчастен, я веду речь о его повседневной жизни. Ты никогда не замечал, что порой он так задумчив и рассеян?
– Возможно, наш сорванец влюбился. Похоже, он нашел удобное местечко, где пришвартоваться.
– Думаю, что ты, очевидно, прав, Уилли, – серьезным тоном ответила мать. – Но с которой из двух?
– Не могу сказать.
– Ну, обе они – чудесные девицы. Но до тех пор, пока он колеблется, к какому берегу пристать, он вряд ли думает об этом всерьез. В конце концов, ему двадцать четыре года, и в прошлом году он заработал пятьсот фунтов. Сейчас он может жениться куда свободнее, чем я, когда был лейтенантом.
– По-моему, сейчас мы сможем определить, кого он выбрал, – заметила наблюдательная мать.
Чарльз Уэстмакотт перестал гонять теннисные мячи и болтал с Кларой Уокер, а Ида и Гарольд Денвер по-прежнему стояли
