Богова делянка - Луис Бромфилд
Но излюбленным местом была ван-эссеновская мельница, когда-то давным-давно построенная Йоргом и Эльвирой. Мельница больше не принадлежала семье, она была продана еще при жизни Томаса Уиллингдона-старшего, и доля Старика размотана им во время метаний по свету. Большой дом и мельница все еще стояли, отражаясь в запруде. Построены они были из песчаника, добытого в карьере на ближней горе; сейчас, через сто лет, красный камень потерял свою первоначальную яркость и приобрел рыжевато-коричневый оттенок. Стены там, где они не были оплетены плющом, пестрели мхом и пятнами лишайника. По берегу речки росли в огромном количестве лиловые и желтые ирисы и лютики с твердыми, словно восковыми листьями. Местность вокруг была низкая, земля сырая, и в окрестных полях кукуруза вырастала в два человеческих роста. Такая кукуруза с листьями-лентами густого и сочного зеленого цвета вырастает только на тучной черноземной почве под горячим солнцем. Самый вид этой пышной, роскошной кукурузы радовал глаз. Чуть пониже запруды, там, где в изобилии росли кувшинки, ловить рыбу было одно удовольствие.
Часть большого дома была заколочена, фермер, живший в нем, выбрал комнаты, выходившие на реку. Сам фермер — плотный человек средних лет, несмотря на то, что владел плодородными пойменными землями, работал не покладая рук, лишь бы только не запутаться в долгах. Они с женой относились к родителям Джонни по-дружески. Мельница почти всегда бездействовала. Огромные закрома были пусты, и только кое-где под слоем пыли и паутины можно было обнаружить следы муки, смолотой много лет назад. К тому времени, когда родился Джонни, фермеры уже больше не приезжали молоть для себя муку из собственной пшеницы. Они продавали зерно и покупали муку в Городе, и в огромной разнице между той ценой, которую они получали за свою пшеницу, и той, которую платили за свою муку, крылась одна из причин их непрестанно растущих затруднений. Старомодный механизм мельницы был всегда хорошо смазан, во-первых, потому, что представлял собой известную ценность, и, во-вторых, потому, что владелец его, фермер, упрямо лелеял мечту, что настанет день, когда громадные жернова снова заработают и начнут молоть муку для всей округи.
Поездки в других направлениях были очаровательны каждая по-своему, особенно хороши были экскурсии в Онару. Проехав деревню, вы оказывались в царстве широких зеленых лугов и пастбищ, где можно было распрячь лошадей и оставить их пастись у дороги, а самим, выйдя на берег, брести целый день по течению юлящей речки и удить рыбу в омутах под плакучими ивами. Все вокруг было ласковым и зеленым, похожим на прелестнейшие уголки сельской Англии.
Частные рыбные угодья были тогда еще делом будущего. Во всем Округе только один ручей считался собственностью клуба. Мужчины ездили туда, чтобы хорошо поесть и выпить, а потом посидеть с удочкой на берегу прозрачного зеленого ручья с колышущимися на дне водорослями. Этот ручей вырывался из-под земли — полноводный, холодный и прозрачный, как кристалл, — пропутешествовав двести миль по известняковым пещерам. Ручьи, как и орешники, принадлежали всем, и каждый рыбак мог бродить где душе угодно, не опасаясь, что какой-нибудь фермер обзовет его браконьером. Стоило отъехать несколько миль от Города — и вы оказывались в захолустье, отгороженном от проезжих дорог зарослями орешника и бузины, где расстилались ковры диких ирисов и под склоненными ивами протекали, журча что-то свое, лесные речки.
В конце концов автомобиль, покорив пространство, покончил с первозданной прелестью этих берегов, сделав их доступными и будничными. Нужно было по крайней мере два часа, чтобы одолеть эти десять миль на лошадях. Сев в машину, вы за два часа пронесетесь мимо пяти-шести сел и городков, расположенных во времени (а что такое в настоящее время расстояние, если не время?) впритык один к другому. Между ними не осталось больше нетронутых мест. Ван-эссеновская мельница находится в получасе езды от Города, а прелестная деревушка Онара — всего лишь в двадцати минутах. За какие-то несколько лет весь Округ съежился до одной трети своего прежнего размера. Даже в глазах детей не осталось в нем больше ничего загадочного, никаких сюрпризов. А разъезжающие в автомобилях развеселые мародерствующие компании, обламывающие цветущие деревья и обворовывающие плодовые сады, добились того, что безвозвратно ушла возможность беспрепятственно бродить где вздумается. Там, где раньше повсюду был открыт путь, теперь торчат шесты, на которых прибиты таблички «Прохода нет!», и фермеры зорко следят, как бы не забрался в их владения вор или хулиган.
В те дни, такие близкие и в то же время такие далекие, каждая деревня имела свою особую прелесть как хранилище реликвий жизни, почти совсем уже ушедшей. Сто лет тому назад все эти деревеньки были поселениями, разбросанными вдоль индейской тропы, в местах, где земля была плодородной, или притулившимися на берегу какой-нибудь речушки; не прошло и полувека, как их судьбы в корне изменились в зависимости от их удаленности или приближенности к железной дороге. Иной деревне повезло, и она стала небольшим торговым центром, куда по воде и по суше свозили свои продукты окрестные фермеры, но большинство оставалось в стороне и постепенно хирело и разрушалось, тогда как молодое поколение покидало их, устремляясь в городки, оказавшиеся по воле случая расположенными вдоль линии железной дороги. Когда Джонни достаточно подрос, чтобы разъезжать с отцом повсюду, обойденные деревни успели наполовину опустеть и обветшалые дощатые дома, построенные переселенцами из Новой Англии, стояли с выбитыми окнами, распахнутыми настежь дверьми и болтающимися на одной петле ставнями. Во фруктовых садах распоряжался золотарник, и кусты сирени, разросшись, превращались в непроходимые джунгли; кое-где возле подгнившего частокола виднелись остатки цветников — несколько мальв, тянувшихся вверх, как стоящие во фронт часовые, два-три кустика лиловых колокольчиков, крошечная полянка сальвий, которые постепенно удушал наступающий со всех сторон фенхель. Оставались в этих деревнях лишь люди, которые были слишком стары, чтобы уехать куда-нибудь; они обычно сидели на пороге или где-нибудь на солнышке или копошились в запущенных садах. Казалось, этот мирок был населен одними стариками. На перекрестке под развесистыми ивами обязательно стояла колода, поросшая мхом. В ней всегда была холодная и прозрачная вода, бежавшая по трухлявым деревянным трубам, и здесь жарким летним днем всегда можно было напоить лошадей и самому напиться вместе с
