Артур Дойл - Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник)
XII
Окли-виллас, 1, Берчспул, 5 июня, 1882.
Проведя все те работы, о которых я столь нудно и многословно рассказал в прошлом письме тебе, дорогой мой Берти, я сел в своем кабинете за стол и разложил перед собой все, что осталось от моих сбережений. Посмотрев на них, я испугался. Три полукроны, флорин и четыре шестипенсовика, или всего одиннадцать шиллингов шесть пенсов. Я ожидал, что к тому времени Каллингворт со мной свяжется, по крайней мере, меня согревала мысль о том, что у меня есть старый надежный друг. Сразу после подписания договора на дом я написал ему очень подробное письмо, сообщил, что снял дом на год, но заверил его, что вполне смогу держаться на плаву самостоятельно с той помощью, которую он обещал мне предоставлять. Я описал, в каком выгодном месте расположен дом и все подробности относительно аренды и соседства. У меня не возникало сомнений, что с ответом на это письмо он пришлет мне и еженедельный денежный перевод. Я для себя решил: как бы ни было мне тяжело, какие бы трудности ни встали на моем пути, я преодолею их, не обращаясь за помощью домой. Конечно же, я знал, что моя мама продала бы все, вплоть до своих золотых очков, чтобы помочь мне, и что все наши недавние разногласия не заставили бы ее задуматься даже на секунду, но мужчины, видишь ли, тоже наделены чувствами. Мне не хотелось, чтобы вся эта ситуация выглядела так, будто я ослушался ее воли, а потом, скуля, прибежал к ней же за помощью.
Весь день я просидел в своем доме, упиваясь тем чувством уединения и новизны, которое охватило меня в тот миг, когда я впервые вошел сюда с улицы и закрыл за собой дверь. Вечером я совершил вылазку и купил буханку хлеба, полфунта чая («отсев», как они его называют, стоит восемь пенсов), жестяной чайник (пять пенсов), фунт сахара, банку сгущенного молока и банку американских мясных консервов. Я много раз слышал мамины жалобы на то, как дорого нынче стоит прокормить семью, и теперь я понимаю, что она имела в виду. Два шиллинга девять пенсов улетели за секунду, но, по крайней мере, на несколько дней этого мне хватит.
В задней комнате имеется очень удобный газовый рожок. Я вколотил в стену над ним деревянный колышек, и получилась ручка, на которой я теперь могу вешать кипятиться свой маленький чайник. Самым привлекательным в этой конструкции было то, что не понадобилось никаких трат, а до того дня, когда мне придется оплачивать счет за газ, многое может измениться. Таким образом, задняя комната теперь выполняет функции и кухни, и столовой. Из мебели там был только мой чемодан, который одновременно служит буфетом, столом и стулом. Съестные продукты лежали внутри, так что, когда я хотел есть, мне нужно было лишь достать их и положить на крышку чемодана, оставив место, чтобы сесть самому.
Только вечером, зайдя в спальню, я понял, чего не учел, продумывая обстановку. У меня не было ни матраца, ни подушки, ни постельного белья. Мысли мои настолько сконцентрировались на будущей практике, что о своем личном удобстве я даже не думал. В ту ночь я спал на голой железной кровати и на следующее утро, когда встал, выглядел как святой Лаврентий, поднявшийся с железной решетки. Мой сменный комплект белья вместе с «Принципами медицины» Бристоу прекрасно заменил подушку, и в теплую июньскую ночь мужчина вполне может спать, завернувшись в пальто. Покупать старое постельное белье на распродаже мне не хотелось, и я решил, что до тех пор, пока не смогу позволить себе купить новое, сделать себе подушку из соломы и, если будут холодные ночи, укрываться всей имеющейся у меня одеждой. Через два дня, однако, вопрос решился более приятным для меня образом. Я получил огромную коричневую жестяную коробку от матери. Для меня это было все равно что неожиданно выиграть в лотерею. Робинзон Крузо, наверное, испытал меньше радости, когда у берегов его острова разбился испанский корабль, чем я, вскрывая эту сокровищницу! Там было два теплых одеяла, две простыни, стеганое покрывало, подушка, складной табурет, пара набитых соломой медвежьих лап (что за странный выбор!), две терракотовых{194} вазы, чехол на чайник, две картины в рамах, несколько книг, фигурная чернильница, целая пачка защитных салфеток для спинок кресел и разноцветных скатертей. Истинное назначение декоративного столового белья узнаешь только тогда, когда у тебя появляется деревянный неполированный стол с ножками из красного дерева. Сразу же после первой посылки пришла вторая, большая корзина с крышкой от Аптекарского общества с заказанными мною медикаментами. Когда я в столовой расставил их у стен, ряд бутылочек занял целиком одну стену и половину другой. Пройдясь по дому и окинув взглядом свои разнообразные пожитки, я подумал о том, что мои взгляды на право собственности, пожалуй, слишком уж радикальны. Наверное, все-таки в нем что-то есть.
Неожиданно пришедшая в голову замечательная мысль позволила мне еще лучше благоустроить спальню. Взяв один из упаковочных мешков, я набил его соломой из корзины для медикаментов, и у меня вышел отличнейший матрац.
Кроме того, из трех ставень я соорудил чудный приставной столик для своей комнаты. Пациенты могут думать что угодно, но, если его накрыть красной скатертью и украсить медвежьими лапами, он вполне выглядит не меньше, чем на двенадцать гиней.
Я с легким сердцем занимался бытовыми делами, пока сокрушительный удар, о котором я хочу тебе рассказать, не выбил землю у меня из-под ног.
С самого начала было понятно, что ни о какой прислуге не может быть и речи. Я не мог бы ни оплатить труд помощника, ни хотя бы его прокормить. У меня даже не было кухонной мебели. Своим пациентам мне самому придется открывать дверь, и пусть они что хотят, то и думают. Мне придется самому натирать свою вывеску на ограде и следить за тем, чтобы стены моего дома оставались чистыми. И эти обязанности нужно соблюдать неукоснительно, что бы ни происходило, ведь перед людьми необходимо выглядеть презентабельно. Впрочем, особой проблемы я в этом не видел, потому что мог все делать под покровом ночи, но я получил предложение от матери, которое в огромной степени все упрощало. Она написала мне, что, если я хочу, она может прислать ко мне Пола, моего младшего брата, вместе нам будет веселее. Я с радостью согласился, о чем тут же написал ей. Ему девять лет, он славный и отважный мальчуган, и я не сомневаюсь, что Пол с радостью разделит со мной мои трудности. Если положение совсем ухудшится, я снова отправлю его домой. Приехать он сможет лишь через несколько недель, но все же мысль о брате меня согревала. Кроме того, что с ним будет веселее, еще тысячу раз мне может понадобиться его помощь.
На следующий день ко мне явился капитан Вайтхолл. Я был у себя в задней комнате, где выяснял, на сколько ломтиков можно нарезать фунт консервированной говядины, когда он позвонил в дверь. От неожиданного звука сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди.
Как удивительно громко звенит дверной колокольчик в пустом доме! Однако, выйдя в холл, я сразу понял, кто ко мне пришел. На моих дверях средние панели сделаны из матового стекла, поэтому через них виден размытый силуэт того, кто за ними стоит.
Я тогда еще не определился с чувствами, которые вызывал у меня этот человек, то ли презрение, то ли симпатию. Мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы в одном человеке так же, как в нем, соединялись истинное бескорыстие и непреодолимое пристрастие к выпивке, безмерное беспутство и искренняя готовность жертвовать собой ради другого. Но с его появлением в моем доме стало как-то веселее, я почувствовал надежду. Пришел капитан с большим желтым бумажным свертком в руках. Когда он развернул его у меня на столе, оказалось, что внутри был большой коричневый кувшин. Он отнес его к камину и поставил сверху на середину полки.
– Вы позволите, доктор Манро, сэр, оставить эту вещицу в вашей комнате. Это лава, сэр, лава Везувия, а сам кувшин изготовлен в Неаполе. Ей…, вам может показаться, что он пуст, доктор Манро, сэр, но он доверху забит моими наилучшими пожеланиями, и, когда ваша практика станет лучшей в городе, вы будете показывать его своим пациентам и рассказывать о том, что вам его подарил старый шкипер бронированного транспортника, который был с вами с самого начала.
Поверь, Берти, слезы навернулись у меня на глаза, я с трудом смог поблагодарить его. Какое поразительное смешение качеств в одном человеческом сердце! И дело было не в его поступке или словах, а в почти женском выражении в глазах этого опустившегося и спившегося старого моряка… в той душевной доброте и в тоске по чему-то доброму, которые я увидел в них. Хотя длилось это какой-то миг – его лицо почти сразу снова приобрело свой обычный беспечный и нагловатый вид.
– Есть еще кое-что, сэр. Я тут давеча подумал, что мне и самому хорошо бы здоровье свое проверить. Я бы с радостью доверился вам, ежели б вы согласились осмотреть меня.
– А что у вас? – спросил я.
