Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 1)
Как уже сообщалось, распивочная "Герба" служила своего рода клубом для нескольких веселых джентльменов из Ньюкома, как-то: аукционщика Пэррота, Тома Поттса, даровитого репортера, а ныне редактора "Индепендента", аптекаря Вайдлера и некоторых других.
Впервые мы познакомились с этой компанией где-то в первой части нашей истории, задолго до того, как у Клайва Ньюкома отросли его восхитительные усы. Уже тогда аптекарь Вайдлер был стар и немощен, а теперь постарел еще лет на десять; конечно, у него есть разные подручные, один из которых с недавнего времени сделался его компаньоном, но на вывеске по-прежнему стоит старинное и почитаемое имя Вайдлера. Развеселый парень был этот компаньон заводила "веселых бриттов", с которыми он просиживал почти что до петухов, чтобы быть под рукой, если ночью в нем случится кому-нибудь нужда.
Итак, "бритты" сидели себе, попивали, покуривали и шутили свои шутки в распивочной, как вдруг входит Дженкинс с запиской и, не задумываясь, подает ее компаньону мистера Вайдлера.
- Из Розбери? Верно опять плохо с принцессой, - говорит лекарь, довольный возможностью показать своим приятелям, что он пользует принцессу. - Не могла старушка занедужить днем! Черт возьми, что это?! - восклицает он и уже читает вслух: "Newcome est de retour. Bon voyage, mon ami. F." {"Ньюком вернулся. Счастливого пути, мой друг. Ф." (франц.).}. - Это как понимать?
- A я полагал, вы знаете по-французски, Джек Хэррис, - замечает Том Поттс. - Вы же без конца потчуете нас своими французскими песенками.
- Ну конечно, я знаю французский, - отвечает его собеседник, - но что это за чертовщина?
- Хрюком вернулся с пятичасовым поездом. Я ехал с ним вместе, только его королевское высочество едва удостоил меня словом. А со станции он покатил в Брауновой пролетке. Впрочем, Браун не очень-то разбогатеет от этой поездки, - добавляет мистер Поттс.
- Да, но мне-то какое дело?! - восклицает Джек Хэррис. - Мы его не пользуем, отчего не терпим больших убытков. Его пользует Хоуэлл, с тех пор как они разругались с Вайдлером.
- Постойте, не иначе вышла ошибка! - вмешивается мистер Тэплоу, покуривавший в своем кресле. - Эта записка, должно быть, для той особы, что занимает большой номер. Принц, когда прошлый раз был здесь, разговаривал с ним и звал его Джеком. Хорошенькое же дело, скажу я вам: записка вскрыта и все такое прочее. А что, Джон, джентльмен в большом номере уже лег спать? Снеси-ка ему эту записку.
Джон, ничего не ведавший о записке и ее содержании, ибо он только что вошел в комнату с ужином для мистера Поттса, понес записку в указанный номер, откуда тут же вернулся к хозяину с перепуганным видом. Он объявил, что постоялец из большого номера - страсть какой сердитый. Он чуть было не придушил Джона, когда прочел записку - ну сами посудите, приятно, что ли?.. Когда же Джон высказал предположение, что письмо, наверное, вскрыл мистер Хэррис в распивочной - ну, наш Джек Хэррис, - господин принялся так кричать и браниться - жуткое дело!
- Поттс, - сказал Тэплоу в припадке откровенности, находившей на него, когда он чрезмерно угощался своим бренди с содовой, - уж поверьте моему слову: этот господин такой же Хэррис, как и я сам. Я отдавал его белье в стирку - гляжу, на двух носовых платках метка "X" и корона.
На следующий день мы прибыли в Ньюком, надеясь, что лорд Хайгет, предупрежденный нами, уже покинул город. Однако нас ждало разочарование. Он разгуливал перед гостиницей, где, кроме нас, его могли видеть сотни людей.
Мы зашли к нему в номер и здесь попеняли ему за появление на улице, где Барнс Ньюком и любой из прохожих могли узнать его. Тут-то он и рассказал нам о вчерашней неудаче с запиской.
- Теперь уже поздно уезжать - время упущено; этому подлецу известно, что я здесь. Если я уеду, он объявит, что я испугался его и сбежал. Ох, как бы мне хотелось, чтобы он пришел сюда и застал меня здесь! - И он разразился свирепым хохотом.
- А лучше было бы сбежать, - грустно заметил один из нас.
- Пенденнис, - сказал он, и в голосе его послышалась необычная нежность, - ваша супруга - добрая душа. Да благословит ее бог! И пусть бог воздаст ей за все, что она сказала и сделала и сделала бы еще, не помешай ей этот подлец. Ведь у бедняжки, знаете ли, нет ни единого друга на свете, ни единого, не считая меня и той девушки, которую они продают Фаринтошу, да только что она может?! Он разогнал ее друзей; все теперь против нее. И уж конечно, родственники; эти не упустят случая толкнуть несчастного, если он оступился. Бедная женщина! Маменька, которая продала ее, приходит и читает ей нотации: жена лорда Кью дерет перед ней нос и осуждает ее. А Кочетт, тот, видите ли, высоко взлетел; он теперь женат, проживает в Шантеклере и требует от сестры, чтобы она избегала меня, коли дорожит его дружбой. Если хотите знать, ей только и была защитой эта карга с клюкой, старая ведьма Кью, которую они схоронили четыре месяца назад, после того, как забрали все ее денежки для своей красавицы. Старуха не давала ее в обиду, да благословит небо эту старую ведьму! Где она сейчас ни есть, а доброе слово ей не во вред, ха-ха! - Смех его было жутко слушать.
- Зачем я явился? - продолжал он в ответ на наши невеселые расспросы. Зачем явился, говорите? Да затем, что ей было очень тяжко и она меня позвала. Будь я даже на краю света, а она скажи: "Джек, приди!" - я бы пришел.
- Ну, а если бы она попросила вас уйти? - спросили его друзья.
- Я бы ушел. Я ведь и ушел. Да если б она велела мне кинуться в море, думаете, я бы отказался? Я-то ушел, а он, знаете, что делает, когда остается с ней вдвоем? Бьет ее. Бьет эту бедняжечку! Сам признавался. Она уже убегала от него и пряталась у старухи, что померла. Может, он и сейчас ее бьет. И зачем я только подавал ему руку! Ведь такое унижение, правда? Но она велела; а я, кабы она того потребовала, стал бы чистить ему сапоги, будь я проклят! Он, видите ли, желает держать мои деньги в своем окаянном банке, а так как он знает, что может полагаться на ее и на мою честь, то предпочитает подавать мне руку - мне, которого ненавидит пуще тысячи чертей, и не зря! Неужели на земле нет такого места, где бы мы с ним могли встретиться как положено мужчинам и покончить с этим делом! Пусть я даже получу пулю в лоб, не велика беда, ей-богу! Я сам близок к тому, чтобы застрелиться, Пенденнис. Вам этого не понять, виконт!
- Конечно, - сказал Флорак, пожимая плечами. - Мне так же непонятна мысль о самоубийстве, как и о бегстве в почтовой карете. Что поделаешь? Я еще недостаточно англизирован, мой друг. В нашей стране тоже заключают браки по расчету, черт возьми, ну и всякое бывает, однако - никакого скандала! Задумав перенять наши обычаи, вы остановились на полпути, мой друг! Vous ne me comprenez pas non plus, mon pauvre Jack! {Вы ведь тоже меня не понимаете, мой бедный Джек! (франц.).}
- По-моему, есть еще один выход, - проговорил третий участник этой сцены. - Пусть лорд Хайгет переселится в Розбери под своим настоящим именем и не станет больше изображать из себя мистера Хэрриса. Если сэр Барнс Ньюком пожелает встретиться с вами, он легко вас там сыщет. Если же вы захотите уехать (а так-то бы лучше, и бог в помощь!), то можете преспокойно отбыть и притом - под своим собственным именем.
- Parbleu, c'est ca! {А верно, черт возьми! (франц.).} - восклицает Флорак. - Он говорит, как пишет, этот романист!
По чести говоря, мне хотелось устроить так, чтобы одна добрая женщина могла поговорить с ним и смягчить его мужественное, чуждое лжи сердце, где сейчас шла страшная борьба между добром и злом.
- Итак, едем! Пусть подают коляску! Джек, дружище, ты едешь с нами! кричит Флорак. - Мадам Пенденнис, этот ангел, эта прелестнейшая квакерша будет наставлять тебя своим нежным голоском, мой друг. А супруга моя обласкает тебя, как родная мать, а вернее сказать - бабушка. Ступай, укладывай вещи!
Лорд Хайгет казался вполне успокоенным и умиротворенным. Он пожал нам руки и объявил, что никогда, никогда не забудет нашей доброты. В действительности наши уговоры заняли куда больше времени, чем могло показаться читателю; но вот наконец Хайгет дал обещание приехать в Розбери нынче вечером - сейчас он не поедет с нами, нет-нет, спасибо; у него еще осталось одно дело: надо написать несколько писем. Когда он с этим покончит, то не заставит себя ждать и к обеду прибудет в поместье.
^TГлава LVIII^U
Еще одна несчастная
Но судьбе не угодно было, чтобы осуществился план, придуманный друзьями лорда Хайгета во благо и спасение леди Клары. Джек захотел непременно еще раз повидаться с несчастной женщиной, и эта встреча решила их злополучную участь. Наутро после приезда Барнс Ньюком получил известие, что лорд Хайгет живет по соседству под чужим именем и его не раз видели в обществе леди Клары. Отправляясь на свидание, она, вероятно, думала, что через час вернется. Она не простилась с детьми, покидая свой дом, не собиралась в дорогу, а напротив, готовилась к приему родственников, которые, по словам ее мужа, намеревались вскорости прибыть. Ждали Этель, леди Анну и кое-кого из детей. Следом должны были пожаловать маменька лорда Фаринтоша и его сестрицы. Предстоял съезд двух семейств, собиравшихся породниться в ближайшем будущем. Выслушав все распоряжения мужа, леди Клара промолвила "да", машинально поднялась с места, чтобы исполнить его желания и приготовить дом для приема гостей; дрожащим голосом она отдавала приказания своей экономке, а тем временем муж отпускал по ее адресу разные колкости. Малышей в тот день рано уложили спать, еще до приезда сэра Барнса. Ему и в голову не пришло пойти взглянуть на спящих детей, не сделала этого и их мать. Когда бедные малютки покидали с няньками ее комнату, она и думать не думала, что видит их в последний раз. Быть может, если бы она пришла в тот вечер к их кроваткам, если бы, горестная и смятенная душа, постояла бы она здесь, поразмыслила, помолилась, ее судьба наутро, пожалуй, сложилась бы иначе, и добро одержало бы верх в своей схватке со злом. Но ей не была дана эта минута раздумья. Явился ее муж и приветствовал ее, по своему обычаю, насмешками, сарказмами и грубыми оскорблениями. Впоследствии он так и не решился вызвать кого-нибудь в свидетели своего обращения с женой, ибо многие из них охотно рассказали бы о его жестокости и ее страхе. В тот последний вечер горничная леди Клары, деревенская девушка из поместья ее отца, присутствовавшая при очередной семейной сцене, объявила сэру Барнсу, что, пусть ее барыня и согласна сносить его выходки, она-то не согласна и не желает больше жить в доме у этакого супостата. Вмешательство девушки едва ли облегчило участь ее хозяйки. Свою последнюю ночь под одной крышей с мужем и детьми несчастная леди Клара, брошенная всеми, кроме этой бедной уволенной служанки, провела в слезах и рыданиях, а потом - в горестном забытьи. Когда леди Клара, приняв снотворное, уснула, горничная спустилась в людскую и выложила там все, что знала про хозяйские обиды, так что наутро, когда сэр Барнс, окруженный портретами своих величавых предков, сидел за завтраком в фамильном зале этого счастливого дома, с полдюжины слуг пришло просить у него расчета.
