Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 1)
- И почему нет около нее, бедняжки, кого-нибудь из близких? продолжала моя жена. - Она погибает в этом одиночестве. Наверно, муж против, ведь он... О, я достаточно его знаю, чтобы догадываться о его образе жизни. Меня пробирает дрожь, Артур, когда я вижу, как ты подаешь руку этому мерзкому, себялюбивому человеку. Вам надо порвать с ним, слышите, сэр?!
- До или после того, как мы погостим в его доме? - спрашивает мистер Пенденнис.
- Бедняжка, она просто ожила при мысли, что к ней кто-то приедет. Побежала показывать мне комнаты, в которых мы будем жить. Это, конечно, очень глупо и тебе не по сердцу. Но ведь ты и там можешь писать свою книгу и ездить сюда охотиться с нашими друзьями. И еще надо как-то устроить, чтобы леди Анна Ньюком вернулась к ним жить. Сэр Барнс поссорился с матерью в прошлый ее приезд и выгнал ее от себя - ты только подумай! Это знает даже прислуга. Марта пересказала мне всю историю со слов здешней ключницы. Право же, Артур, сэр Барнс Ньюком - ужасный человек! Я рада, что с первого взгляда почувствовала к нему отвращение.
- И в эту-то людоедскую пещеру вы тащите меня и мое семейство, сударыня, - замечает ее муж. - Куда только я не пойду по вашему приказанью! Так кто будет укладывать мой чемодан?
Флорак и его супруга были страшно огорчены, когда за обедом мы сообщили им о нашем решении уехать, и куда - к их соседям в Ньюком! Поистине, это просто необъяснимо!
- И кой черт несет тебя на эту галеру? - спрашивает мой хозяин, когда мы остаемся с ним вдвоем за стаканом вина.
Впрочем, намерению моей жены погостить у леди Клары не суждено было осуществиться, поскольку в тот же вечер, пока мы еще сидели за десертом, прибыл посыльный из Ньюкома с запиской к миссис Пенденнис от тамошней хозяйки.
"_Дражайшая и любезнейшая миссис Пенденнис, - писала леди Клара в явном смятении и со множеством подчеркиваний. - Ваш визит - _невозможен_. Я говорила об этом с сэром Б., который _прибыл нынче днем_ и, конечно, обращается со мной _как обычно_. О, я так несчастна! Умоляю Вас, не сердитесь на эту неучтивость, ведь она только избавит Вас от пребывания в столь ужасном месте! Чувствую, что _долго я этого не вынесу_. Но, что бы ни случилось, я всегда буду помнить Вашу доброту, Вашу редкостную доброту и сердечность и почитать Вас до глубины души, ибо Вы - _настоящий ангел_. Ах, почему у меня не было раньше такого друга! Но, увы! У меня нет друзей, и лишь его _ненавистная родня_ составляет все общество _одинокой и несчастной_ К. Н.
P. S. Он не знает, что я пишу Вам. Не удивляйтесь, если завтра Вы получите от меня другую записку, в _официальном тоне_, в которой будет сообщаться, что, к _великому_ нашему сожалению, мы не можем в настоящее время принять у себя в Ньюкоме мистера и миссис Пенденнис.
P. S. Какой лицемер!"
Это письмо было вручено моей жене за обедом, и она протянула его мне, выходя из комнаты вместе с другими дамами.
Я сказал Флораку, что Ньюкомы не могут принять нас, а посему, коли он не возражает, мы еще немножко погостим у них. Добряк был только рад возможности не расставаться с нами.
- Жена бы до смерти тосковала по малютке, - сказал он. - Она прямо помешана на нем.
К счастью, доброй старушке не пришлось пока разлучаться с невинным предметом своей страсти.
Мой хозяин, как и я, хорошо знал, каковы отношения между сэром Барнсом и его женой. Об их ссорах говорила вся округа; одни упирали на его плохое обхождение с ней и распутство вне дома, заявляя, что честным людям даже знаться не тоже с таким мерзавцем. Другие же винили во всем леди Клару и утверждали, что она - вялое, глупое, слабое и легкомысленное существо; она день и ночь льет слезы; замуж за сэра Барнса пошла, как известно, только ради его денег, а в сердце-то у нее другой. По совести говоря, правы были обе стороны. Бессердечный эгоист взял в жены девушку ради ее титула; это слабое и недалекое создание продали ему за его деньги; и вот союз, который мог бы держаться на благопристойном равнодушии, не удался и обернулся бедой, жестокостью, взаимными попреками, горькими и одинокими слезами жены, бранью и проклятьями мужа, откровенными яростными стычками и даже побоями, каковые происходили на глазах у слуг и были на языке у всей округи. Изо дня в день мы заключаем подобные браки, покупаем и продаем красоту, титулы, богатство; мы скрепляем эти сделки святыми обрядами в храмах, где супруги дают небу обеты, а мы, зная, что слова эти - ложь, подтверждаем их именем Божьим. "Я, Барнс, обещаю любить и чтить тебя, Клара, пока смерть не разлучит нас". "Я, Клара, обещаю любить тебя, Барнс...", и так далее, и тому подобное. Кто не слышал этой древней формулы, и сколь многие произносили ее, зная, что лгут; и нашелся ли когда-нибудь хоть один епископ, который отказался бы осенить эту ложь мановением своих батистовых рукавов и произнести "аминь" над головами преклонивших колени клятвопреступников?
- А мистер Хэррис знает о приезде Ньюкома? - спросил Флорак, когда я сообщил ему эту новость. - Се scelerat de Highgate - va! {Ох уж этот негодяй Хайгет! (франц.).}
"А знает ли Ньюком, что здесь лорд Хайгет?" - думал я про себя, мысленно восхищаясь простодушием и честностью своей жены и стараясь вместе с этим чистым и беспорочным созданием верить, что еще не поздно спасти несчастную леди Клару.
- Надо бы предупредить мистера Хэрриса, - сказал я Флораку. - Может быть, вы напишете ему записочку - мы отправим ее с посыльным в город.
Сперва Флорак сказал: "Parbleu, нет!" - это не его дело; он всегда знал, что семейная жизнь леди Клары сложится именно так. В свое время в Баден-Бадене он даже предсказывал это Джеку, когда у них происходили там все эти сцены, достаточно трагичные и одновременно комичные, ma foi. Так зачем ему снова во все это впутываться?
- Но подумайте, какой это будет позор для детей, - сказал я, - какое несчастье для двух почтенных семейств. Ради бога, Флорак, попробуем, если можно, помешать беде. - Я говорил с жаром, исполненный желания, пока не поздно, предотвратить катастрофу и глубоко тронутый рассказом, слышанным перед обедом от невинного существа, которое, в чистоте душевной, уже восстало за справедливость и попыталось спасти несчастную, отчаявшуюся сестру, дрожащую на краю пропасти.
- Если вы не напишете ему, - сказал я, начиная сердиться, - если вашим конюхам неохота ехать из дому на ночь глядя (таков был один из его доводов), - то я пойду туда пешком.
Разговор наш происходил запоздно, когда дамы уже удалились в свои спальни и разъехались гости, которых в тот вечер принимали наши гостеприимные хозяева и в присутствии которых я, естественно, не решался заводить речь об этом опасном предмете.
- Parbleu! Вы ходячая добродетель, мой друг! Просто Иосиф Прекрасный! восклицает Флорак, пуская в воздух клубы дыма. - По всему видно, что жена прочла вам целую проповедь. Бедный мой Пенденнис! Вы же подкаблучник, mon pauvre bon! {Бедняжка! (франц.).} Одно слово - примерный муж. Правильно писала моя матушка: ваша супруга настоящий ангел!
- Худо ли подчиняться женщине, если она направляет меня на добрые дела, - ответил я и действительно помчался бы исполнять просьбу моей жены, не сыщись тут другого посыльного. Обычно, когда в Розбери давали обеды, хозяин "Королевского Герба" в Ньюкоме присылал нескольких подсобных слуг; как раз для того, чтобы вызвать их и еще заказать рыбу, дичь и прочие припасы, ездил принц де Монконтур в Ньюком в тот самый день, когда мы повстречали лорда Хайгета, сиречь мистера Хэрриса, в сенях гостиницы. Пока происходил вышеописанный разговор, в комнату вошел слуга и объявил:
- Ваша светлость, Дженкинс и другой лакей отъезжают в своей тележке в Ньюком, так не будет ли каких приказаний?
- Само небо послало его, - восклицает со смехом Флорак, оборачиваясь ко мне. - Вели Дженкинсу обождать пять минут, Роберт; мне нужно послать в "Королевский Герб" записку одному джентльмену.
Флорак тут же набросал коротенькую записочку, показал ее мне, запечатал и адресовал мистеру Хэррису в "Королевском Гербе". Тележка с запиской и подсобными лакеями покатила в Ньюком. Флорак предложил мне со спокойной совестью лечь спать. В самом деле, это был наилучший способ предостеречь Хайгета, к тому же записка от Флорака должна была возыметь большее действие, нежели мои увещания. Впрочем, мне бы и в голову никогда не пришло вмешиваться во все это, если бы не настоятельная просьба одной дамы, чьими советами, признаюсь, я склонен руководствоваться во всех трудных случаях.
Лошадь мистера Дженкинса, без сомнения, шла хорошим шагом, как и положено идти морозным вечером всякой доброй лошадке, когда хозяин ее сытно поужинал и изрядно нагрузился вином и элем. Помню, во дни моей холостой жизни лошади всегда шли подо мной быстрее, если я возвращался с веселого обеда; шампанское непонятным образом подбадривало их, а кларет сообщал быстроту их копытам. Еще до полуночи письмо, адресованное мистеру Хэррису, было передано в собственные руки мистера Хэрриса в "Королевском Гербе".
