Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 1)
- Что он тут плетет?! Приберегите свои сказки для трактирщика, Джек, а для нас не старайтесь. Почему же вы до сих пор не заглянули к нам в Розбери, милейший мистер Хэррис? Принцесса разбранит меня, если вы не приедете. И непременно захватите своего милого брата, когда он тоже сюда прибудет. Слышите? - Последняя часть этой тирады предназначалась для мистера Тэплоу, вновь вошедшего в наш номер с вином и печеньем.
Вскоре владелец Розбери и мистер Хэррис отправились на конюшню поглядеть лошадь, которую хотел купить принц. Хозяин гостиницы, под предлогом, что ему почудился мой звонок, опять вторгся в комнату и принялся выспрашивать у меня о неизвестном постояльце, уже вторую неделю живущем в его доме. Знаю ли я эту особу? Мистер Пенденнис ответил, что, разумеется, он знает эту особу.
- Весьма почтенная особа, не так ли? - не унимается наш Бонифэйс.
- А разве принц де Монконтур стал бы водить знакомство с какой-нибудь непочтенной особой? - в свою очередь, спрашивает мистер Пенденнис. Вопрос этот поверг нашего хозяина в конфузное молчание, и он удалился, чтобы разузнать о мистере Хэррисе у Флораковых конюхов.
Какое дело привело сюда Хайгета? Моя ли то была забота? Возможно, у меня возникли кое-какие подозрения, но стоило ли давать им волю, или делиться ими с кем-нибудь: не лучше ли было держать их при себе? Возвращаясь домой, мы с Флораком и словом не обмолвились о появлении Хайгета, хотя по взглядам, которыми обменялись, каждый понял, что другой догадывается о тайне этого несчастного джентльмена. Дорогой мы вспомнили о герцогине Д'Иври, а затем, по контрасту, разумеется, обратились к английским нравам, ко всяким любовным историям, побегам в Гретна-Грин и прочему такому.
- Чудной вы народ, - заявляет Флорак, - для полноты страсти вам непременно необходимо бегство в почтовой карете, а потом публичный скандал. Если бы мы, французы, улаживали подобные дела на большой дороге, нам потребовалась бы целая армия форейторов.
Я промолчал. В облике Джека Белсайза было что-то такое, что рождало мысль о несчастье и обмане, опозоренных детях и разрушенном семейном очаге, словом, о печальной судьбе, уготованной всем участникам и жертвам этой роковой истории. Когда мы воротились домой, Лора сразу уловила мое беспокойство. Она даже угадала его причину и выпытала ее у меня, когда вечером мы вдвоем сидели у камина в гардеробной, распрощавшись на ночь с нашими любезными хозяевами. Припертый к стене, я поведал Лоре все, что знал: лорд Хайгет в Ньюкоме, живет под вымышленным именем. Но, может быть, это пустое.
- Пустое?! Боже правый! Ужели нельзя как-нибудь помешать этому несчастью, предотвратить преступление!
- Наверно, уже поздно, - печально ответил ее муж, поникнув головой и не сводя глаз с огня.
Какое-то время она тоже молчала. Я понял, что помыслы ее там, куда уносятся душой все набожные женщины в минуты сомнений, скорби, боли, разлуки и даже радости, то есть любого жизненного испытания. Стоит им пожелать, и вкруг них возникает невидимый храм, где душа их припадает к алтарю в присутствии одного лишь великого, милосердного и недремлющего Советника и Утешителя. Самая близость смерти не устрашила бы Лору.
Я не раз был свидетелем того, как утешала она страждущих и сносила боль - не только свою, но даже детей и мужа - с удивительной внешней выдержкой и спокойствием. Но мысль об этом преступлении, которое совершается рядом и ему нельзя помешать, - приводила ее в ужас. Она, верно, провела без сна всю ночь и встала поутру бледная и измученная горькими думами, лишавшими ее покоя.
В это утро она с особой нежностью обнимала своего малютку и даже всплакнула над ним, называя сотней ласковых имен, подсказанных ей материнской любовью.
- Разве бы я оставила тебя, моя душечка!.. Бросила бы когда, мое счастье, мое сокровище!
Несмышленый малыш прижимался к матери и, напуганный ее печальным видом и голосом, обнимал ее за шею и плакал. Надо ли говорить о тех чувствах, какие владели мужем Лоры, когда он созерцал эту трогательную любовь и великую нежность, составлявшие благословение его жизни. Из всех небесных милостей, дарованных человеку, подобное счастье - превыше и полнее всего. Душа моя трепетала от страха, что я могу утратить его и остаться сирым в этом пустом, холодном мире.
Едва покончив с завтраком, Лора попросила заложить шарабан, говоря, что ей необходимо нанести визит одной особе. Она взяла с собой малыша и няню. От нашего общества она отказалась и сообщила кучеру, куда ехать, лишь очутившись за воротами парка. Я полагал, что догадываюсь о цели ее путешествия. Мы с Флораком не говорили об этом. Воспользовавшись ясным зимним утром, мы поехали на охоту. В другой день меня, наверно, немало позабавил бы мой хозяин - его великолепный охотничий костюм, изящная бархатная шапочка, блеск его начищенных сапог, веселые и бодрые возгласы, обращенные к собакам и людям; божба и гиканье этого Нимрода, заглушавшие лай всей своры и шум всей охоты; но в то утро мысли мои были заняты лишь происходившей по соседству трагедией, и я, рано возвратившись из отъезжего, застал жену уже дома, в Розбери.
Лора, как я и подозревал, ездила к леди Кларе. Она и сама толком не знала, зачем. Приехав туда, она едва ли понимала, что надобно говорить и как выразить томившие ее мысли.
- Я надеялась, Артур, что какое-то высшее откровение подскажет мне нужные слова, - шептала Лора, склонив голову мне на плечо. - Когда вчера ночью я лежала без сна и все думала о ней, а вернее сказать - молилась, я надеялась, что найду утешение для этой бедной женщины. Знаешь, по-моему, она в жизни не слышала доброго слова. Она так и сказала; она очень растрогалась, поговоривши со мной немного.
Сначала она была совершенно безучастна, холодна и высокомерна; спросила, едва я вошла, чему обязана удовольствием меня видеть: в сторожке меня не пускали, говорили, будто миледи нездорова и вряд ли кого примет. Я сказала леди Кларе, что хочу показать ей нашего мальчика, что надо же познакомить детей, - словом, плела всякий вздор. В ее взгляде читалось все большее и большее удивление, и тут вдруг - сама не знаю как - я сказала:
- Леди Клара, я нынче видела во сне вас и ваших малюток и так растревожилась, что пришла рассказать вам об этом. - И действительно, мне приснился сон. Я вспомнила его, пока говорила с ней.
На лице ее отразился испуг, но я продолжала рассказывать ей свой сон.
- Я видела вас, дорогая, - сказала я, - вместе с этими малютками, вы были такая счастливая.
- Счастливая?! - повторила она. Трое детей играли в зимнем саду, примыкавшем к ее гостиной.
- И будто явился злой дух и отторгнул их от вас и умчал вас во мрак. А потом мне снилось, что вы, одинокая и несчастная, бродите вокруг и заглядываете в сад, где играют ваши дети. Вы просите и умоляете, чтобы вас пустили к ним, а привратник отвечает вам: "Нет, никогда!" Потом... потом мне почудилось, будто они прошли мимо и не признали вас.
Леди Клара тяжело вздохнула.
- А потом мне почудилось еще, как бывает, знаете, во сне, что это не ваш, а мой малыш разлучен со мной и не признает меня, и сердце мое сжалось от боли. Страшно подумать! Будем же молить господа, чтобы то был лишь сон. Но еще страшнее было другое: когда не то вы, не то я молили о свидании с ребенком, а тот человек отвечал: "Нет, никогда!" - мне привиделось, что прилетел ангел и унес дитя на небо. Вы просили: "Возьмите же и меня! О, возьмите, я так несчастна". Но ангел ответил: "Никогда, никогда!"
Леди Клара стала бледнее смерти.
- Как мне понимать вас? - спросила она меня.
- О, дорогая моя, ради этих малюток, ради создателя, призывающего их к себе, не разлучайтесь с ними. Никогда, никогда не покидайте их! Падите к его стопам и молите о защите.
Я взяла ее за руки и продолжала в том же духе, Артур, а что именно, мне не нужно и не должно повторять. Когда же я поцеловала ее, она была вконец растрогана и сказала, что я очень добра к ней, - еще никто не был так добр к ней, - и что она - одна-одинешенька в целом свете и некому подать ей руку помощи. Она пригласила меня приехать к ней погостить, и я согласилась. Нам надо поехать, мой милый. Мне кажется, тебе следует отправиться в Ньюком и повидать этого человека... увидеться с ним и предостеречь его! - вскричала Лора, постепенно одушевляясь все больше и больше. Будем просить бога вразумить и укрепить его и уберечь от этого соблазна. Постарайся уговорить его оставить это бедное, слабое, испуганное и трепещущее существо; если он настоящий джентльмен и мужчина, он так и поступит.
- Ну конечно, он не стал бы противиться, душенька, если б только услышал такого адвоката, - отвечал я. Щеки Лоры пылали, глаза горели, в голосе звучала та глубокая, страстная нежность, которая потрясала мою душу. Казалось, само зло должно отступить, а дурные помыслы исчезнуть перед этой безгрешной женщиной.
- И почему нет около нее, бедняжки, кого-нибудь из близких? продолжала моя жена. - Она погибает в этом одиночестве. Наверно, муж против, ведь он... О, я достаточно его знаю, чтобы догадываться о его образе жизни. Меня пробирает дрожь, Артур, когда я вижу, как ты подаешь руку этому мерзкому, себялюбивому человеку. Вам надо порвать с ним, слышите, сэр?!
